заметили – верхняя и нижняя кромки бамбуковых занавесок в каждой комнате выглядят по-особому, а у всякой дамы своя прическа, и сидят дамы все по-разному».
Слышать все это было неприятно.
XXXIII. 22-й день 11-й луны
«Как будут выглядеть девочки в этот особенный год – ведь на этот раз будет по-другому», – с беспокойством и нетерпением думала я. Когда же они появились, сердце мое сжалось от жалости, хотя никого из них я не знала близко. Оттого ли, что те, кто представлял танцовщиц, были столь уверены в превосходстве своих воспитанниц, но только глаза мои разбегались, и я никак не могла решить – кто же достойнее. Человек, более понимающий в делах нынешних, смог бы, наверное, сделать это лучше. Несмотря на яркость дневного света, вееров девочкам позволено не было, хотя молодые придворные находились здесь же. Девочки были хороши и внешностью и поведением, но желание показаться не хуже других, казалось, угнетало их. Я думала о них с сочувствием.
Я полагала, что бледно-зеленая верхняя накидка дочери управителя земли Тамба очень красива, но кому я действительно позавидовала, так это дочери советника Фудзивара Санэнари, которая была одета в красное, составлявшее превосходную пару с желто-зеленой короткой накидкой ее служанки. Девочка, несшая курильницу с благовониями, выглядела не столь привлекательно. Дочь советника Канэтака была высока ростом, с красивыми волосами. Нижние накидки у всех четырех девочек были одинакового темно- пурпурного цвета, а цвет верхних накидок – разным. У всех девочек обшлага были пятислойными, но только у дочери управителя земли Оми они оказались одного и того же лилового цвета, что свидетельствовало о ее безукоризненном вкусе; сочетания цветов, их оттенки – все было превосходно.
Когда распорядители шестого ранга приблизились, чтобы забрать у дам веера, одна из служанок, выделявшаяся своей красотой, неожиданно бросила свой веер в их сторону. Вряд ли такой поступок можно расценить как приличествующий женщине. Однако, если бы мне самой пришлось предстать перед глазами стольких людей, я бы тоже, наверное, наделала глупостей. В свое время разве могла я предположить, что мне придется иметь дело со столькими людьми? Но сердце изменяется так быстро – не уследишь. А теперь, подумала я, я уже пообвыклась, потеряла стеснительность и мне уже не обременительно общаться с кем бы то ни было. Мысли текли как во сне – куда-то далеко-далеко, и я перестала замечать что происходит вокруг.
XXXIV. 23-й день 11-й луны
Комната, предназначенная для сопровождающих советника Санэнари, находилась возле покоев государыни. Поверх щита, разгораживающего помещение, можно было видеть кромку бамбуковой шторы, которая вызвала столько разговоров в прошлый раз. Были слышны приглушенные голоса: «Госпожа Саке, кажется, чувствует себя вполне свободно с дамами из свиты Гиси, старшей супруги государя», – сказал Правый советник Канэтака, выдавая свое давнишнее с ней знакомство. Минамото-но Масамити, носивший звание сесе, также знал ее: «Госпожа Саке прошлой ночью сидела в восточном крыле вместе с другими дамами». Дамы из свиты государыни нашли эту новость весьма занятной.
«Нет, мы не можем это так оставить. Зачем она прокралась во дворец? Она не хотела, чтобы ее узнали! Нужно разоблачить ее». Определенно замышляя что-то, они из множества вееров государыни выбрали один с изображением горы Хорай. Не знаю только, поняла ли Саке намек. На крышку ларца положили раскрытый веер, парик, изогнутый гребень и пудру. «Она уже не столь юна. Этот гребень ей не подходит», – говорили дамы, выгибая гребень по нынешней моде, – но до неприличия, так, что его концы почти соединились друг с другом. Приготовили также палочку благовоний, грубо обрезав ее с концов, и завернули в два листа белой бумаги на манер письма. Госпожу Таю попросили написать стихотворение:
Государыня изволила сказать: «Сюда следует положить что-то еще в том же духе – еще один веер, например».
Ей отвечали: «Нет, этот подарок не должен быть слишком хорош. Если бы он был от вас, тогда другое дело. А здесь мы уж сами постараемся».
К Саке отправили горничную, лицо которой она вряд ли помнила. Горничная почтительно преподнесла подарки, громко сказав: «Письмо от госпожи Тюнагон из покоев Гиси для госпожи Саке».
Все беспокоились, как бы ее не разоблачили, но она благополучно добежала обратно. Все же кто-то спросил ее там, кто послал ее, но она ответила, что Гиси отправила ее, и это не вызвало никаких подозрений.
XXXV. 26-й день 11-й луны
В эти дни не происходило ничего примечательного. После праздника урожая дворец вдруг стал казаться заброшенным, и только приготовления музыкантов вечером 24-го дня достойны упоминания. Молодые придворные, должно быть, не находили себе места от скуки.
Начиная с той ночи, когда государыня вернулась во дворец, даже юные сыновья Такамацу были допущены в женские покои. Они появлялись то тут, то там в самую неподходящую минуту. Однако я говорила, что годы мои уж не те, и мне обычно удавалось скрыться от них. Молодые люди не поминали добрым словом прошедшие праздники, а предпочитали увиваться вокруг Ясураи, Кохеэ, других дам и щебетали, словно птички.
XXXVI. 28-й день 11-й луны
Государевым посланником на праздник божества храма Камо был назначен сын Митинага – Норимити, носивший звание гон-но тюдзе. Поскольку праздник пришелся на день воздержания во дворце, то Митинага прибыл во дворец накануне. Сановники и те молодые люди, которые должны были выступить с танцами, также затворились во дворце, отчего женские покои сделались весьма шумны в эту ночь.
Рано утром слуги Внутреннего Министра Кинсуэ прибыли во дворец, дабы вручить слугам Митинага серебряный ларец, поставленный на крышку другого ларца – посланного нами Саке ранее. В ларец было вложено зеркало, гребни – из древесины аквилярии и серебряный, предназначенный для Норимити. На крышке ларца была выгравирована песня-загадка – ответ на наше стихотворение о парике. Однако два знака бьли пропущены. Все это выглядело довольно странно. Позднее мы узнали, что министр приготовил этот подарок, полагая, что он отвечает государыне. С нашей же стороны это была всего лишь шутка. Жаль, что ее восприняли столь серьезно.
Супруга Митинага также прибыла во дворец, чтобы наблюдать отъезд государева посланника. Волосы Норимити были украшены искусственными цветами глицинии, выглядел он очень внушительно – совсем как настоящий мужчина. Его кормилица Кура-но Мебу не отрывала от него глаз, не обращая внимания на танцоров. Слезы текли по ее щекам.
Из-за воздержания во дворце процессия вернулась из храма Камо глубокой ночью – в час Быка, и
