к переезду к часу Собаки, но время это уже прошло, и наступила ночь. Более тридцати дам, все тщательно причесанные, сидели в ожидании. Лиц в темноте было не разглядеть. Мы находились в южной галерее, отделенные боковой дверью от местных дам числом десять или более того – они располагались в восточной галерее к востоку от главной залы.
В паланкине вместе с государыней разместилась Мия-но Сэндзи. Далее следовала повозка с вышитым верхом с супругой Митинага и кормилицей Се, которая держала наследника на руках. Дайнагон и Сэйсе-но Кими ехали в следующей повозке, украшеннои золотыми накладками; за ней следовала повозка Косесе и Мия-но Найси. Я находилась в следующей повозке вместе с Мума-но Тюдзе, которая была явно недовольна моим соседством. Я ощущала неловкость, чувствуя ее раздражение. За нами следовала повозка Дзидзю и Бэн-но Найси из государева дворца, затем – Саэмон-но Найси и Сикибу из свиты Митинага, а уж дальше – как кому нравилось.
Когда прибыли на место, луна светила столь ярко, что тени казались какими-то неестественно черными – ступить боязно. Мума-но Тюдзе шла впереди меня и, видя ее неуверенную поступь, я с содроганием представляла себе, как неуклюже выгляжу со стороны сама.
Когда я вошла в свою комнату – третью по счету на внутренней галерее, если считать с севера – и расположилась было отдыхать, появилась госпожа Косесе, которая стала жаловаться на тягости пути. Мы сняли наши верхние одежды, задубевшие от мороза, переменив их на подбитые ватой. Я подбросила в жаровню древесного угля, жалуясь на холод. Тут один за другим к нам стали заходить гости – младший советник Санэнари, Цунэфуса – Левый советник в чине тюдзе, Киннобу – в чине тюдзе. Это было совсем не ко времени. Я бы предпочла провести эту ночь в одиночестве, а тут приходилось поддерживать разговор.
Наконец кто-то из них сказал довольно непочтительно: «Мы зайдем с утра пораньше. Сегодня ужасно холодно, мы совсем продрогли». С этими словами они удалились через заднюю дверь. Провожая их, я думала: «И к кому это вы от нас так спешите возвратиться?» При этом имела в мыслях не столько себя, сколько других – Косесе в особенности. Она столь привлекательна и красива, но жизнь ее наполнена печалью. С тех пор, как ее отец отошел от дел, несчастья преследуют ее, и судьба, кажется, отвернулась от нее еще более, чем от других.
XXX. 18-й день 11-й луны
Следующий день государыня посвятила осмотру полученных накануне даров. Вещи в ларцах для гребней были так красивы, что не сказать словами – не наглядишься. В паре других ларцов были тетради белой узорчатой бумаги с переписанными в них стихотворными собраниями – «Кокинсю», «Госэнсю», «Сюисю» – каждое собрание в пяти тетрадях. Стихи были переписаны тюнагоном Юкинари в чине дзидзю и монахом Энканом, так, что в каждой тетради поместилось по четыре свитка. Обложки были обтянуты превосходным привозным шелком – таким же, из какого были сделаны тесемки. Книги лежали в ларцах сверху. Внизу же находились личные собрания поэтов прошлого и нынешних – таких, как Есинобу и Мотосукэ. Книги, переписанные Энканом и Юкинари, были поистине превосходны – так и тянуло взять их в руки. Я никогда не видела, чтобы книги изготавливались с таким тщанием и столь отвечали духу времени.
XXXI. 20-й день 11-й луны
Танцовщицы прибыли во дворец 20-го числа для участия в празднике урожая. Государыня подарила советнику Санэнари в чине дзидзю одежды для его дочери. Правому советнику Канэтака в чине тюдзе подарили ленты для убранства волос, о которых он просил. Затем мы положили благовоний в ларцы, украсив их цветущими ветками сливы, и преподнесли их отцам танцовщиц, чтобы подбодрить их.
Все находили, что участники празднества в этом году горят желанием проявить себя более, чем когда бы то ни было.
Появились танцовщицы, освещаемые факельщиками, что стояли вдоль длинного полотнища напротив покоев государыни в восточной части дворца. Пламя факелов было ярче дневного света и тем неприятно. Я не могла думать о танцовщицах без сожаления и сочувствия – выставлять их в таком свете было просто безжалостно. Ведь нас-то пламя не освещало с такой яркостью перед взорами сановников. И хотя танцовщицы были полускрыты занавесью, легко было представится что мы сами, в сущности, выглядели не лучше. Вспоминаю об этом с содроганием.
Танцовщицы, следовавшие за Нарито-но Асон, были одеты в парчовые короткие накидки, которые смотрелись превосходно даже в ночной темноте. Однако многослойные одежды сковывали их движения, так что сановникам приходилось помогать им.
Государь также наблюдал за действом – оттуда, откуда и государыня. Митинага же пребывал к северу от раздвижных дверей, и его присутствие держало нас в напряжении, сковывало.
Сопровождающие Накакие были все одинакового роста. Все сошлись в том, что они производили прекрасное впечатление, ни в чем не уступая другим. Свита Правого советника в чине тюдзе – Канэтака – тоже приготовилась должным образом. Две женщины, назначенные убирать отхожее место, имели несколько простоватый вид и вызывали улыбки. Последними выступали сопровождающие советника Фудзивара Санэнари. Может быть, это мне почудилось, но только вид они имели особенно соответствующий духу времени. Их было десять человек. Бамбуковые шторы во внешней галерее были опущены, и подолы их одежд высовывались из-под них. В пламени светильников они выглядели особенно привлекательно – намного лучше, чем у тех, кто мнит о себе слишком много.
XXXII. 21-й день 11-й луны
Утром двадцать первого дня сановники пожаловали к государыне. Все обстояло самым обычным образом, но оттого ли, что дамы в течение нескольких месяцев были затворены дома, но только на тех из них, кто был помоложе, прием произвел сильное впечатление. А ведь им еще только предстояло увидеть настоящие праздничные одежды.
В этот вечер государыня призвала управляющего делами дворца принца – Нарито – и одарила его благовониями, доверху заполнившими большой ларец. Подарок управителю земли Овари – Накакие – был сделан супругой Митинага.
В тот же вечер состоялось праздничное действо. Государыня тоже соизволила прийти. Поскольку мальчик находился при ней, разбрасывали рис и было необычайно шумно.
Мне стало как-то не по себе и потому я покинула залу с тем, чтобы прилечь и вернуться, когда полегчает. Однако тут появились Кохеэ и Кохебу и уселись возле жаровни с углями. «Там столько народа – ничего не видно», – сказали они. Тут в комнату вошел Митинага. «Что ты здесь делаешь? А ну-ка, пошли», – сказал он, и я была вынуждена уступить.
Танцовщицы выглядели совершенно измученными, а дочь Накакие вообще почувствовала себя дурно и была вынуждена удалиться. Все плыло у меня перед глазами – как во сне. Когда действо закончилось, государыня вернулась в свои покои. Молодые же придворные об увиденном действе только и говорили. «Вы
