– Они оставили картину Рафаэля на стене в гостиной и взорвали галерею, принадлежавшую человеку, который осуществлял надзор за коллекцией. Я не считаю это чем-то обычным.
– Понял, – сказал Ишервуд. – Вообще мне кажется, что единственное, в чем можно не сомневаться, – это в отсутствии картин.
– Мне неприятно говорить это тебе, Джулиан, но ведь картины ничего не расскажут. К тому же коллекция исчезла.
– Картины ничего не могут рассказать, а то, откуда они,
– А если я сумею добыть такие бумаги?
– Тогда я смогу тебе сказать, был ли он законным коллекционером или же старый мерзавец сидел на сейфе, набитом украденными полотнами.
Габриель предполагал расстаться с ним на Дьюк-стрит, но Ишервуд взял его за локоть и потащил на Мейсон-Ярд.
– Пойдем со мной. Есть еще кое-что, что мне нужно тебе показать.
Когда они вошли в галерею, Айрина сразу увидела следы ленча, обильно политого алкоголем. Она вручила Ишервуду стопку оставленных по телефону сообщений и отправилась готовить кофе. У себя в кабинете Ишервуд открыл свой личный сейф и достал два предмета – скетч мальчика и фотокопию старого документа на нескольких страницах. Он поднес скетч Габриелю, чтобы тот посмотрел.
– Похоже на что-то знакомое?
– Не могу этого сказать.
– Это я. А художник – Пабло Пикассо. Я привез его из Франции, когда переехал.
– А документ?
– Я тоже его привез. Отец дал мне его как раз перед тем, как я поселился у басков. Это подробное описание всех картин его частной коллекции и профессиональная опись, сделанная им лично. Это, конечно, копия. Оригинал – в жутком состоянии.
Он протянул документ Габриелю.
– Не знаю, насколько ты планируешь ввязаться в это дело, но если тебе случится увидеть что-либо из здесь перечисленного, дай мне знать, хорошо, милок?
Габриель сунул список в нагрудный карман пиджака.
– Куда ты теперь направляешься? – спросил Ишервуд.
– Не знаю.
– Есть человек в Лионе, с которым тебе следовало бы поговорить. Он помог мне, когда я готовился написать мою книгу. Если у Аугустуса Рольфе была грязь под ногтями, этот человек знает об этом.
Ишервуд пролистал свой «ролодекс» и дал Габриелю номера телефонов.
20
Лондон
За углом «Изящного искусства Ишервуда», на Джермин-стрит, за рулем «лендровера» сидел светловолосый мужчина и слушал радио. Вот уже пять дней он следил за торговцем произведениями искусства. Он ездил за ним на пьяные ленчи. Вечером ехал за ним к его дому в Саут-Кенсингтон. Он даже изобразил потенциального покупателя, чтобы поставить пару крохотных передатчиков в кабинете торговца. Передатчик посылал слабый сигнал по обычной волне FM. Мужчина пользовался радио в «ровере» для прослушивания. Десять минут спустя, когда разговор в галерее окончился, он вынул свой мобильный телефон и набрал номер в Цюрихе.
– Наш друг едет в Лион для встречи с профессором.
21
Лион
Профессор Эмиль Якоби был самоназначенной нечистой совестью Швейцарии. Он был убежден, что для спасения страны должен сначала разодрать ее в клочья, и посвятил свою жизнь выявлению и разоблачению неприглядных моментов в швейцарской истории. Его разоблачительная книга «Миф», словно огненная буря, высветила подробности широких экономических и торговых связей, существовавших между нацистской Германией и Швейцарией на протяжении Второй мировой войны. Якоби обрисовал, как швейцарские банки принимали награбленное золото, а также золотые зубы евреев, которые выдирали, отправляя их в газовые камеры, как это золото превращали в твердую валюту, на которую Гитлер покупал сырье, необходимое для того, чтобы работала его военная машина. Сделанный профессором Якоби вывод шокировал страну и превратил его в национального парию. Так, он писал:
«Швейцария и нацистская Германия были союзниками во всем, хотя таковыми не назывались. Гитлер не смог бы вести войну без помощи швейцарских банкиров и производителей оружия. Если бы не Швейцария, вермахту пришлось бы остановиться осенью 1944 года. Миллионы жизней были бы спасены, не будь швейцарские банкиры такими алчными».
Вскоре после выхода в свет «Мифа» профессору Якоби стало все более и более неуютно жить в Швейцарии. Он начал получать угрозы, телефоны его прослушивались, и офицеры службы безопасности Швейцарии следили за его передвижениями. Опасаясь за свою безопасность, он отказался от поста профессора в Лозанне и принял приглашение исторического факультета Лионского университета.
Большая часть следующего дня ушла у Габриеля на то, чтобы его найти.
Он оставил два сообщения на автоответчике Якоби у него дома и еще два у его на редкость нелюбезной секретарши в университете. В половине второго Якоби позвонил Габриелю по его мобильному телефону и согласился с ним встретиться.
– Приходите ко мне на квартиру в шесть часов вечера. Тогда и поговорим. – Затем он отбарабанил адрес и быстро повесил трубку.
Таким образом, Габриелю надо было теперь убить несколько часов. В книжном магазине близ университета он нашел экземпляр «Мифа» на французском языке и остаток дня провел среди студентов в кафе недалеко от плас дэ Терро за чтением.
В шесть часов профессор ждал его в холле своего многоквартирного дома на рю Лантерн. На нем был выношенный твидовый пиджак, и его очки со стеклами без оправы были сдвинуты на непокорную седую шевелюру. Брюки его были схвачены клипсами, чтобы отвороты не попали в колеса велосипеда.
– Приветствую вас в изгнании, – сказал он, устало шагая впереди Габриеля по лестнице к своей квартире на пятом этаже. – Мы, швейцарцы, уважаем право на свободу слова. Но только если в высказываниях не содержится критики Швейцарии. Я совершил смертный грех, с точки зрения хорошего швейцарца, и вот очутился здесь, в золоченой клетке Лиона.
На площадке у двери профессор долго рылся в своей переметной суме среди бумаг и потрепанных блокнотов, ища ключи от квартиры. Когда он наконец нашел их, они вошли в маленькую, плохо обставленную квартирку. На всех плоскостях лежали горы книг, документов и газет. Габриель улыбнулся. Он пришел туда, куда нужно.
Габриель закрыл дверь и повесил сумку на засов.
– Значит, вас интересует убийство Аугустуса Рольфе? Так вышло, что я внимательно следил за этим делом.
