подъезда стали выглядеть одинаково, но первым и вторым их по-прежнему никто не называл.
Малый и Эфимберг жили в старом, первом, их отцы получили квартиры на третьем этаже, в квартирах 10 и 11. Пятиэтажная хрущёвка была построена для сотрудников автобазы №17 и вот уже тридцать лет в гордом одиночестве торчала среди частного сектора — других небоскрёбов на районе не было. Это давало ряд преимуществ — дом все знали, и его обитатели шорхались по городу с особым достоинством. Вот и сейчас, когда мусор, тяжело сопя, заполнял бумажку с данными участников ДТП, Эфимберг сказал: Партизанская, 1. Мент поднял голову: «Небоскрёб что-ли?» И одобрительно сплюнул в пыль.
Эфа в теньке под шелковицей начал потихоньку приходить в себя и завёл со вторым ментом, сержантом, разговор об обстоятельствах аварии.
— Бэха, значит, светофор проскочила и выехала на пригорок, а тут Рафик, бляха, на дорогу спускался с бордюра. Люди всё видели...
...Малый торопился, утренний скандал с Жанной отнял минут пятнадцать, и теперь надо было их наверстать. Ровно в 9 должна была приехать клиентка, забрать красную «Лянчу Дельта Интеграле», которую он перекрасил, добавив две белые полосы через весь кузов. Она приехала крыло подкрасить, но Малый, приложив всё своё умение, укатал её на полную перекраску.
Обычно до работы было ехать минут 35-40, но сегодня нужно было уложиться в 25. Малый штамповал повороты, обходил троллейбусы и миганием фар сдвигал на обочину ползущие «Жигули». Всё шло нормально, пока на съезде с проспекта в промзону не повстречалась «Ауди-сотка», чёрная бочка. Сначала Малый мигал фарами, потом сигналил — всё без толку, штымп на «Ауди» пропускать его не хотел. Навстречу шла плотная колонна из троллейбусов и автобусов — народ ехал на работу, барыги везли товар на базар.
В таких случаях хорошо было бы объехать его справа и притормозить, пусть ползёт и злится. Но сегодня на воспитательные манёвры времени не было. Объехать справа тоже не получилось, «Ауди» так же принимала вправо, блокируя манёвр.
«Формула-1, блядь», — подумал Малый и разозлился не на шутку. Сначала Жанна, теперь этот козёл.
Наконец-то в колонне троллейбусов образовалась прореха, Малый рванул на встречку, поравнялся с бочкой, опустил правое стекло, скорчил злую морду и посмотрел на водителя «ауди». И тут как будто кто-то киянкой ударил по затылку — за рулём был цыган! (примечание переводчика — ударение в слове цыган здесь делается на первый слог — цыган).
Цыганей Малый ненавидел до зубного крошева. Парень он был спокойный, но при виде цыган превращался в бешенную собаку. И было за что. Та злосчастная история приключилась летом, между четвёртым и пятым классом. Матушка взяла деньги в чёрной кассе, Малого и поехала в Москву за школьной формой (примечание переводчика — чёрная касса в СССР была народным банком, образовывалась группа из нескольких десятков людей, обычно сотрудников, каждый месяц скидывались рублей этак по 20—25, один брал всю сумму и тратил на свои нужды. На следующий месяц — следующий и т.д.).
Был слух, что в ГУМе можно оторвать синюю школьную форму, в то время все вокруг были в коричневой. Поехали на один день. Малого матушка поставила в очередь в Мавзолей, сама заняла в ГУМе. Обе очереди заняли четыре часа, Малый посмотрел на дедушку Ленина и, вконец ошарашенный масштабом происходящего, поплёлся через Красную площадь в универмаг. По дороге весьма удачно попался обломок камня. Малый представил, как на первой же политинформации скромно выложит на учительский стол кусочек КРАСНОЙ ПЛОЩАДИ. Однако дальнейшие события не дали реализоваться мечте пионера.
Матушка была счастлива, взяли не только форму, но и югославские демисезонные сапоги, о которых она то тайно, то явно мечтала всю жизнь! Они чутка жали в подъёме, но матушка говорила, что через год любая обувь «садится», принимая форму ноги. Выпив для полного счастья фанты, поехали на Курский вокзал. Малый чувствовал себя чекистом, охраняющим генсека — прикрывал спиной мать, которая держала сумку с покупками в районе живота. На поясе у неё был холщёвый мешочек на резинке, в котором лежали сэкономленные 150 рублей.
Сели в поезд, Малый сразу залез на вторую полку и от избытка чувств забылся сном, в котором директор школы, Бармалей, на первосентябрьской линейке, перед подъёмом знамени, выносил на красной подушечке осколок Красной площади. Звучал гимн СССР и все завистливо косились на Малого. Даже звеньевая Жанка забывала о существовании семиклассников и смотрела на него своими огромными голубыми глазищами.
Сон явно мог окончиться гигантской поллюцией, но был прерван криками пассажиров. Дело было так — в плацкарту подсела цыганка, разговорила мать. Предложила погадать. Матушка, ясный-красный, отказалась. Тогда выпили вина, которое оказалось у цыганки. Почему мать согласилась выпить, почему цыганка работала в поезде на обратном пути, а не по дороге в Москву, куда все ехали с деньгами? Почему, почему, почему.
Мать заснула, отравилась заряженным пойлом и умерла. Цыганка украла 150 рублей и форму. Коробку с сапогами не нашла, она лежала на багажной полке, прикрытая скаткой ворсистых одеял. Обнаружилось это только утром, по прибытии поезда. Малый орал, бился головой об откидной столик и зашёлся пеной. С тех пор и начал заикаться.
Цыганку через 3 дня нашли и арестовали, форму вернули, а Малый с батей ходил на опознание. Оно почему-то проходило совсем не так, как с Фоксом в фильме «Место встречи изменить нельзя». Старлей отвёл двух попутчиц и пахана с Малым в обезьянник (примечание переводчика — камера предварительного заключения, обычно без решётки, со стенкой из прозрачного толстого пластика), где на скамейке лежала та женщина. Бабы из купе сказали, что это она, Малый начал плакать, а батя орал: «Всё, хуна, пизда тебе теперь!», и тоже пустил слезу.
Старлей вывел их во двор, на солнышко, и пообещал, что цыганка сядет минимум на десятку. Батя ещё спросил, нельзя ли эту суку расстрелять, а мент сказал, что ей всё равно кранты — наркоманка. Малый форму так и не смог надеть, её отдали кому-то, сапоги купила тётя Таня с пятого этажа, а смысл слов «хуна» и «наркоманка» через год разъяснил откинувшийся к тому времени дядя Женя с первого. Правда, он ещё добавил, что нар кеты и на зоне находят, чем ширнуться, а цыгане своим помогают, так что особых надежд на скорую погибель той цыганки не было.
Батя крепко прилёг на стакан, но потом их обоих попустило. Хозяйство теперь было на Буле — батиной маме. Вечно горюют только в индийском кино, а жизнь, она всё подравняет. Так и вышло, со временем боль поутихла, но цыган Малый с той поры возненавидел раз и навсегда.
Встречный «Икарус» начал истошно кричать хриплым клаксоном, Малый проорал что-то в ответ и дёрнул руль вправо. Цыган, надо отдать ему должное, был в порядке и ушёл от подрезки. Метров через 20 нарисовался заезд во дворы, куда он и нырнул. Гнаться за ним Малый не решился — юбка (примечание переводчика: обвес) на тройке была низкая, а в промзоне — яма на яме, плюс сплошные железнодорожные переезды.
Впереди замигал зелёным светофор, Малый врубил третью и вылетел на пригорок. Как пел Высоцкий, за восемь бед — один ответ: выскочив на горку, Малый увидел белый Рафик, уголок под Алуштой в 1978-ом году не смогла составить конкуренцию любимой папашиной истории.
Что характерно, батя частенько ссылался на ефрейтора Нечипо-ренко, поминая оного по поводу и без повода. Просматривая, к примеру, программу «Международная панорама» с необъятным ведущим Бовиным, батя так говорил: а ефрейтор Не-чипоренко ещё в 68 году говорил, будем ишо и Америку брать за жопу. Малый заплакал ещё горше, когда на батиных похоронах выяснилось, что легендарный Нечипоренко — маленький толстенький колхозный дядька с обвисшими усами а ля Чапаев.
Батя умер от эмфиземы, всего 2 месяца поездил на новой (5 лет всего) бэхе. Причём на стиль езды наличие двух с половиной килограммов под капотом не повлияло — как ездил медленно, так и ездил. Малый с детства помнил батю за рулём 965-го «Запорожца». Когда ему сзади сигналили принять вправо, пахан разыгрывал один и тот же прикол: вертел головой по сторонам и кричал — «Где свадьба?» У людей вообще одни и те же шутки.
После смерти бати Малому осталась машина и гаражный бокс с банками краски и пульверизаторами. «Андреича малой те-перя там красит», — говорили мужики на въезде в гаражный кооператив, если кто
