Половина семьи мертва. Пришельцы по-прежнему правят миром, несмотря на все случившееся. Он был очень гордым человеком, твой отец. Все Кармайклы такие,— хрупкая рука опустилась на плечо Фрэнка, легонько сжав его. В ее мерцающих глазах ему почудилось что-то колдовское,— Смерть Тони нанесла ему сокрушительный удар, но, пережив все «это», Энсон умирал бы по тысяче раз в день. Потому что понял бы — его вторая грандиозная попытка избавить Землю от Пришельцев потерпела даже большую неудачу, чем первая. Та, по крайней мере, не привела ко всем этим разрушениям и несчастьям. Для него гораздо лучше, что он так и не увидел всего этого. Гораздо лучше.
Лучше? Неужели это правда? Фрэнку нужно было обдумать услышанное.
Он выскользнул из-под руки Синди и сделал несколько шагов в сторону беспорядочной дымящейся груды почерневшего гранита и сланца — всего, что осталось от дома,— и носком ботинка нечаянно разворошил груду обуглившихся деревяшек, которыми была усыпана тропа.
Горький запах гари ударил ему в нос. Суровые слова Синди снова и снова звучали в его ушах, словно несмолкающие скорбные аккорды.
Энсон умирал бы по тысяче раз в день… тысяче раз в день… тысяче раз в день…
Его грандиозная попытка потерпела неудачу…
Неудачу…
Неудачу…
Неудачу… неудачу… неудачу… неудачу…
Спустя некоторое время Фрэнк пришел к выводу, что Синди, возможно, права в отношении Энсона. Он не вынес бы столь сокрушительного поражения, оно полностью разрушило бы его. Однако все эти соображения не облегчали восприятие того факта, что он мертв, наряду со многими другими. Было трудно, почти невозможно принять случившееся. Теперь все, во что Фрэнк верил, утратило смысл. Они сделали ход, и он потерпел неудачу. Игра закончена, они проиграли, разве не так? И что теперь?
Теперь, подумал он, вообще ничего. Больше никаких грандиозных планов избавления от Пришельцев одним махом. С такими проектами покончено.
Это была непривычная и очень мрачная мысль. Семья Фрэнка поколение за поколением вкладывала всю свою энергию в осуществление мечты сбросить иго Завоевания. Жизнь самого Фрэнка была полностью подчинена этой цели, с тех самых пор, как он достаточно подрос, чтобы понимать — когда-то свободная Земля была порабощена существами, прилетевшими со звезд. Он был Кармайклом, а отличительной чертой Кармайклов было страстное желание освободить мир от чужеземного владычества. Теперь он должен позабыть обо всем этом. Грустно, очень грустно. Но что еще остается, спросил он себя, стоя у груды камней, в которую превратилось ранчо? Что еще остается теперь, когда все повернулось таким образом? Какой смысл продолжать делать вид, что способ избавиться от Пришельцев существует?
Его грандиозная попытка…
Неудача… неудача… неудача…
Умирал бы по тысяче раз в день… По тысяче раз в день… Энсон умирал бы по тысяче раз в день…
— О чем задумался? — спросила Синди.
Он ухитрился слабо улыбнуться.
— Ты в самом деле хочешь знать?
Она даже не потрудилась ответить, просто не сводила с него взгляда своих безжалостных глаз.
— Все кончено теперь, когда наша миссия провалилась,— сказал он.— Все кончено с мечтами об освобождении. Мы должны смириться с тем фактом, что Пришельцы навсегда останутся хозяевами Земли.
— Ох, нет! — воскликнула Синди, и за последние несколько минут ей уже во второй раз удалось удивить его.— Нет. Ты не прав, Фрэнк. Даже думать так не смей.
— Почему?
— Твой отец даже еще не в могиле, но если бы он был там, то перевернулся бы в гробу. И Рон, и Энс, и Полковник — все они. Вслушайся в то, что ты сказал: «Мы должны смириться».
Резкость и страстность ее тона захватили Фрэнка врасплох. Кровь прихлынула к его щекам. Что она имеет в виду, силился он понять?
— Я сказал так не из трусости, Синди. Но что мы можем сделать? Ты сама недавно говорила, что попытка моего отца закончилась неудачей. Что нам остается? Продолжать делать вид, будто мы в состоянии нанести им поражение?
— Послушай меня внимательно,— сказала она, пронзая его своим непреклонным взглядом, от которого было невозможно уклониться.— Ты прав, мы только что убедились, что не можем нанести им поражение. Но говорить, что на этом основании мы должны оставить всякую надежду освободиться, было бы в корне неправильно.
— Не понимаю…
— Фрэнк, я лучше любого из ныне живущих знаю, насколько Пришельцы обгоняют нас во всех смыслах. Мне восемьдесят пять. Я была в самой гуще событий, когда появились Пришельцы. Провела несколько недель на борту их корабля. Стояла перед ними, как ты сейчас передо мной, и чувствовала невероятную мощь их разума. Они подобны богам, Фрэнк, я поняла это сразу же, как увидела их. Мы не можем причинить им вреда — и только что еще раз убедились в этом — и уж конечно не можем свергнуть их владычество.
— Ну, я и говорю — бесполезно тратить силы ради достижения недостижимого…
— Послушай меня, говорю тебе. Перед самой смертью Полковника я разговаривала с ним. Ты ведь не застал его, верно? Нет, конечно. Это был великий человек, Фрэнк, и очень мудрый. Он понимал, насколько могущественны Пришельцы, и тоже сравнивал их с богами. Именно это слово он использовал и был прав. Но потом он сказал, что тем не менее нам ни в коем случае не следует отказываться от мечты о том, что когда-нибудь, в один прекрасный день, они уйдут отсюда. Идея Сопротивления должна жить вопреки всему, так он считал. И память о том, что это такое — жить в свободном мире.
— Как можно помнить о том, чего никогда не знал? Полковнику было что помнить, да. И тебе тоже. Но Пришельцы появились здесь уже почти пятьдесят лет назад, еще до того, как родился мой отец. Уже целых два поколения в мире никогда не знали…
Снова тот же пристальный взгляд. Фрэнк говорил все тише, тише и совсем смолк.
— Конечно,— презрительно сказала Синди.— Понимаю. На Земле живут миллионы, миллиарды людей, понятия не имеющих, что можно жить в мире, где человек имеет свободу выбора. Они ничего не имеют против Пришельцев. Может быть, они даже счастливы от того, что те здесь. Может быть, им сейчас легче жить, чем пятьдесят лет назад. Не нужно ни о чем думать. Не нужно ни к чему стремиться. Нужно просто делать то, что велят компьютеры Пришельцев и квислинги. Но здесь территория Кармайклов, точнее, то, что от нее осталось. И мы смотрим на все иначе. Мы считаем, что Пришельцы превратили нас в пустое место, в ничто, но когда-нибудь мы сможем выбраться из этого состояния и снова стать кем-то. Так или иначе. Только не нужно забывать, кем мы были прежде. Придет время, не знаю, как и когда, но непременно придет, и мы вырвемся из-под власти Пришельцев и снова станем жить, как свободные люди. Вот почему нужно сделать все, чтобы эта идея не умерла. Ты следишь за моей мыслью, Фрэнк?
Удивительно, что столь хрупкое, слабое и дрожащее тело могло порождать такой голос — суровый, глубокий, звучный.
Фрэнк силился найти ответ, но ничего не приходило в голову. Конечно, он хотел, чтобы традиции его предшественников продолжали жить. Конечно, он чувствовал, что влияние всего сонма Кармайклов, и неизвестных, и хорошо знакомых, впечатано в его душу и зовет в крестовый поход против врагов рода человеческого. Но он только что вернулся из одного такого похода, и развалины его дома все еще дымились вокруг. Сейчас важно было похоронить мертвых и привести в порядок ранчо, а мысли о следующем бесполезном крестовом походе можно было оставить на потом.
Вот и получалось, что ему нечего сказать. Отвергать свое наследие он не мог, а приносить благородную клятву предпринять еще одну попытку преодолеть непреодолимое казалось глупым.
Внезапно выражение лица Синди смягчилось.
