виденного оружия. Не глазами, а как-то по другому, не объяснить как. От меча Масурао исходили тёмные волны, природа которых лежала за порогом страны Токоё. Пожалуй, даже ещё более сильные, чем от его хозяина.
пропел Масурао — и усмехнулся.
— Ты продолжаешь делать успехи, белая кукла, — сказал он. — Но вряд ли тебе это поможет. Потому что я всегда держу слово. Сегодня ты будешь смотреть на тибури, которое я нарисую твоей кровью.
Его меч, словно живое существо, прыгнул в руки хозяина.
— Сегодня у тебя будет обильная трапеза, — прошептал Масурао мечу…
Темный комок трепетал внутри, словно раковая опухоль, протянув свои нити во все стороны и оплетая ими светящиеся жгуты кокона. Особенно много темных нитей было вокруг точки сборки тех жгутов. Вероятно, мир людей казался Масурао довольно поганой штукой. Скорее всего, это происходило потому, что он просто не мог сравнить его с другими мирами. Ведь для того чтобы сравнивать, нужно
Но Масурао не видел ничего, кроме своей ярости, за которую он и получил своё прозвище. Поэтому, когда его сердце, толкнувшись раз-другой, остановилось, он все еще бежал вперед, занося над головой свой меч…
Это было похоже на то, как если бы Виктор вырастил из своей груди длинную светящуюся руку. Протянув ее далеко вперед, он просто взял в ладонь темный комок, пульсирующий внутри медленно приближающегося кокона, — и слегка сжал…
Меч выпал из руки Масурао и глухо шлепнулся на землю, словно большая ядовитая жаба-хикигаэру, обожравшаяся сытых слепней. А хозяин меча стоял, пошатываясь, и, схватившись за горло, силился протолкнуть в легкие хоть немного воздуха…
Что движет человеком, преследующим цель лишить жизни другого человека?
То, что Виктор когда-то хотел убить Масурао, сейчас казалось ему невероятным. Зачем, когда все и так умрут рано или поздно? Важно лишь то,
Виктор подошел ближе.
Интересно, возможно ли отмыть добела настолько черное ками? Но как узнать это, если не дать человеку шанс?
Масурао тяжело, с присвистом вздохнул. Кровь отхлынула от его лица, вмиг ставшего бледным, словно у трупа.
— Добей! — прохрипел Масурао. — Ты победил, ты должен…
Виктор покачал головой.
— Ты плохо читал текст Клятвы Синоби, — проговорил он. — Свобода убивать и свобода даровать жизнь — вот моя стратегия. Сегодня я выбираю второе.
Он посторонился.
— Возьми свой меч и иди, — сказал Виктор. — Там ты нужнее, чем здесь. А нам нужно идти.
— Ты струсил? — почти с надеждой спросил Масурао.
— Это была последняя воля Учителя, — грустно произнес Виктор.
Масурао скрипнул зубами, замер на мгновение… и поклонился. После чего подхватил с земли свой меч и со всех ног ринулся по тропинке вглубь рощи, туда, откуда доносились крики и выстрелы, словно пытаясь убежать от самого себя.
— Пошли, — Майуко дёрнула Виктора за рукав. — Здесь потайная дверь.
Она нажала на неприметный камень в серой кладке. Кусок стены, приведенный в движение скрытым механизмом, сдвинулся и отъехал в сторону. Открылся проход, как раз достаточный для того, чтобы один человек смог через него протиснуться…
Они бежали за девушкой вниз по склону горы, поочередно волоча на себе безжизненное тело того, кто называл себя русским именем Генка. А навстречу им летел шум прибоя, щедро сдобренный неповторимым запахом моря.
Пронизывающий морской ветер еще не успел разогнать утреннюю дымку, почти полностью скрывающую очертания катера, стоящего у причала.
— Ты знаешь, как им управлять? — спросила девушка, заглядывая в глаза Виктора. В ее нереально огромных глазах плескался совсем другой вопрос.
— Разберусь, — улыбнулся Виктор, беря ее лицо в руки. Губы Майуко были мягкими, теплыми и нежными. Отвечая на поцелуй, она зажмурилась, словно летела в пропасть.
— Ты поедешь со мной?
Не открывая глаз, она покачала головой и прижалась к нему. Под мешковатым балахоном ощутились изгибы великолепной фигурки. Не хуже, чем у супердевушки в старом японском мультике, виденном когда-то очень давно, в совсем другой жизни другого человека. От которого сейчас осталось очень немного — лишь недолговечная телесная оболочка.
— Не могу, — прошептала она. — Я точно знаю — дедушка жив, и я не могу его оставить. Но мы еще обязательно встретимся. Это я тоже знаю точно.
— Ну что ж, — сказал Виктор, зная, что переубедить японку может только ее отец, брат или муж. — Тогда сайонара, Мяука. Спасибо за все.
Она открыла сердитые глаза и решительно помотала головой.
— Хоть ты теперь и Оми-но ками, сумевший найти свою душу и объединить ее с ками моего предка, все равно ты остался гайдзином. Сайонара говорят, когда расстаются очень надолго либо навсегда. Лучше я скажу тебе — до свидания.
Последние слова она произнесла на чистейшем русском.
— До свидания, Мяука, — улыбнулся Виктор.
С катера ему уже махал Колян, затащивший на борт полуживого Генку.
Виктор повернулся и, не оборачиваясь, легко побежал к причалу.
— До свидания, гайдзин… — шептала Майуко. Слова чужого языка имели вкус слез, хотя ей казалось, что она не плакала. — Самый лучший гайдзин на свете…
Острый нос катера послушно рассекал волны. Высовываться за высокий пластиковый щит, возвышающийся над приборной доской, было чревато — холодный морской ветер хлестал по глазам, словно плеть, щедро смоченная соленой морской водой.
— Третий час катаемся, — пожаловался продрогший Колян, скрючившийся на скамье. — А мы точно не в Австралию едем?
— Точно, — буркнул проветрившийся и оттого немного пришедший в себя Генка. Сейчас он сидел у штурвала катера и то и дело с беспокойством поглядывал на приборную доску. Стрелка указателя наличия топлива уверенно ползла к красной отметке.
— А ты откуда знаешь? — въедливо поинтересовался Колян.
— Компас видел когда-нибудь?
— Видел, — буркнул мулат. — И откуда ты взялся такой умный?
— С полюса.
— Откуда?!
— Откуда слышал.
— Я серьезно.
— Я тоже.
— И у вас все там на полюсе такие умные?
— Все.