полное затмение.
— Ваша светлость! — закричал кто-то. Может, это был Хиссун?
— У него послание! — воскликнул другой голос.
— Послание? Как, ведь он же не спит.
— Милорд! Милорд! Милорд!
Валентайн посмотрел вниз. Все было черным: черная заводь ночи, поднимающейся снизу. Чернота казалась ему манящей. 'Иди,— говорил спокойный голос,— здесь твой путь, здесь твоя судьба: ночь, темнота, рок. Соглашайся, соглашайся, лорд Валентайн. Понтифик был Коронованным, но ты им никогда не будешь. Соглашайся!' И Валентайн подчинился, поскольку в этот момент замешательства и беспомощности духа он больше ничего не смог бы сделать. Он вглядывался во мрак, окружавший его, и, бессознательно повинуясь, медленно погружался в эту всеохватывающую темноту.
'Я мертв,— подумал он.— Я плыву на гребне черной реки, которая возвращает меня к Истокам, и скоро окажусь на берегу и пойду искать дорогу, которая ведет к Мосту Прощаний. А потом я перейду к тому месту, где все живое имеет свое начало и свой конец'.
Незнакомое чувство умиротворения наполнило его душу, ощущение восхитительной легкости и удовлетворения, радостное осознание того, что вся Вселенная объединилась в счастливой гармонии. Он будто очутился в колыбели, тепло укутанный, свободный наконец от мук верховной власти. О, как это было прекрасно! Лежать спокойно и не обращать внимания на проносящуюся мимо мирскую суету! И это есть смерть? Ну, тогда смерть — наслаждение!
— Вы обманываетесь, милорд. Смерть есть конец наслаждения.
— Кто это говорит со мной?
— Вы знаете меня, милорд!
— Делиамбер? Ты тоже мертв? О, какое это приятное состояние — смерть, мой друг!
— Вы в безопасности, правильно. Но вы не мертвы.
— Я ощущаю это, как смерть.
— Неужели у вас такой основательный опыт, милорд, что вы можете говорить о смерти с такой уверенностью?
— Что же это, если не смерть?
— Всего лишь чары колдовства,— сказал Делиамбер.
— Одни из твоих, колдун?
— Нет, не мои. Но если вы разрешите, я могу освободить вас от них. Давайте просыпайтесь. Просыпайтесь!
— Нет, Делиамбер! Позволь мне остаться.
— Вы должны, милорд.
— Должен? — с горечью произнес Валентайн.— Должен! Всегда должен. Разве мне нельзя отдохнуть? Позволь мне остаться там, где я нахожусь, мне хорошо там! Я не испытываю желания воевать, Делиамбер.
— Просыпайтесь, милорд.
— Скажите, что это моя обязанность проснуться.
— Мне не нужно говорить то, что вам и так хорошо известно. Просыпайтесь!
Он открыл глаза и обнаружил, что находится между небом и землей, развалившись на руках Лизамоны Халтин. Амазонка несла его, словно он был куклой, прижавшейся к ее обширной груди. 'Ничего удивительного, что я вообразил себя в колыбели,— подумал он,— или плывущим вниз по темной реке!' Рядом с ним был Отифон Делиамбер, устроившийся на левом плече Лизамоны. Валентайн понял, какие чары вернули его из обморочного состояния; кончики трех щупальцев уруна касались его: один — лба, другой — щеки, третий — груди.
Он сказал, чувствуя себя безмерно глупо:
— Вы можете теперь опустить меня.
— Вы очень слабы, ваша светлость,— прогромыхала Лизамона.
— Я думаю, что не настолько слаб. Отпустите меня.
Осторожно, словно Валентайну было девять лет, Лизамона опустила его на землю. Сразу же волна головокружения качнула его, и он вытянулся, чтобы прислониться к гигантской женщине, которая все еще покровительственно парила рядом. Его зубы выбивали дробь. Тяжелая мантия прилипла к влажной потной коже, как саван. Он боялся, что, если закроет глаза только на мгновение, эта тьма поднимется и снова поглотит его. Но он заставил себя крепиться, даже если это была одна видимость. Старая закалка заявила о себе: он не мог допустить, чтобы его видели слабым и беспомощным, какой бы безрассудный страх не наполнял его душу.
Спустя мгновение он почувствовал себя намного спокойнее и огляделся вокруг. Они вынесли его из большого зала, и он находился в каком-то ярко освещенном коридоре, стены которого были инкрустированы тысячей переплетенных и покрывающих друг друга эмблем Понтифика. Непостижимый для глаз Лабиринт повторялся снова и снова. Толпа людей разрасталась возле него; все выглядели встревоженными, обеспокоенными: Тунигорн, Слит, Хиссун и Шанамир из его личного окружения, а также некоторые из приближенных Понтифика, Хорнкаст и старый Дилифон; а за ними полдюжины других, коротко остриженных голов в желтых масках.
— Где я? — спросил Валентайн.
— Еще немного и вы будете в своих покоях, ваша светлость,— сказал Слит.
— Я долго был без сознания?
— Только две или три минуты. Вы начали падать, когда произносили свою речь. Но Хиссун и Лизамона подхватили вас.
— Это все равно,— сказал Валентайн.— Полагаю, что я выпил слишком много, кубок одного да еще кубок другого.
— Сейчас вы совершенно трезвы,— сказал Делиамбер.— И это всего несколько минут спустя.
— Позвольте мне думать, что все дело в вине,— сказал Валентайн,— еще хоть немного.
Коридор сворачивал влево, и перед ним возникла высокая арка и в ней дверь его покоев, инкрустированная эмблемой, изображавшей лучистую звезду с выгравированной личной монограммой ЛВК.
— Где Тизана? — крикнул он.
— Здесь, милорд,— произнесла неизвестно откуда взявшаяся толковательница снов.
— Хорошо. Я приглашаю вас войти со мной. Также Делиамбера и Слита. Больше никого. Понятно?
— Могу я тоже войти? — раздалось из группы представителей Понтифика.
Голос принадлежал тонкогубому сухопарому мужчине со странной пепельной кожей, в котором Валентайн узнал Сепультрова, врача Понтифика Тивераса. Он покачал головой.
— Я благодарен вам за участие. Но думаю, что вы не понадобитесь.
— Такой внезапный обморок, милорд, нужно поставить диагноз.
— В этом есть смысл,— тихо заметил Тунигорн.
Валентайн пожал плечами.
— Тогда позже. Сначала дайте мне поговорить с моими советниками, дорогой Сепультров. А потом вы можете постучать мне по коленке, если думаете, что это необходимо. Идемте, Тизана, Делиамбер…
Он величественно вошел в свои покои, изо всех сил храня царственную манеру держаться, и почувствовал облегчение, когда тяжелая дверь отделила его от сутолоки в коридоре. Он сделал долгий медленный выдох и упал на парчовую кушетку, чувствуя дрожь во всем теле.
— Ваша светлость? — мягко спросил Слит.
— Подожди. Подожди. Дай мне прийти в себя.
Он потер свой пульсирующий лоб и больные глаза. Напряжение, которое понадобилось ему там, за дверью, чтобы сделать вид, что он полностью оправился от случившегося с ним в банкетном зале обморока, дорого стоило ему. Но постепенно силы возвращались к нему. Он посмотрел на толковательницу снов. Крепкая старушка, толстая и сильная, казалась ему просто источником доброты и уюта.
— Подойти, Тизана, сядь со мной,— сказал Валентайн.
