жизнь ждет смерти, панически боится ее, всеми силами стараясь остаться в живых. А когда предначертанное с рождения все-таки происходит с ним, страх уходит. Глупо бояться того, что уже произошло. Впрочем, я и не боялся никогда моей старой знакомой, вчера зачем-то подарившей мне еще один день. Наверно, ради того, чтобы я все-таки исполнил то, чего так сильно хотел. Ну что ж, старушка, вот он я. Я иду…
— До встречи… в Краю Вечной войны, — сказал я Сталку.
И улыбнулся в ответ…
Она напоминала гигантское рыцарское копье, которое кто-то пытался сломать посредине, но не справился с задумкой и просто вонзил в землю острием вверх. И сейчас это гнутое древко со все еще острым наконечником смотрело в небо, словно грозя звездам, равнодушно взирающим с высоты на скорбные обломки цивилизации, уничтоженной теми, кто ее создал…
На некотором удалении от нее возвышались многоэтажные здания, как ни странно, практически не пострадавшие от времени и войны по сравнению с другими строениями мертвого города. Выбитые стекла, проломы в стенах, огромные пятна копоти… Но здания стояли, словно она каким-то образом не давала умереть всему, что находилось в непосредственной близости от нее…
По обочинам дороги, ведущей к ней, валялся всякий древний хлам — кучи земли и бетонного мусора, остовы старых машин, БТР без колес, рваные автопокрышки, какие-то баллоны… В остальном городе время давно сровняло с землей эти обломки прошлого. Но здесь они все еще влачили свое жалкое существование, словно со времени окончания Последней войны прошло не двести лет, а от силы год-два…
Согласно всем законам физики, она давным-давно должна была рухнуть. Более полукилометра взметнувшегося вверх железобетона, пусть даже преднапряженного, при такой деформации просто обязаны были сложиться пополам. Но она стояла, вопреки всем земным законам, окутанная едва видимым сиянием, словно сказочное оружие давно умершего рыцаря…
…Внезапно мрачная, давящая картина лопнула и распалась на куски, словно мутный витраж, по которому кто-то со всей силы заехал кирпичом. Мрачное видение исчезло… и я вдруг осознал, что меня кто-то сосредоточенно дергает за ногу.
Странное ощущение для трупа. Очень странное… Постепенно я осознал, что лежу на чем-то тошнотворно-вонючем и полужидком, словно густой кисель. И с этой гадости меня кто-то стаскивает с упорством, достойным лучшего применения.
Вокруг было темно, лишь огромная пятнистая луна скупо освещала окружающий меня пейзаж. На редкость безрадостный, кстати. Если это и есть Край вечной войны, в котором покойный Ург намеревался свести со мной счеты, то следует отметить, что место вечной скорби здорово смахивало на огромную помойку. Да уж, не так я себе представлял загробную жизнь. По крайней мере не ожидал, что меня столь грубо будет тянуть за нижнюю конечность механическая тварь, поблескивая чудом сохранившимися следами заводской полировки на помятых стальных боках.
Сперва я подумал, что это Колян так бесцеремонно пытается вытащить хозяина из очередной кучи дерьма. Но нет. Робот-серв был той же модели, но с двумя манипуляторами, похожими на гибкие крабьи клешни. Вот одной из этих клешней он и пытался выдернуть меня, словно репку, из кучи мусора… и трупов, начавших уже активно разлагаться на московском воздухе, по-летнему теплом, влажном и удушливом.
Между манипуляторов недобро посверкивал единственный сохранившийся светодиод, отчего робот обслуги сильно напоминал злобного, окривевшего на один глаз гигантского краба. Не знаю, на кой сервам нужен был эдакий демаскирующий фактор. Может, это был просто индикатор, сигнализирующий, что видеокамера включена? Не знаю… Но чисто рефлекторно именно по этому светодиоду, похожему на налитый кровью глаз, я и саданул со всей дури каблуком второго берца, не особенно рассчитывая на успех. Деваться было некуда — еще немного, и бесцеремонный робот сломал бы мне голеностоп.
Неожиданно предприятие увенчалось успехом. Внутри серва что-то возмущенно завизжало, он дернулся, его манипуляторы бестолково защелкали в воздухе. Хорошо, что я ногу успел выдернуть, а то бы отчекрыжил стопу, сволочь такая.
Наконец серв взвыл в последний раз — и завис в неестественной позе, растопырив манипуляторы и неистово мигая единственным «глазом».
— Вот таким образом, — сказал я, выбираясь из кучи плохо пахнущего мяса. Кстати, на вершине этой кучи я разглядел оскаленную башку огромного нео. После схватки в «бочке» она сохранилась довольно неплохо, в отличие от ее владельца, разодранного руконогом в кровавые лоскуты.
Оставалось понять, каким образом я сумел остаться в живых. Я отчетливо помнил, как Сталк всадил нож мне точно в сердце. После такого не выживают.
И это мне не привиделось. При скудном свете луны я разглядел разрез в камуфляже длиной в ладонь как раз напротив сердца. Я расстегнул камуфлу до пупа, одновременно и сгорая от любопытства, и опасаясь увидеть в себе дыру от соска до лопатки. Как-то не очень приятно ощущать себя живым мертвецом, насмотрелся на них в свое время по самые «не хочу»…
Раны не было. Не было и шрама. Вообще ни малейшего следа не осталось на коже после удара Сталка. Стопроцентно смертельного удара. И объяснение этому могло быть только одно.
— Спасибо тебе, «Бритва», — прошептал я. — Ты уже который раз спасаешь мне жизнь. И я верну тебя, чего бы мне это ни стоило…
— Эй, хомо, — послышалось у меня за спиной.
Я резко обернулся.
Позади меня, согнувшись в полупоклоне и сложив лапки на груди, стоял шайн, маленький мохнатый официант из трактира «Благоухающий родник».
— Чего тебе? — не очень вежливо спросил я.
Шайн разогнулся и посмотрел мне в глаза. Странно, но во взгляде мутанта не было ни малейшего признака той беспомощной угодливости, которую он усиленно демонстрировал в трактире. Это был взгляд если не воина, то существа, вполне способного постоять за себя.
— Я был в «бочке». И я видел, как тебя убили. Но я сразу понял, что ты не умер. Моя мать из рода хайнов, и я умею видеть суть вещей. В руке ворма было не его оружие, а твоё. «Лана-ше-е» никогда не убьет своего хозяина, безупречно следующего по пути воина.
Сейчас шайн говорил без малейшего акцента. Голос у него был глубокий, и слова он произносил очень четко, как это делают китайцы, корейцы или японцы, изучавшие русский язык с детства.
— Кто не убьет? — переспросил я.
— «Жадный до крови», — перевел шайн. — Так на нашем языке называется подобное оружие. Хороший нож не режет того, кто кормит его чужой кровью.
Н-да, интересная метаморфоза. Даже не верилось, что маленький, услужливый мутант в трактире и этот весьма уверенный в себе тип — одно и то же лицо. Так меняться могут лишь очень хорошие артисты. Или специально обученные шпионы.
— Правда, хороший нож может порезать хозяина. Но такие раны затягиваются быстро. Хорошо, что сервы боевых роботов охраны не успели растащить тебя по кусочкам.
— А что ты здесь делаешь, позволь узнать? — поинтересовался я.
— Пришел вернуть клиенту сдачу, которую он забыл в трактире, — усмехнулся шайн. — Правда, думаю, что деньги тебе сейчас не очень нужны. Поэтому я принес это.
Официант протянул мне что-то, завернутое, судя по запаху, в не очень свежее полотенце. Но мне после помойки уже ничего не было страшно. По сравнению со мной тряпка просто благоухала.
Я взял сверток, развернул — и удивленно хмыкнул.
На моей ладони лежал портативный кремневый пистолет. Сразу видно — оружие делалось простым и надежным, без изысков и украшательств. Причем оно было относительно новым. То ли музейный экспонат, то ли собственное производство, во что верилось с трудом. Тем не менее зажимы для кремня на курках не сточены, затравочные полки закрыты сдвигающимися крышками, предохраняющими от ветра и сырости, а калибр толстеньких стволов предполагал достаточный объем пороха, для того чтобы с пяти шагов при удачном попадании отправить в мир иной нео средних габаритов. Все-таки лучше, чем ничего.
— А пороховница, натруска, шомпол, пули, пыжи к десерту не прилагаются? — поинтересовался я.
