находившаяся рядом с Валентайном, споткнулась и, наверное, растянулась бы, не подхвати он ее. Валентайн обнял девушку одной рукой — она была такой хрупкой, изящной, что, казалось, любой порыв ветра мог унести ее.
— Вести о большом хаосе дошли до Пилиплока как раз тогда, когда я собирался отъезжать,— сказал Тунигорн.— В Хинторе человек по имени Симпетурн — проповедник округа — объявил себя Коронованным, и народ бурно приветствовал его.
— А! — вырвалось у Валентайна, будто его ударили в живот.
— Это не все,— продолжал Тунигорн.— Еще один Коронованный объявился в Дулорне — говорят, гайрог по имени Ристимаар. И нам стало известно еще об одном в Ни-мое, хотя его имя не дошло до меня. Сообщается также, что по меньшей мере один лже-Понтифик появился в Велатисе, а, возможно, и в Караболе. Более точно мы не знаем, милорд, поскольку каналы связи стали доставлять массу хлопот.
— Я так и думал,— сказал Валентайн ледяным тоном.— Бог, по всей видимости, повернулся к нам спиной. Государство рушится. Само небо раскалывается и падает на нас.
— В плавун, милорд! — заорал Слит.
— Слишком поздно,— пробормотал Валентайн,— теперь нам не будет прощения!
Когда они вскарабкались в аппараты, буря уже неистовствовала над ними. Сначала наступило мгновение странного затишья, будто сама атмосфера покинула это место в ужасе от обрушившегося ветра, забрав с собой всю способность передачи звуков, но в следующее мгновение донеслось что-то похожее на гром, только прозвучавшее глухо и без резонанса. И следом ворвалась буря, свистящая и рычащая, наполняющая воздух мраком песчаного смерча.
Валентайн был уже в плавуне, рядом, прижавшись к нему,— Карабелла и за ней Элидат. Аппарат неуклюже развернулся и, громыхая, как огромный аморфибот, нехотя поднялся с дюны, где он дремал, проехал к реке и двинулся над водой.
Наступила темнота, и в ней возникла фантастическая мерцающая сердцевина пурпурно-зеленого света, который, казалось, был зажжен трением потоков воздуха. Река стала совершенно черной, и ее поверхность встревоженно рябила и вспухала, когда неожиданные катастрофические перепады давления то вздымали, то вдавливали ее. Песок обрушивался вниз неистовыми циклоническими брызгами, забивая воронки кипящей воды. Карабелла задыхалась от удушья. Валентайн сопротивлялся подавляющей его головной боли. Плавун дергался и возносился вверх, неуправляемый; нос поднимался и шлепался о воду и снова поднимался и снова шлепался — фвак, фвак, фвак! Каскады ниспадающего песка вырисовывали узоры таинственной привлекательности за окнами, но вскоре стало практически невозможно разглядеть что-нибудь в них, хотя у Валентайна было смутное ощущение, что плавун слева от них стоял на корме неподвижно, балансируя в невозможном положении одно застывшее мгновение, прежде чем погрузиться в воду.
Потом все исчезло, стало невидимым, и единственные звуки, которые можно было услышать, были рев ветра и нескончаемый барабанный стук песка о корпус плавуна.
Странное усыпляющее головокружение начало овладевать Валентайном. Ему казалось, что плавун кружится ритмично вокруг своей горизонтальной оси, судорожно дергаясь из стороны в сторону все время усиливающимися толчками.
Очень может быть, подумалось ему, наземные роторы теряли то незначительное преимущество, какое имели они, на неистово раскачивающейся поверхности реки, пройдет несколько секунд — и мотор заглохнет.
— Эта река проклята! — сказала Карабелла.
Да, так это казалось. Река была под каким-то темным заклятием. Или же, подумалось Валентайну, Стейч сама была злым духом, который добивался его роковой гибели. И теперь они все утонут. Река, у которой Валентайн уже был однажды, но которая каким-то образом позволила ему пробиться к спасению, все это время ждала своего второго шанса. И вот шанс представился…
Впрочем, теперь это уже не имело значения. В Заключительном анализе действительно все равно. Жизнь, смерть, мир, война, радость, печаль — все было одно и то же, все оказывалось словами, не имеющими смысла, всего лишь звуками, пустой шелухой.
Валентайн ни о чем не жалел. Его попросили служить, и он служил. Конечно, он сделал все, что мог. Он не увиливал ни от одного порученного дела, не предал ничьего доверия, не отрекался от клятвы. Теперь он вернется к Истоку, поскольку ветер сделал реку необузданно яростной, она проглотит всех и да пусть будет так — это не имело значения. Не имело значения!
— Валентайн!
Лицо в нескольких дюймах от его лица. Глаза глядят в его глаза. Голос, выкрикивающий имя, которое, ему казалось, он знал, и выкрикивает его снова и снова:
— Валентайн! Валентайн!
Рука, сжимающая его руку. Трясет его, толкает его. Чье лицо? Чьи глаза? Чей голос? Чья рука?
— Кажется он в трансе, Элидат.
Другой голос. Нежнее, мягче — совсем рядом с ним. Карабелла? Да, Карабелла? Кто такая Карабелла?..
Здесь мало воздуха. Люки забиты песком. Мы задохнемся, если не утонем!
— Можем мы выйти?
— Через аварийный люк. Но нам нужно вытащить его из этого состояния. Валентайн! Валентайн!
— Кто это?
— Элидат. Что с тобой?
— Ничего. Совсем ничего.
Кажется, ты наполовину спишь. Дай мне вытащить этот ремень безопасности. Вставай, Валентайн! Вставай! Плавун затонет через пять минут.
— О!
— Валентайн, пожалуйста, послушай его! — Это был другой голос, нежный голос Карабеллы.— Мы продолжаем вращаться. Мы должны выбраться отсюда и плыть к берегу. Это наша единственная надежда. Один из плавунов уже пошел ко дну, и не видно других…
— …О, Валентайн, пожалуйста, встань! Вздохни глубоко.
Вот так! Еще, еще! Эй, дай мне руку… держи его за другую, Элидат, мы отведем его к люку… так… так… только двигайся, Валентайн!
Да, только двигаться! Валентайн почувствовал слабую струю воздуха на своем лице. Он слышал, как сыплется сверху песок. Да! Да! Взобраться сюда, обогнуть это, поставить ногу сюда… шаг… шаг… взяться за это… подтянуться… подтянуться…
Он взобрался вверх, как автомат, все еще смутно осознавая, что вокруг происходит, пока не достиг верхней ступени аварийной лестницы и высунул голову в спасательный люк.
Внезапный порыв свежего воздуха — жаркого, сухого, полного песка — грубо ударил его по лицу. Он открыл рот, вдохнул песок, подавился, сплюнул. Но он, наконец, очнулся. Держась за кромку люка, он всматривался в разорванную бурей ночь. Тьма была кромешной. Фантастическое мерцание сильно уменьшилось в размерах; струи песка все еще неумолимо носились в воздухе — один завывающий вихрь за другим, бьющий в глаза, ноздри, губы.
Было почти невозможно что-либо увидеть. Они были где-то на середине реки, но ни восточного, ни западного берега не просматривалось. Плавун, сильно наклоненный на один конец, стоял в неловком и опасном положении, выглядывая на половину своей длины из свирепого хаоса реки. Других плавунов не было видно. Валентайну показалось, что он заметил головы, покачивающиеся на воде, но так ли это — точно сказать не мог; песок не позволял ничего рассмотреть.
— Спускайся сюда, прыгай, Валентайн! — услышал он голос Элидата.
— Подожди! — откликнулся Валентайн и оглянулся. Карабелла стояла внизу на лестнице: бледная, испуганная, почти окоченевшая. Он потянулся к ней, и она улыбнулась, когда увидела, что Валентайн пришел в себя.
Он подтянул ее вверх. Она поднялась одним легким прыжком и балансировала теперь рядом с ним на краю люка, проворная, как акробатка, не менее элегантная и сильная, чем в те дни, когда занималась жонглированием.
