Сколько бы Галина ни обещала, что все будет хорошо, ничего хорошего не происходило.
Все было так монотонно, мертво и бесконечно.
Каждое из тех мгновений, когда она не держала на руках Джоэль. Зато минуты с дочерью, напротив, казались ослепительно яркими.
Джоанна виделась с девочкой дважды в день, во время утреннего и вечернего кормлений. Галина приносила девочку в другую комнату фермерского дома. Джоанна не сомневалась, что находится именно на ферме, поскольку слышала пение петухов, кудахтанье кур, мычание коров и блеяние овец. И чуяла весь этот зверинец носом – запах свежего навоза ни с чем не спутаешь. Джоанна родилась в Миннесоте – фермерском краю, и ее органы обоняния с детства были настроены на ароматы земли.
Когда она спросила Галину, удалось ли Полу передать наркотик, колумбийка пожала плечами и ничего не ответила.
Никакого ответа и не требовалось. Джоанна прекрасно понимала: удалось или не удалось, а ей еще рано собирать чемоданы.
Ее спасала рутина – эти утренние и вечерние кормления, которых она ожидала с зудящим нетерпением. И та же рутина ее убивала – капля за каплей. Однообразие происходящего, оцепенение, ощущение вечной, непробиваемой осады.
После тех слов, что сказала ей шепотом Галина, Джоанна от радости готова была взлететь до небес, но вдруг оказалось, что это еще один тупик.
Она стала терять вес и теперь могла нащупать на руках и на груди косточки, о существовании которых раньше не подозревала.
Как-то ночью она услышала из-за стены бешеные шлепки. За ними последовали стоны. Голос был мужской.
Джоанна поняла, что Маруха и Беатрис не спят, лежат подле нее на матраце и тоже слушают.
– Кто это? – тихо спросила она.
– Роландо, – прошептала в ответ Маруха.
– Роландо? – повторила Джоанна незнакомое имя. – Он тоже узник?
– Это журналист, которого все теперь знают, – объяснила Маруха.
– Как и тебя?
– Нет. Гораздо лучше. Из-за сына… – Ее голос угас, словно она снова погрузилась в сон.
– Из-за сына? При чем здесь его сын?
– Ни при чем. Спи.
– Маруха, что с ним случилось?
– У него был сын. Вот и все… Тсс…
– Расскажи мне, что произошло.
– Мальчик заболел.
– Заболел?
– Рак. Кажется, это была лейкемия. И перед тем как умереть, он хотел в последний раз повидаться со своим отцом.
– И что?
– Все это было в газетах. И по телевизору, – шепотом объяснила Маруха. – Нечто вроде национальной «мыльной оперы». Роландо позволяли смотреть эти ток-шоу. Он видел сына, который умолял, чтобы отца отпустили.
Джоанна попыталась представить, что значило для отца наблюдать по телевизору, как умирает его сын, но ей сделалось слишком больно.
– Люди стали предлагать себя. Как это вы говорите… los famosos.[33] Политики, актеры, футболисты. Просили: возьмите нас, а Роландо пусть побудет с сыном. Мальчику оставалось жить несколько месяцев.
– И что?
Маруха покачала головой. Глаза Джоанны привыкли к темноте, и она различила движение ее острого подбородка.
– Ничего.
– А мальчик?
– Умер.
– Ох!
– Роландо следил за его похоронами по телевизору.
Джоанна поняла, что плачет, только когда почувствовала, что матрац намок под ее щекой. Обычно она не давала воли слезам – может быть, оттого, что большую часть рабочего дня успокаивала других и втайне возмущалась публичными проявлениями слабости. А вот теперь подумала, насколько это ужасно и одновременно прекрасно – плакать. Она вдруг почувствовала себя человеком, потому что, как оказалось, не потеряла способности сочувствовать чужой трагедии, в то время как переживала свою собственную.
– И как долго находится здесь этот Роландо? – спросила она.
