прошел с того злополучного дня, когда мы с Никой нашли трижды проклятый шар. Впрочем, прошел ли год, я совершенно не уверен. Быть может, я все еще стою там, в лесу, держу в руках шар, а сзади ко мне прижалась Ника. А все то, что я вижу вокруг себя – дурной сон, нелепая инсценировка. И когда-нибудь я проснусь… мы проснемся. И Ника будет рядом.
А еще вчера было двести дней, как Ника ушла от меня. Такое вот совпаденьице. Само собой, этот двойной юбилей я не мог не «отпраздновать».
Весь день вчера я ждал, что ко мне приедет Ника. Вряд ли она так же, как я, считала дни нашей раздельной жизни и знала, что вчера был двухсотый. Но про годовщину помнила наверняка, я точно знаю. И было у меня предчувствие, что она приедет. Откуда оно взялось, не знаю, но меня редко обманывают предчувствия, и я ждал. Каждую секунду ждал звонка в дверь, я почему-то был уверен, что по телефону она предварительно звонить не станет.
Вторая рюмка идет значительно легче. Ее я даже не запиваю.
Отчаялся ждать Нику я только часов в десять вечера. Мое предчувствие начало представляться мне донельзя нелепым, и я поддался желанию, преследовавшему меня весь вечер – спустился к магазинчику через дорогу. Взял только одну бутылку, это я помню точно. Промежуток времени, приведший к появлению бутылки номер два оказался напрочь вырванным из моей памяти. Что, впрочем, не сильно меня удивило – к подобным провалам в памяти я за последнее время привык.
Это могло бы меня напугать, если бы я был нормален. Но у меня давно съехала крыша, не осознавать этого было бы глупо. Смешно, говорят, что все сумасшедшие считают себя нормальными. А вот и не все! Но к психиатру я не пойду, чем мне сможет помочь человек в вымышленном мире? Впрочем, вполне возможно, меня окружает вполне реальный мир – но я никогда не смогу быть в этом уверен.
Экзистенциализм – немного похоже на диагноз, не правда ли? Острый экзистенциализм. Звучит! Или, может, хронический? В принципе, ко мне применимы оба определения. Возможно, кому-то моя боязнь нереальности окружающего мира покажется нелепой и иррациональной. Умереть – и продолжить жизнь снова – это же здорово! Получить в свое распоряжение кнопку «save» в жизни, а не в компьютерной игре – это ли не предел мечтаний? Вот только ощущать себя компьютерным персонажем мне как раз и страшно. Хочется быть уверенным, что я живу, распоряжаюсь своей жизнью и каждый мой поступок имеет какое-то значение. А не получается.
Голова больше не болела. Осталось только мерзопакостное состояние где-то глубоко внутри. Может быть в душе? Философ, блин… Я вылил в рюмку остатки из бутылки. Эта рюмка мне уже не нужна, но нелепо оставлять в бутылке жалкие капли.
Ника терпела меня столько, сколько это было возможно. А потом еще немного. Но, в конце концов, не выдержала, и я ее понимаю. Я сам себя терплю с огромным трудом.
С тоской оглядываю царящий в комнате кавардак. Надо бы, конечно, прибраться… Я люблю порядок, но, к сожаленью, эта любовь не имеет шансов на взаимность.
Звонок! В дверь. Я подскакиваю как ужаленный. Ника! Ника все-таки пришла! Вы спросите, откуда я знаю, что это именно она? Да ну вас, как вам объяснить?..
Задевая по пути всю имеющуюся в квартире мебель, я несусь в прихожую. Хватаюсь за ключ в замочной скважине, роняю его на пол, поднимаю, вставляю обратно, выбив предварительно барабанную дробь по замку. Лихорадочно кручу ключ – не в ту сторону, разумеется. И, наконец, открываю.
Ника. Как давно я ее не видел! Я стою – довольно долго – в проеме дверей и улыбаюсь. Потом пытаюсь посмотреть на себя со стороны и решаю улыбку спрятать. Не получается.
– Можно зайти? – Ника тоже улыбается. Чуть смущенно, чуть иронично.
Я в спешке отскакиваю назад. Из моего рта вырывается бессвязный набор звуков, который должен обозначать: «Конечно, проходи! Очень рад тебя видеть».
Ника принимается расстегивать босоножки, я машу руками и собираю все свои силы, чтобы внятно сказать:
– Не разувайся. У меня тут… – виновато пожимаю плечами.
– Понятно, – Ника не спорит и проходит в спальню.
Она, похоже, совсем не удивлена, увидев «натюрморт» на журнальном столике. Усаживается в кресло, скрестив ноги и, чуть подавшись вперед, сложив обе руки на одно колено – она любит так сидеть.
Я стою. Стою и смотрю на нее. Любуюсь. И, вы знаете, счастлив в этот момент – по уши. До краев. Просто оттого, что вижу Нику.
– Почему ты вчера не пришел? – ее вопрос застает меня врасплох.
– Я? – нервно сглатываю. – Я надеялся, что ты придешь. Вчера ведь… Год и двести дней еще… Ты про двести дней, конечно…
Более жалкого зрелища трудно себе представить. Стою, бормочу чего-то, ни одной фразы до конца дотянуть не могу. Сейчас она встанет и уйдет! А этого я ни за что, ни за что, ни за что не хочу допустить! Стараюсь взять себя в руки.
– Почему я, Костя? – широкий взмах длинных ресниц. – Почему ты не пришел сам?
– Я думал… Ведь это ты от меня…
Идиот! Кретин! Что я несу?!
– Ника, – я говорю медленно, взвешивая каждое слово. – Я не пришел, потому что боялся. Чего – не знаю. Я надеялся, что придешь ты. И я очень рад, что ты пришла сегодня. Я рад, потому что вижу тебя.
У Ники на глазах слезы.
– Как ты, Костя?
На прямой вопрос надо отвечать прямо, так ведь? Тем более, я никогда в жизни не обманывал женщину, которую люблю.
– Плохо, Ника. Пожалуй, уже совсем плохо.
– Костя, – теперь слезы в ее голосе. – Я знаю, что тысячу раз это говорила, но… Нельзя не принимать на веру окружающий мир. Даже если однажды оказался обманутым.
– Дважды, Ника.
– Да хоть сто раз! Надо просто жить, Костя.
– А если мы не живем? – правда, глупо. Мы все это уже говорили друг другу.
– Хочешь проверить? – холодным, просто ледяным голосом говорит Ника.
А вот этого раньше не было. Что за проверка, интересно?
– Если бы это было возможно.
– Возможно!
Ника резко встает и легкая юбка до колен взмывает в воздух, превратившись в плавно опускающийся парашют. Быстрыми, злыми шагами идет к окну. Распахивает его настежь, в комнату врывается утренняя свежесть, перемешанная с невнятным шумом города – до двенадцатого этажа долетает не так много звуков.
– Иди ко мне! – зовет Ника, а сама взбирается на подоконник, держась одной рукой за раму.
– Осторожно! – вырывается у меня.
Я бросаюсь к ней и крепко хватаю за талию. От близости ее тела, от дошедшего до меня легкого аромата ее духов у меня кружится голова.
– Поднимайся, – требовательно говорит Ника.
Я не задумываясь подчиняюсь. Странную картину мы, вероятно, представляем из себя. Небритый мужик в трико и футболке (раздеванием вчера я, естественно, не озаботился) и молодая красивая женщина в раскрытом окне двенадцатого этажа.
Вы в детстве летали во сне? Я летал, причем довольно часто. Любопытно, как это всякий раз у меня происходило. Я никогда не взлетал с земли. Не разбегался и не подпрыгивал вверх. Я поднимался на крышу высокого дома или подходил к самому краю отвесной скалы и… Мне было страшно – каждый раз. Но я знал, что стоит только перебороть свой страх, оттолкнуться как следует – и воздух подхватит мое тело. И я, задержав дыхание, делал первый шаг. И летел. Летел.
А потом я стал взрослым и перестал летать во сне. Я не думаю, что из-за того, что мое тело перестало расти. Скорее, все дело в том, что я слишком твердо усвоил: воздух не в силах сдержать вес человека. Я понимал, что, сделав шаг, просто-напросто свалюсь вниз. И этот шаг превратился для меня в непреодолимую преграду.
