«Ну, я думаю, что ещё день. Довольно скоро он сможет поехать».
«Он? Мотоцикл может сам ездить?»
Так я спросила, придравшись к странному выбору слов Кино.
«Ну, если быть совсем точным, то сам он не может, нет. Кто — то должен сесть на него сверху, заключив с ним договор. Тогда он сможет поехать».
«Что за 'договор'?»
Кино посмотрел на меня и легонько похлопал по топливному баку мотоцикла, почти погладил его.
«В данном случае договор — обещание помогать друг другу».
«Помогать друг другу — как?»
«Ну, я не могу бегать так же быстро, как ездит мотоцикл».
Так он сказал.
Я кивнула. Он был слишком тощим и вряд ли мог бегать быстро или убежать далеко.
«А мотоцикл может ездить быстро, но не может держать баланс, если только кто — нибудь не сидит на нём».
«Понятно».
Кивнула я.
«Поэтому я сажусь на него сверху и сохраняю равновесие, мотоцикл поддерживает скорость, и вместе мы можем получать удовольствие от путешествия».
«Так вы помогаете друг другу. Это договор».
Так я заключила.
«Точно. Как только он проснётся, я спрошу, что он об этом думает».
«И он тебе ответит?»
«Конечно!»
Так он сказал и подмигнул мне.
Я вернулась в дом, сделала кофе и принесла чашку Кино. Он отхлебнул и сказал, что очень вкусно. Выпив половину, он сказал:
«Мы должны выбрать для него имя. Как ты думаешь?»
«А как ты звал свой старый мотоцикл?»
«Гермес».
«Мне нравится».
«Правда? Ну, значит, Гермес».
Кино радостно улыбнулся.
Мне кажется, я улыбнулась в ответ.
Затем Кино продолжил лечить мотоцикл. Я села позади него, некоторое время смотрела, затем спросила:
«Что ты делаешь, Кино?»
«Делаю?»
Так он ответил, не оборачиваясь. Его руки продолжали своё дело.
«Ты же взрослый, так?»
«Ну, по сравнению с тобой, несомненно».
«Но все взрослые занимаются какой — нибудь работой, так же?»
Мне показалось, что Кино несколько смутился. Теперь я понимаю, почему.
«Ну… да, наверно».
«Тогда какой работой ты занимаешься?»
Так настаивала я.
«Ну, я думаю, что ты можешь сказать, что я путешественник».
Так ответил Кино.
«Да, профессиональный путешественник».
«Значит твоя работа — посещать разные места?»
«Ага».
«Даже плохие места?»
«Иногда. Но большинство мест хорошие, и это доставляет мне радость».
«Но тогда это не работа».
Так сказала я. Руки Кино замерли, он повернулся и посмотрел на меня.
«Работа трудная», — объяснила я. — «Она не приносит радости. Да и не должна. Это то, что ты должен делать, чтобы выжить. Если тебе это нравится, значит путешествие — не работа».
«Правда?»
Так пробормотал он, склонив голову набок.
Я подумала, что он насмехается надо мной, потому я попробовала показать ему, что понимаю, как устроен мир:
«Вот поэтому завтра, нет — послезавтра, мне сделают операцию».
Он выглядел удивлённым:
«Что за операцию?»
«Операцию, которая сделает меня взрослой. Так что это моя 'последняя неделя'».
Кино спросил, что я имею в виду. Сначала я удивилась, что он не знает, что такое 'последняя неделя'. Затем поняла, что удивляться нечему. Конечно же, он не знал про 'последнюю неделю', он же был не из нашей деревни. Я решила всё ему объяснить. Хоть это и заняло бы много времени, я знала — он будет слушать.
В этой стране, сказала я Кино, всех, кто старше двенадцати, считают взрослыми. А всех, кто младше, считают детьми. Взрослые — это люди, у которых есть работа и ответственность.
Взрослые всегда могут сказать своим детям: «Вы дети и можете делать, что пожелаете. И это нормально. Но взрослые не могут делать то, что им нравится потому, что у них есть работа. Работа нужна для жизни. Работа — самая важная часть жизни. Когда вы работаете, вы должны делать то, что не хотите делать, даже то, что считаете неправильным. Но не беспокойтесь. Когда вам исполнится двенадцать, вам сделают операцию. Мы вскроем вам голову и извлечём ребёнка из вашей головы. Эта операция превратит вас во взрослого. И ваши мамы и папы тоже смогут отдохнуть».
Неделя перед операцией — неделя перед тем, как ребёнку исполнится двенадцать — была названа 'последней неделей'. Никому в стране не позволено разговаривать с таким ребёнком. Дети проводят эту неделю в изоляции. Не думаю, что кто — нибудь может объяснить, почему так стало, хотя у каждого, кого я знаю, есть на этот счёт своя теория.
Когда я закончила своё неуклюжее объяснение, Кино сказал:
«Понятно. Это жестокая система».
«Почему ты так говоришь? После этой операции каждый ребёнок может стать настоящим взрослым!»
Так я искренне удивилась.
«Если тебе не сделают операцию, и ты не станешь настоящим взрослым, то что станет с тобой?»
«На самом деле я не совсем понимаю, что ты понимаешь под 'настоящим взрослым'. Настоящий взрослый это тот, кто делает работу, которая ему не нравится? Как жизнь может радовать тебя, если ты делаешь только то, что ненавидишь? И заставлять всех делать операцию… этого я совсем не понимаю».
Кино насупился.
Я решила спросить:
«Ты сказал, что более взрослый, чем я. Так тебе делали операцию или нет?»
«Нет. Никаких операций».
«Так ты ребёнок?»
«Нет».
Он не был ни ребёнок, ни взрослый? Я не понимала.
«Тогда что ты такое?»
