долго, что молчание становится неуютным и тягостным. Я начинаю торопливо размышлять, с чего бы начать разговор, лишь бы прогнать эту тишину. Но Ника начинает говорить первой.
– Что это было, Костя? – ее голос тих и лишен эмоций. Даже вопросительная интонация почти не слышна. – Только не говори, что не знаешь, пожалуйста. Если не знаешь, придумай что-нибудь. Но объясни мне, что это было. Пожалуйста.
Так. Чего нам здесь точно не надо, так это истерики. Я все годы пребывал в твердой уверенности, что истерике подвержены все женщины, за исключением моей Вероники. Но готов был поспорить, что сейчас она от нее недалека. А я, между прочим, совсем не психолог, и методикам вывода женщин их этого состояния не обучен. Говорят, в таких случаях помогает пощечина, но я знаю, что не смогу ударить Нику. Придется плыть по течению, то есть просто делать то, что она просит.
– Похоже, наше предположение о четвертом варианте оказалось верным. Нам показали наше будущее, – я спохватываюсь. – Точнее, один из возможных его вариантов. Который мы теперь сможем благополучно избежать, за что мы должны поблагодарить этот славный шарик.
Ника отблагодарила «славный шарик» таким взглядом, что если бы он обладал хоть малейшей чувствительностью, в мгновение ока зарылся бы в землю.
– Ты действительно думаешь, что мы должны были сегодня погибнуть?
В последний момент я остановил готовое сорваться с губ «понятия не имею».
– Ты знаешь, скорее всего, нет. Думаю, мы просто присутствовали на сеансе ужастика с собой в главных ролях.
– Терпеть не могу ужастики! – Ника слегка покривила душой.
– Исходя из всего вышеизложенного и нами испытанного поступило следующее предложение, – продолжил я. – Шарик больше не крутим, везем его в город и завтра сдаем в какой-нибудь научный центр. Пусть разбираются.
– Можно немного скорректировать ваше предложение? – язвительным тоном (хорошо!) осведомилась Вероника.
– Прошу Вас, коллега!
– Шарик действительно больше не крутим – как тебе вообще в голову такое могло прийти? – и ни в какой город его не забираем. А выкидываем к ядрене фене!
Ого! Такое выражение из уст моей жены может быть приравнено к самой грубой площадной брани. Впрочем, я могу ее понять.
Мне все же удалось убедить Нику отдать шар в руки ученых. Дело в том, что я сильно усомнился в его земном происхождении. А если так, то самим фактом своего существования он является важнейшей находкой для человечества. Не говоря уже о том, на что шар способен, ведь весьма возможно, что мы испробовали на себе далеко не все его функции. Мы, кстати, об этом не сильно жалели…
В конце концов мои слова о долге перед человечеством убеждают Веронику. Или ей просто надоедает со мной спорить.
Прежде чем уехать домой, мы допили то вино, что осталось после пикника – почти полную бутылку. В данном конкретном случае я бы с удовольствием заменил это чудесное «Киндзмараули» на стакан водки. Любой. Хотя вообще-то я не любитель крепких напитков.
Несмотря на то, что мы задержались дольше, чем в прошлый раз (если можно говорить о каком-то прошлом разе) и, следовательно, должны были избежать встречи со злополучным джипом, Ника настояла, чтобы мы поехали другой дорогой.
Дорога эта отличалась разве что большей протяженностью, но тем не менее, и мне было на ней как-то комфортней. До дома доехали без приключений.
На следующий день мы не передали шар в руки ученых. И через день не передали. Не потому, что отказались от этой идеи, просто мы не знали, с какой стороны к этому подступиться. Мы вообще не могли придумать, кому этот шар стоило отдавать. Знакомых ученых, занимающихся проблемами связи с внеземными цивилизациями у нас не было. Да и уверенности, что шар должен достаться именно им, не было тоже. Психологи? Врачи? Физики? Специалисты по искусственному интеллекту? Мы терялись в догадках, а шар лежал в машине – заносить его домой не хотелось решительно.
Вообще, чувствовали мы себя в эти дни неважно. Честнее сказать, погано чувствовали. Ко мне то и дело приходило ощущение, что все то, что происходит с нами, не имеет ничего общего с действительностью. Что мы опять смотрим то, что нам показывает шар, и вот-вот очнемся, стоя на лесной тропинке. Прогнать эти мысли от себя было неимоверно трудно, я все чаще ловил себя на желании впиться ногтями в собственное лицо, жахнуть со всей дури головой о стену или предпринять еще что-нибудь настолько же глупое. Лишь бы убедиться в реальности окружающего мира. Я бы воплотил свои желания в жизнь, если бы это имело хоть какой-нибудь смысл.
Ника призналась, что чувствует примерно то же самое. Поначалу мы пытались избегать этой темы, но быстро осознали бесплодность этих попыток. В конце концов мы пришли к совместному выводу, что, избавившись от шара, нам будет легче вернуться к нормальной жизни. Я получил не подлежащий обсуждению приказ отвезти его «куда угодно, главное – подальше».
Но на следующее утро свои коррективы внесла ненастная погода. Вообще-то, назвать то, что творилось на улице всего-навсего ненастьем было бы явной несправедливостью по отношению к природе, которая из кожи вон лезла, дабы изобразить нечто невообразимое, смутно напоминающее конец света. Если разбить все это действо на составные части, то получится донельзя просто: дождь, ветер и гроза. Но какие!
Ветер свирепствовал с таким диким ревом, что деревья, словно боясь потерять контакт с землей, пригибались, стремясь зацепиться за почву еще и ветвями.
Молния то и дело разрезала свинцовое небо ослепительными зигзагами, от звука грома сотрясались стекла в квартире.
Дождь шел сплошной стеной, своим шумом соперничая и с ветром, и с громом.
В такую погоду хорошо сидеть дома – по крайней мере, намного лучше, чем находиться на улице. Мы и сидели. Ника забралась с ногами на диван, завернувшись в шерстяной плед, и читала «Хромую судьбу». Я уже заметил, что выбор книги у нее во многом связан с погодой. В данном случае с ней можно было согласиться – лучшего аккомпанемента под эту вещь Стругацких сложно себе представить.
Я сидел в кресле перед включенным телевизором и переводил рассеянный взгляд с экрана, демонстрирующего очередное непонятно что, на окно. В окно смотреть было, пожалуй, даже интересней, особенно в те моменты, когда сверкала молния. Я пытался предугадать тот миг, когда произойдет очередная вспышка, и, разумеется, постоянно попадал пальцем в небо.
Наконец я понял, что телевизор окончательно сдал свои позиции в плане моего личного рейтинга популярности, и подошел к окну.
Сделал я это как раз вовремя, чтобы увидеть то, что дано увидеть в своей жизни далеко не каждому человеку.
– Ника, иди сюда!
Ника соскакивает с дивана, умудрившись при этом не уронить плед на пол, и бежит ко мне. Пол холодный, а тапки надеть она не успела, поэтому стоит на носках, переступая с ноги на ногу.
А за окном, в каких-то трех метрах курсом, параллельным стене дома, плывет яркий белый шар. Сантиметров десять в диаметре. Ника не спрашивает что это, так как не узнать шаровую молнию невозможно, даже если никогда ее раньше не видел.
– А я думала, они желтые, – Вероника говорит почему-то шепотом.
– Разные бывают. Даже голубые. И красноватые, – по закону индукции я тоже отвечаю шепотом.
– Как звезды прямо.
– Точно.
Светящийся шар действительно напоминает звезду – такую, которую можно видеть в окуляре телескопа.
И вдруг он останавливается. Точно напротив нашего окна. И в то же мгновение меняет направление своего движения под прямым углом. То есть, если кто не понял, начинает лететь прямо на нас. Мы машинально отпрыгиваем от окна.
Я стою чуть напряженно, ожидая услышать звон разбитого стекла. Но его нет. Огненный шар влетает в комнату так, как будто бы никакого окна на его пути не было. Беззвучно и, по-моему, даже не снижая
