– Здесь нет никаких больниц, – объявила она.
В ту ночь Джоанна слышала, как плачет ее дочь.
Охранники были недовольны. Плач действовал им на нервы. Среди ночи один из них стащил Джоанну с матраца, где она сжимала руку Беатрис, только чтобы не бежать к двери и не кричать.
– Vamos,[34] – приказал он и кивнул в сторону коридора.
Беатрис поднялась, пытаясь возражать.
– Para eso…[35] – Обычно сговорчивый и доброжелательный охранник Пуэнто отшвырнул ее к стене.
«Детский плач – серьезное испытание для терпения молодых родителей», – утверждал журнал «Мать и дитя».
Куда повел ее Пуэнто?
Когда охранник запер дверь в комнату, к ним подошел другой боевик ФАРК. Он нес на вытянутых руках Джоэль. Позже Маруха объяснила Джоанне, что все партизаны очень боятся заразиться, поскольку врачей у них нет и медицинской помощи ждать неоткуда.
Трясущийся парень швырнул ребенка ей на руки и ткнул рукой в сторону комнаты для кормления. Он держался на безопасном расстоянии и только подталкивал в спину прикладом. Дверь за ними захлопнулась.
Джоэль плавала в собственном поту.
Каждый вдох давался ей с трудом и сопровождался хриплым бульканьем. Когда Джоанна приложила ухо к детской груди, ей показалось, что девочка умирает от эмфиземы.
«Где Галина?»
Джоанна стукнула в дверь – раз, другой, третий. Через некоторое время появился Пуэнто. У него был такой вид, словно он тоже с радостью что-нибудь грохнул бы.
Джоанна потребовала сейчас же, немедленно, сию же секунду привести к ней няню.
Никакого ответа.
Тогда она попросила принести влажную тряпку. Изображала пантомимой, как протирает кожу ребенка. Но так и не могла решить, понял ее Пуэнто или нет. А если понял, есть ли ему до нее дело.
Судя по тому, как охранник захлопнул дверь перед ее носом, он не собирался ей помогать.
Однако через несколько минут Пуэнто вернулся. Он принес с собой грязную тряпку и швырнул ее в сторону Джоанны.
Она совершено забыла спросить agua,[36] но, к счастью, тряпка оказалась влажной. И Джоанна, стараясь не замечать, какая у дочери синюшная кожа и как она мелко подрагивает, совершила знакомый ритуал раскутывания, распеленовывания и протирания ребенка с головы до пят мокрой тканью. Точь-в-точь как это делала Галина.
– Все будет хорошо, – шептала Джоанна девочке. – Мы поедем домой, и ты увидишь папу. Тебе понравится Нью-Йорк. Там есть карусели, и зимой можно кататься на коньках. В зоопарке живут белые медведи, обезьяны и пингвины. Тебе понравятся пингвины – они очень смешно переваливаются.
Она качала дочь всю ночь напролет. Джоэль почти постоянно плакала, кричала и хрипела. И все же это были чудесные минуты общения с дочерью. Хотя и пугающие, когда девочка успокаивалась и ее дыхание становилось почти неслышным.
В какой-то момент, когда Джоэль была явно жива и чуть не разрывалась от крика, дверь отворилась и в комнату заглянул Пуэнто. Его лицо скривилось в угрожающей гримасе. Он держал неразлучный «Калашников» – Пол сказал, что так называется этот допотопный и ненадежный русский автомат.[37] И теперь направил дуло в голову Джоэль.
– Я ее заткну! Говоришь, что она больна? Так я обещаю, что заткну ее.
Он опустил оружие и захлопнул дверь.
Джоанне не следовало засыпать.
Она проснулась от того, что кто-то тряс ее за плечо.
Это была Галина.
Прежде всего Джоанна заметила отсутствие плача – стояла абсолютная, пугающая тишина. Джоэль больше не было с ней. Какое-то ужасное мгновение Джоанна думала, что девочка не пережила этой ночи. И Галина пришла сообщить, что ее тело унесли и похоронили в поле.
Она уже собиралась заплакать, когда увидела Джоэль.
Дочка мирно спала на руках Галины.
Она дышала лучше, правда, еще не свободно, но безусловно спокойнее.
– Я достала ей лекарство, – сказала колумбийка. – Капли. Antibioticos. Она должна поправиться.
Позже Джоанна поняла, что Галине пришлось проделать путь больше чем в сотню миль. Она зашла к знакомому врачу и подняла с постели аптекаря, чтобы тот дал ей лекарство.
«Она должна поправиться».
Эта фраза стала новой мантрой Джоанны.
Жар у Джоэль заметно спал, кашель стало легче сдерживать, и она перестала дрожать.
