руки. А если понадобится, то и жизнь.
– Я протру ее, и температура спадет, – сказала няня, хотя и не очень убежденно. Ее морщинистое лицо из озабоченного стало по-настоящему обеспокоенным, и это испугало Джоанну больше, чем показания градусника.
Галина пошла за мокрой тряпочкой.
А Джоанна подумала: как странно – эта женщина способна молниеносно превращаться из похитительницы людей в добрейшую няню и обратно.
Колумбийка возвратилась с оловянным кувшином, в котором плескалась мутноватая вода. Она где-то раздобыла полотенце для рук и, встревоженно косясь на тихо плачущую Джоэль, обильно намочила ткань. А когда начала протирать девочку, та принялась вертеться и извиваться на коленях Джоанны, словно любое прикосновение полотенца причиняло ей боль.
Она плакала так, что надрывалось сердце, и все ее крошечное тельце дрожало.
– Это не помогает. Становится только хуже. – Джоанна схватила Галину за руку. Полотенце безжизненно повисло в воздухе, капли с равномерным стуком продолжали падать на пол: кап-кап-кап. – Ради Бога, посмотрите же на нее!
– Я собью ей жар, – проговорила няня. – Отпустите, – но не сделала попытки освободиться. Что подумают охранники, если заметят руку пленницы на ее сухом запястье?
Джоанна разжала пальцы.
Галина закончила работу и снова дотронулась до лба девочки.
– Кажется, немного холоднее?
Джоанна поднесла ладонь к головке дочери – Джоэль горела огнем.
Галина снова запеленала ее, взяла с коленей у Джоанны и закутала в грубое шерстяное одеяло. Девочка не переставала плакать – красное личико сжалось в кулачок. Джоанна прижала дочь к груди, носила в узком пространстве между стен, качала и шепотом напевала колыбельную:
Эту песенку пела ей мать. Затем ставила в гостиной на проигрыватель дуэт Джеймса Тейлора и Карли Симон и танцевала с Джоанной на руках вокруг диван-кровати. Джоанна понимала, что ее любят, и ей делалось спокойно.
Но с Джоэль этот номер не прошел.
Плакать она перестала, но скорее всего потому, что совершенно обессилела: раскрывала рот, но не могла издать ни звука.
– Пора, – сказала Галина и протянула к ребенку руки.
– Нет!
– Они рассердятся, если я ее не унесу.
В тот момент Джоанна была слишком напугана, чтобы обратить внимание на эти слова, но потом они снова и снова всплывали в ее голове.
«Они рассердятся, если я ее не унесу».
Первое мимолетное признание, что в здешнем противостоянии «мы – они», то есть противостоянии Марухи, Беатрис и самой Джоанны охранникам, возможны иные стороны.
Галина не стала бы уносить Джоэль, если бы не сердились «они».
В мире, лишенном всяческих надежд, человек хватается за любое слово-соломинку.
Джоанна отдала ребенка Галине. И ее отвели обратно в камеру, которую они называли «комнатой». Маруха и Беатрис, заметив выражение ее лица, спросили, что случилось.
Когда подошло время вечернего кормления, в дверь заглянула смертельно бледная Галина.
Но испугало Джоанну не это. Няня была без Джоэль.
– Что случилось? Где она? – спросила Джоанна.
– В кроватке. Наплакалась до изнеможения и уснула. Я не стала ее будить.
Тем не менее, она проводила Джоанну в комнату для кормления. В коридоре сидели два метиса- охранника, одним из которых оказалась девушка с каштановой кожей и ниспадающими до пояса черными блестящими волосами. Галина закрыла за собой дверь.
– У нее пневмония.
– Пневмония?! – Слово ударило, как пощечина. – Откуда вы знаете? У вас здесь нет врача. Почему вы так решили?
– Слышу в груди.
– Может быть, просто вирус? Грипп?
– Нет. Болезнь – в легких. Я различаю, как там булькает.
Страх сковал Джоанну и больше не отпускал.
– Галина, ее необходимо отправить в больницу. Немедленно!
Няня посмотрела на нее со странным выражением, которое при других обстоятельствах можно было бы принять за нежность.
Нежность к безнадежно наивному человеку.
