ему все это объяснять. Небритое лицо Иверсена уносится все дальше и дальше, я закрываю глаза не в состоянии противостоять погружению в очередной кошмар.
Капитан разведгруппы Дмитрий Малковский сидел в своей каюте, погрузившись в воспоминания. На его лице, которое человек тактичный назвал бы немолодым, отражались самые различные эмоции. Есть что вспомнить – эта экспедиция носила сорок седьмой порядковый номер в его длинном послужном списке. И станет последней, как он твердо решил, хотя еще совсем недавно собирался закончить карьеру на громкой и красивой цифре пятьдесят. Хватит, пусть летают молодые.
Малковский, как ни старался, не мог припомнить подробности всех сорока шести предыдущих экспедиций. Большинство из них, те, в которых черные и белые полосы сочетались в примерно одинаковой пропорции, сливались в ровный серый фон. Капитан силился отделить подробности одной из них от событий другой, путался и не мог восстановить в памяти хотя бы одну экспедицию от начала до конца.
Были несколько особо хороших рейсов, они вспоминались значительно лучше. О таких думать было приятно, память услужливо показывала их мысленному взору то одним боком, то другим, ища наиболее удачный ракурс, позволяющий разглядеть все детали.
Плохие рейсы тоже были. Они помнились еще лучше, их нельзя забыть, даже если очень захочешь. В подобных рейсах одна неприятность наслаивалась на другую, мелкие неудачи чередовались с крупными проблемами. В общем, картина, написанная черными красками на черном фоне. Вот только такие картины были бы похожи одна на другую как близнецы, а «черные» рейсы обладали ярко выраженной индивидуальностью.
Но нынешняя экспедиция стояла особняком. Да, проблема следовала за проблемой, да, планета, напоминающая всем своим видом райский сад, оказалась по какому-то недосмотру небесной канцелярии населена тварями, которым самое место в аду. Этот мир непригоден для колонизации. Конечно, делать выводы будет не Малковский, а аналитики на Земле, но в их вердикте можно не сомневаться. В общем, стандартный набор неудач, не раз уже встречавшийся в прежних экспедициях. Разница в том, что там не гибли люди. За сорок шесть экспедиций – ни одного смертельного случая, ни одной потери бесценной человеческой жизни. Такой статистикой по праву можно было гордиться…
Алекс еще жив, одернул было себя Малковский, но, вспомнив выражение лица Иверсена, когда тот говорил вчера «все возможно», не стал себя обманывать. А ведь еще два дня назад доктор прямо-таки светился счастьем, рассказывая, что наконец-то вывел вакцину, которая остановит болезнь. Дмитрий поневоле улыбнулся, вспомнив, сколько арахноидов натащили ребята, когда узнали, что для создания лекарства нужен их яд. Пожалуй, сейчас Иверсен смог бы приготовить столько вакцины, что хватило бы на лечение небольшого земного города. Только инженеру Сванбергу, который не предполагал, что мохнатая восьминогая тварь размером с кошку способна прокусить металлизированную ткань комбинезона, это, видимо, уже не поможет.
Насколько понял Малковский из объяснений доктора, все дело в самом Алексе. Морально и физически он слишком истощен, чтобы бороться с болезнью. Любой недуг, если он чуть поопасней насморка, не проходит сам по себе, лишь с помощью медикаментов. Его нужно победить, изгнать из организма. Нужно захотеть выздороветь. Причем, чем опасней болезнь, тем крепче должно быть желание. А у парня, похоже, сил на это уже не осталось.
Капитан решил сделать обход корабля. Никакого особого смысла в этом не было, просто сидеть в каюте наедине со своими мрачными мыслями казалось слишком тоскливо.
Корабль разведывательной группы – это не какой-то там катер. Это – целая мобильная научно- исследовательская станция. Малковский мог выбрать самые разнообразные маршруты для своей прогулки, но ноги понесли его прямо во владения Иверсена.
Его Дмитрий и встретил в коридоре неподалеку от лазарета, причем док был не один. Он что-то вполголоса, но очень сердито выговаривал старшему механику Еникяну. Выглядело это весьма забавно, и капитан с трудом сдержал улыбку, когда две пары глаз повернулись в его сторону.
Рональд Еникян сам по себе представлял необычное зрелище. Длинный, нескладный, не знающий, куда деть свои руки, когда они не заняты работой. Сумасшедшая смесь орлиного кавказского профиля и голубоглазой блондинистости в сочетании со смуглой кожей – такое себе представить сложно. Это надо увидеть. Столь же двойственен был и характер Рона. Обычно флегматичный и малоразговорчивый, он порой, хотя и крайне редко, обнаруживал вспышки взрывного темперамента.
Рон пришел в группу четыре года назад. За это время они не только отлично сработались с Сванбергом, но и стали неразлучными друзьями. Неизвестно, сможет ли Еникян непредвзято отнестись к тому, кто придет на место Алекса.
Эту мысль Малковский отбросил. Пока Алекс жив…
Он вернулся к виду стоящей перед ним пары. Невысокий полноватый доктор смотрелся лилипутом на фоне своего собеседника. Это несмотря на то, что Рон стоял ссутулившись и опустив голову. Глаза Иверсена метали молнии.
– Приветствую, капитан. Очень удачно, что мы вас встретили.
– Добрый день, Норман. Рон, – Малковский кивнул механику. – В чем же удачность нашей встречи?
– Понимаете, я только что объяснил мистеру Еникяну, что мой больной, мистер Сванберг, пока еще недоступен для посещения.
– Все ясно. Такие дела, Рон, – Малковский пожал плечами. – Если врач говорит «нельзя», значит, нельзя. Тут не поспоришь.
– Я понял… я не спорю, – еле слышно пробормотал Еникян.
– Тогда, – капитан пожал плечами еще раз, – чем вызвана такая реакция, Норман?
– Капитан, – тихо и вкрадчиво сказал Иверсен. – Я объясняю это мистеру Еникяну сегодня уже в четвертый раз!
– Ну… это, действительно, Рон, – смешался Малковский.
– И вчера семь раз! – перебил доктор. Голос его звучал уже гораздо громче.
– Шесть… – совсем шепотом поправил Еникян, глядя в пол.
– Семь! – рявкнул Иверсен. – Семь, – повторил он уже тихо. – А если прибавить к этому визиты прочих членов группы… Капитан, я прошу, запретите кому бы то ни было появляться на территории медицинского сектора без моего особого разрешения.
– Рональд, вы все поняли?
– Да, капитан. – Еникян вздохнул.
– Можете идти.
– Капитан, – после недолгой борьбы с собой, Рон все-таки решился на вопрос. – А если Алекс… если ему станет лучше?..
– Как только состояние больного позволит сделать посещения возможными, доктор Иверсен известит вас лично. Хорошо, Норман?
– Безусловно! – доктор всплеснул руками. – Рон, обещаю, ты будешь первым, кто об этом узнает. Разумеется, после капитана, – спохватился он.
– В виде исключения разрешаю нарушить субординацию, – улыбнулся Малковский. – Я готов услышать приятные новости вторым.
Только едва ли нам следует ждать этих приятных новостей, – мрачно добавил капитан уже про себя.
Еникян ушел, нелепо размахивая длинными руками. Малковский и Иверсен проводили взглядом его нескладную фигуру.
– Насколько я понимаю, изменений в лучшую сторону нет? – полуутвердительно спросил капитан.
– Правильно понимаете.
– А в худшую?
– В худшую… В данном случае каждый час без изменений в лучшую сторону можно считать изменением в худшую. Алекс лишается остатков сил. Завтра… да, думаю, завтра – крайний срок. Либо наступит положительная динамика, либо…
Что «либо» Иверсен не сказал. Впрочем, это было и так понятно.
– А шансов на положительную динамику?..
– Немного. Совсем немного. Но есть, – сухо ответил Иверсен.
