– Так вот, капитан. Если бы у Алекса была любимая девушка, вы бы слышали о ней в среднем три- четыре раза за день.
– Да… А ты психолог, Рон! – полусерьезно похвалил механика Малковский.
– Нет, что Вы, – тот смутился. – Но я очень хорошо знаю Алекса. Он открытый и прямодушный человек, который просто не способен ничего держать в себе.
– Я, наверное, соглашусь с тобой. Но, как видно, для такого важного вопроса Рон сделал исключение. Или, – помолчав, капитан поделился только что пришедшей в голову мыслью, – может быть, Карина – это его сестра?
– У Алекса нет родственников, – Рон покачал головой. – Он из детского дома.
Не найдя больше, что сказать, Малковский попрощался с механиком и вместо того, чтобы пойти проведать больного, как намеривался, прошел дальше в кабинет Иверсена.
– Присаживайтесь, капитан. Чем обязан?
Выражение лица Иверсена утверждало со всей определенностью, что вопрос задан только для проформы – он прекрасно осведомлен, о чем пойдет разговор.
– Да, в сущности… – Малковский развел руками. – Хотелось бы узнать о тайне внезапного выздоровления практически безнадежного больного. Не вдаваясь в медицинские тонкости, разумеется.
– А вы уверены, что мне есть что сказать, кроме этих самых медицинских тонкостей? – Иверсен чуть сощурил глаза.
– Что-то мне подсказывает, что да, – осторожно заметил капитан.
– Понятно. Навещали Сванберга?
– Не успел, – Малковский покачал головой. – Встретил по дороге Еникяна.
– Что же в беседе с Рональдом настолько заинтриговало Вас, капитан, что вынудило изменить свои планы?
Создавалось впечатление, что доктор чувствует себя актером на сцене. Главным героем пьесы, которой гарантирован успех. Малковский решил отнестись к этому снисходительно, памятуя о легкой эйфории, неизбежно сопутствующей человеку, сделавшему почти невозможное.
– Рон был здорово удивлен тем, что Алекс твердил о какой-то Карине, о которой до своей болезни не упомянул ни разу. Рон уверен, что у Алекса нет близкой знакомой с таким именем.
– Карина… Красивое имя, – с улыбкой произнес Иверсен. – Продолжайте, капитан. Так что там с этой Кариной?
– Собственно говоря, мне хотелось бы услышать ответ на этот вопрос от Вас, доктор.
Иверсен легко, вполголоса засмеялся, будто бы немного отойдя от роли.
– Хорошо! Не будете против, если я расскажу все по порядку?
– Сделайте одолжение.
Доктор встал с кресла и принялся расхаживать по каюте, что было не так легко сделать, учитывая ее весьма скромные размеры.
– Итак. Мы получили вакцину – вполне дееспособную вакцину, надо заметить. Казалось бы, пациент должен идти на поправку. Однако этого не происходило. Почему?
– У Алекса не было больше сил бороться за свою жизнь, – Малковский смирился с ролью статиста, подающего в нужный момент реплики ведущему актеру.
– Да, это так. Но заметьте, Алекс – весьма развитый физически человек. Обвинять его в духовной, моральной слабости у нас также нет никаких оснований. Однако! – доктор поднял вверх палец, застыв на мгновенье неподвижно. – Я могу с немалой долей вероятности утверждать, что будь на месте Алекса кто- нибудь другой, к примеру, Вы, капитан, дела пошли бы на поправку скорее.
– Почему? – вырвалось у Малковского совершенно непроизвольно.
– Скажите, кто вас ждет на Земле? – неожиданно спросил Иверсен.
– Жена… Дочка, двое внуков, – Малковскому показалось, что он начал понимать, куда клонит доктор.
– Семья, капитан! А также, думаю, не ошибусь, если приплюсую сюда еще близких друзей. Иными словами, у вас есть люди, которые дороги вам и дорожат вами.
– Вы хотите сказать, что Алекс…
– Да, капитан, да! У Алекса нет никого из родственников, вы знаете об этом?
– Он из детского дома, я в курсе, – Малковский не стал уточнять, что ему напомнил об этом Рон несколькими минутами раньше.
– Но мало этого! – доктор решительно рубанул рукой воздух. – Не замечали ли Вы, что Сванберг – человек довольно поверхностный, если говорить не об его эрудиции или интеллекте, а об отношении к жизни и людям. Товарищ всем, друг никому – это о нем. Алекс называет некоторых людей своими друзьями, но по сути это совсем другое. Даже Еникяна, с которым они сошлись ближе, чем с остальными, Алекс, я убежден, воспринимает только как приятеля. То же самое, даже в еще большей степени, можно сказать о женщинах, с которыми он встречался.
– И что же из этого следует?
– Капитан, – голос Иверсена внезапно изменился, стал тише и серьезней. – Вы слышали когда-нибудь такое выражение: близкие «держат» тяжелобольного, не позволяют ему умереть?
– Конечно.
– И как вы его воспринимали?
– Ну… не скажу, чтобы очень серьезно. Скорее, как некое поверье.
– Это не так. Конечно, нет никаких мистических нитей, не дающих душе покинуть тело. Но больного действительно можно «держать». Правильней сказать, это больной держится за родных ему людей. Именно они дают ему силы и желание бороться с недугом. У Алекса такого якоря не было.
– И вы его создали?
– Да. Создал. Изготовил. Сотворил.
– Но каким образом?
– Во время моей работы в Медицинском Центре я был одним из участников некой программы. Разрабатывалась возможность влияния на сознание человека. Влияния более тонкого и глубокого, нежели гипноз. Изменению подвергалась не только память, но и чувства. В первую очередь чувства.
– Начинаю понимать, – протянул капитан.
– Разумеется, – доктор невесело улыбнулся, – эти исследования велись не с целью облегчения процесса выздоровления… Позже эту программу решено было свернуть. Не оправдала она чьих-то ожиданий. В противном случае, кстати, я бы не рассказывал вам сейчас об этом. Программу свернули, но методика была разработана до конца. Она, между прочим, не слишком сложна и практически не требует какого-либо специального оборудования. Мне не составило особого труда ее воспроизвести. И вот результат – у Алекса появилось подлинное, сильное, глубокое чувство.
– Кто такая Карина? – Малковский был уверен, что знает ответ на этот вопрос.
– Никто! Ее не существует, капитан. Я мог бы взять за основу какую-нибудь реальную женщину, но я не знаком ни с одной из подружек Сванберга. Кроме того, это было бы в какой-то степени неэтично. Так что, и имя, и внешний облик, и характер девушки Алекс придумал для себя сам. Не осознавая этого, разумеется.
– Но как же быть с тем, что теперь он любит девушку, которой нет в природе?
– Не стоит волноваться. Сейчас жизнь Алекса можно смело считать вне опасности, и уже сегодня вечером я сниму внушение.
– Значит, все эти последние три дня окажутся вычеркнуты из его памяти?
– Нет. Это создало бы множество проблем. Алекс будет все помнить, но понимать, что это было всего лишь нечто наподобие гипноза, а Карина – не более, чем плод его воображения.
– Хорошо, – капитан помедлил. – Что ж, за парня можно больше не беспокоиться?
– С ним все будет нормально.
У Малковского отлегло от сердца. Он подозревал, что без вмешательства в психику Сванберга не обошлось. Иначе трудно объяснить столь решительный перелом в течении болезни, когда, казалось, надежды на выздоровление уже не оставалось. Капитан боялся – а разговор с Еникяном только укрепил его опасения – что это не прошло бесследно для рассудка Алекса.
