Убийца по прозвищу Англичанин

репетировала, была затенена, из открытого окна дул прохладный влажный бриз с Атлантического океана. С хромированной покрашенной стойки над ее высоким табуретом свисал профессиональный микрофон. Он был подсоединен к сделанному в Германии магнитофону. Сегодня Анна записала большую часть своей репетиции. Она прослушала запись, пока укладывала в футляр свою скрипку Гварнери и убирала ноты.

Ей всегда было неловко слушать собственную игру, но сейчас она это сделала по определенной причине. Ей хотелось в точности знать, как она звучит, – какие пассажи пьесы приемлемы, а какие требуют дополнительного внимания. Большая часть из услышанного ей понравилась, но она выделила три или четыре куска во второй и третьей частях, где ее критически настроенное ухо уловило последствия долгого бездействия. Вечером, на второй репетиции, она обратит внимание исключительно на эти места. А сейчас ей необходимо прочистить мозги.

Она прошла в спальню, достала из ящика комода бледно-желтый свитер и накинула на плечи. Затем спустилась вниз. Через минуту она выскользнула из калитки своей виллы и пошла по извилистой дороге вниз, в селение. Где-то на полпути она заметила сквозь деревья маленький микроавтобус «фиат», ехавший вверх по дороге. В нем сидело четверо мужчин. Это были не португальцы. Анна отступила к краю дороги, чтобы дать машине проехать, но она вместо этого остановилась, и из нее вышел мужчина, сидевший на пассажирском сиденье впереди.

– Мисс Рольфе?

– А кто спрашивает?

– Вы мисс Анна Рольфе, верно?

Она кивнула.

– Мы друзья Габриеля.

* * *

В Марселе Англичанин оставил машину возле аббатства Святого Виктора и по темным улицам направился к паромному терминалу. Когда судно заскользило по гладким водам порта, Англичанин спустился в свою каюту. Он лег на узкую койку и стал слушать новости по марсельскому радио. Главной темой был взрыв бомбы в галерее Мюллера в Париже. Бомба Паскаля Дебрэ привела к гибели невинных людей, отчего Англичанин почувствовал себя в большей мере террористом, чем профессионалом. Завтра он отправится к старой синьядоре, и она, как всегда, своими обрядами и молитвами прогонит оккью и избавит его от прегрешений.

Он выключил радио. Несмотря на усталость, он хотел женщину. Так бывало всегда после выполнения задания. Он закрыл глаза, и перед его мысленным взором появилась Элизабет – Элизабет Конлин, хорошенькая девушка-католичка из жилого района Баллимерфи, что в Западном Белфасте, на севере Ирландии. У нее был инстинкт хорошего профессионала. Когда не было опасности для встречи, она вывешивала лиловый шарф в окне спальни и Англичанин залезал в окно, а затем к ней в постель. Они занимались любовью мучительно медленно, чтобы не разбудить остальных членов ее семьи. Англичанин прикрывал ее рот ладонью, чтобы не было слышно вскриков. Однажды она так укусила его большой палец, что пошла кровь. И запачкала простыни. А потом он лежал рядом с ней в темноте и она снова говорила ему, как ей хочется уехать из Белфаста – уехать от бомб, и от английских солдат, и от террористов ИРА, и от военизированных протестантов. А когда она считала, что он заснул, читала шепотом молитву, каясь в том, что уступила соблазнам тела Англичанина. Англичанин же никогда не давал себе заснуть в постели Элизабет Конлин.

Однажды, когда он ночью пролез в окно к Элизабет Конлин, его встретили там ее отец и два блюстителя ИРА. Каким-то образом они узнали правду об Англичанине. Его привезли на глухую ферму, по- видимому для долгого и мучительного допроса и последующей расправы. В противоположность многим, оказавшимся в подобной ситуации, Англичанин сумел живым уйти с фермы. А четверо иравцев не сумели.

Через несколько часов Англичанин уже благополучно выбрался из этой глуши. Элизабет Конлин не была такой удачливой. Ее тело на следующее утро было обнаружено на белфастском городском кладбище с обритой головой и взрезанным горлом – в наказание за то, что она спала с британским агентом.

С тех пор Англичанин не верил ни одной женщине. Антон Орсати понимал его. Раз в неделю он приводил на виллу Англичанина девицу – не корсиканку, а только французских девчонок, которые специально прилетали, чтобы обслужить Англичанина. А Орсати ждал со старым паэсану на ведущей в долину дороге, пока Англичанин не усладится. Для Англичанина любовные утехи с девицами Орсати были таким же хладнокровным и клиническим занятием, как и убийство, но он терпел, так как не доверял себе в выборе любовницы и еще не был готов жить как монастырский затворник.

Мысли его перекинулись на заказ, выполненный в Париже. Что-то не давало ему покоя – мужчина, который вошел в галерею перед взрывом бомбы. Англичанин принадлежал к элитарному отряду и был способен подметить в других присущие таким людям черты: легкость походки; сочетание полнейшей уверенности в себе и постоянной бдительности. Тот человек в свое время был солдатом, а может быть, и кем-то более хитроумным.

Но тут было еще кое-что. Англичанина не покидало чувство, что он где-то видел этого человека раньше. И вот в течение нескольких часов он лежал в каюте, перебирая в памяти бесчисленное множество лиц в поисках этого человека.

19 Лондон

Взрыв галереи Мюллера не только создал проблему для безопасности Габриеля в Париже. Он уничтожил единственную имевшуюся у него нить, которая могла распутать убийство Рольфе. Теперь надо было начинать все сначала, поэтому в конце следующего утра он и направился по Мейсон-Ярд к галерее Ишервуда под накрапывавшим дождем.

На кирпичной стене рядом с дверью была панель и на панели – две кнопки: «Туры ЛОКУС» и «ИЗЯЩНОЕ ИСКУССТВО ИШЕРВУДА». Габриель нажал вторую кнопку и стал ждать. Раздалось жужжание, он толкнул дверь и стал подниматься по лестнице: все тот же вытертый коричневый ковер, все то же пятно на третьей ступеньке от «Роршаче», где Ишервуд с похмелья пролил утром кофе после пьяной гулянки в «Мирабели» на дне рождения Оливера Димблби. На верхней площадке было две двери – одна вела в галерею, а вторая – в маленькое туристическое агентство, где невзрачная женщина сидела за директорским столом в окружении плакатов, обещавших бездну удовольствий в экзотических местах. Она взглянула на Габриеля, печально улыбнулась и вернулась к своему вышиванию.

Если Джулиан Ишервуд вопреки разуму держался за картины, значившиеся в его инвентаре, то о девушках, отвечавших на телефонные звонки и занимавшихся его умопомрачительным архивом, нельзя было этого сказать. Он регулярно каждый сезон набирал их и потом отсылал. Поэтому Габриель с удивлением увидел, что Айрина, не девушка, а черноволосый леопард, которую Ишервуд нанял полгода назад, все еще сидит за столом в приемной.

Дверь, отделявшая приемную от кабинета Ишервуда, была слегка приоткрыта. У Ишервуда находился клиент. Габриелю видна была картина, стоявшая на черном, обитом войлоком, пьедестале. Судя по всему, один из итальянских Старых мастеров – не из тех, кого знал Габриель. Ишервуд медленно прохаживался по ковру позади картины, зажав в руке подбородок, словно барристер, дожидающийся ответа от свидетеля противоположной стороны.

– Он хотел бы, чтобы вы подождали его наверху, в демонстрационном зале, – промурлыкала девица. – Я полагаю, вы знаете, как туда пройти.

Габриель вошел в крошечный лифт и поехал наверх. В демонстрационном зале царили тени и было тихо – лишь дождь стучал по застекленной крыше. На всех стенах висели большие полотна старых мастеров: «Венера» Луини, «Рождение Христа» дель Ваги, «Крещение Христа» Бордоне, пейзаж, освещенный ярким солнцем, Клода. Габриель не стал зажигать свет и тяжело опустился на обитый бархатом диван. Он любил это помещение. Оно всегда было для него святилищем, островком спокойствия. Он однажды предавался любви со своей женой в этой комнате. А годы спустя задумывал здесь покончить с