остановится.
– Это... типа оттуда? – спросил я. – Ну... в смысле...
Я кивнул в сторону полей.
– Не знаю. В Африке такое встречается в племенах каннибалов. Каннибалы все смеются – это как проклятие, физиологически никак не объясняется. Мозг не выдерживает просто. Иногда племя просто сидит и смеется до смерти. Но гномы не каннибалы, а вот кобольды... Довольно распространенная там хворь. Многие болеют. Ее кобольды переносят. Так я думаю.
– Кто? – не расслышал я.
– Кобольды. Такие твари... Егор, скорее всего, их встретил. Наверное, их много стало...
– А, понятно... Мы, значит, пошли в эту траву, перешли границу, Гобзиков увидел кобольда, который на самом деле зомбированный гоблин, и на него напал смехотун, то есть неудержимое и безостановочное хохотание. Так?
– Ну, в некотором роде...
Лара легла на бревно, опустила голову в воду. Не снимая, между прочим, очков, она как приросла к этим очкам. Помотала головой в воде. Затем вынырнула, отряхнулась. Волосы прилипли к шее, встопорщились на затылке. Лара была похожа не на повелительницу волков, Лара была похожа на мокрого цыпленка.
– А волки? – спросил я.
С моста послышался идиотский хохот. Это Гобзиков. Я его привязал к перилам, чтобы не убежал. Гобзиков был плох. Гобзиков смеялся.
Он начал смеяться еще там, в лебеде. И не прекращал смеяться все пять часов, пока мы выходили из этих полей. Я боялся, что Гобзиков просто свихнулся со страха. У него в роду уже психи были, а психоз частенько по наследству передается. Вдруг психика просто не выдержала и крышу Гобзикову снесло? Лара, впрочем, не очень волновалась, шла уверенно, даже почти по прямой шла, будто в голове у нее был компас или летела неостановимая стрела.
Молча. Мы молча шли, разговаривать не получалось из-за скорости, дыхание сбивалось. Лара первая, за ней я, я тащил Гобзикова.
Солнце тоже появилось. И пыль. Мы угодили в какое-то пыльное пространство, с травы сыпался мелкий порошок, так что очень скоро мы оказались пересыпаны каким-то прахом. От праха я задыхался и кашлял. Я кашлял, Гобзиков хохотал, а Лара шагала. Когда трава становилась совсем уж непроходимой, она даже забегала вперед и протаптывала в ней тропу.
Иногда Гобзиков останавливался и начинал просто ухохатываться, так что мне хотелось отворить ему кровь и выпустить наружу этот дурацкий смех.
Мне хотелось спросить у Лары про этих волков, что с ними стало, я собирался спросить, но только не сейчас, а потом, когда мы выберемся.
Мы пересекли несколько полей и еще несколько лесов, каждый лес мы проходили поперек – и к цвету пыли добавлялся цвет хвои, а вместе получалось густое хаки. Я глядел на перемазанную шею Лары, на слипшиеся в длинные сопли волосы, я глядел и видел, как через серую пыль золотыми жилками пробивается солнце.
А потом мы выбрели к мосту. Точнехонько вышли, в яблочко вышли, Лара действительно разбиралась в картах. Мост через речку Сыня, деревянный и косой, как падающая башня.
Я привязал Гобзикова к перилам, и мы спустились к воде. Очень хотелось пить. Вода в наших флягах почему-то протухла, причем протухла до такой степени, что пришлось выкинуть даже посуду.
Я зачерпнул котелком, мы напились. Лара легла на бревно и болтала головой в воде, смывая пыль, а потом стала похожа на худого цыпленка в сиреневых очках.
– Смехотун... это... что-то вроде роняйки? – спросил я.
– Роняйка – это ерунда, так, цепляло обычное. А от смехотуна помирают. Не ест человек, не пьет, не спит даже, только смеется.
– От голода помирает? – уточнил я.
– От разрывов в животе. От хохота растягиваются мышцы, затем происходят разрывы, ну а дальше – тишина.
Я поглядел наверх. Гобзиков смеялся, высовывался на фоне солнца, плевал в воду и кидался, зараза, в нас мелкими камешками. Уже с некоторой натугой, кстати, смеялся. Вряд ли Гобзиков обладает мощным прессом. Значит, долго он не просмеется.
– И это... у людей смехотун вызывает обострение.
– Какое именно?
– Оно не всегда наступает... Посмотрим...
– Как-то помочь можно? – спросил я.
– Можно. Надо три ночи подряд рассказывать ему страшные истории. Тогда смехотун сдохнет. Уйдет.
– А по-другому никак?
Лара пожала плечами.
Мне стало скучно. Я представил. Как я сижу рядом с Гобзиковым и целыми ночами читаю ему бред из «Карманной библиотеки ужаса и приключений». Про то, как одной девушке было очень одиноко и она сшила себе дружка из мертвых кроликов, а он ее задушил. Или про то, как некий юноша наблюдал за девушкой в окне на противоположной стороне улицы, а в одну из ночей эта девушка пришла к этому юноше и выпила у него мозг через иридиевую трубочку. Ну и все в том же духе.
Крапива...
Мне что-то не хотелось приносить такую непосильную жертву, и я спросил Лару:
– А может, ему МР3-книги купить? С разными ужастиками? Он еще пару дней продержится?
– Ну, наверное...
– Я куплю книг, загружу их в плеер, мы свяжем его скотчем и спрячем в сарае. Он будет лежать, слушать – и выздоровеет. От «Карманной библиотеки ужаса» все выздоравливают как собаки.
– А мать его? – спросила Лара. – Если мы его перемотаем скотчем, она, наверное, возражать будет...
– Не будет. Я ей ящик гвоздей подарю, – цинично заявил я.
– Каких гвоздей? – не поняла Лара.
– Сотку. А, ладно, мимо, – сказал я. – Что сейчас будем делать?
– Ты в детстве любил кукольный театр? – неожиданно спросила Лара.
– Так... – растерялся я. – Наверное, да... Все дети любят кукольный театр, наверное... Лет до семи. А потом игровые приставки уже. А ты?
– А я любила. Только никогда в нем не была. У нас есть кукольный театр?
– Не, – покачал головой я. – Закрыли. А может, не закрыли, может, куда-то на периферию вытеснили. Если хочешь, я узнаю.
– Узнай.
– Узнаю. Сходим, посмотрим... Только туда сопляков всяких все время много приходит, они визжат прямо в ухо. Наверняка. Может, лучше в «Бериозку»? Ну, вообще-то смотри сама... А сейчас что будем?
– Деньги у тебя есть?
– Есть.
– Тогда так. Сейчас поднимаемся в деревню, ищем машину, едем в город. По пути подумаем...
Лара замолчала.
– Что? – испугался я.
– Не слышишь?
– Чего не слышу?
– Смеха.
Гобзикова действительно слышно не было. Булькала река Сыня, а Гобзиков не смеялся. Я побежал вверх. Веревка болталась на перилах. Гобзиков отвязался и удрал. В сторону деревни.
– Убежал, – сказал я.
– Куда?
– В сторону деревни. Как она называется?
– Без разницы. Что-то у нас не так пошло...
– Да брось, Лар, все нормально. Парочка приключений никому не повредит. Сидели в этом городе как сычи, а тут хоть воздухом подышали. И познавательно. Я волков раньше вообще не видел, а тут поглядел...
– Надо его выручить, – сказала Лара. – Надо его обязательно выручить. В психушку попадет, лучше в психушку не попадать...
– Это точно уж, – согласился я. – Выручить надо. Попадет в психушку, через день все в Лицее будут нас шизиками дразнить. Затравят, гады. Я отправлюсь в ремеслуху, ты в гости к Варваре Заточнице.
– Куда?
– В Кадетский корпус, на лошадях скакать. Так что пойдем выручать. Пойдем?
– Пойдем.
Деревня, даже село, называлась неблагозвучно. Клопово.
Я вспомнил местную газету. В Клопове выращивали лен, кажется. В последнее время наше правительство делает ставку на лен. Полезнейшее растение. Изо льна получаются отличные трусы для космонавтов, а благодаря мозговому натиску наших доблестных ученых теперь изо льна можно делать еще и порох. Раньше из хлопка, теперь изо льна.
Село процветало – мы уже прошли мимо двух парикмахерских и маленького клуба с названием «Таймс-сквер». Кстати, по асфальтовой дороге, что тоже было показательно.
Несмотря на выходной, народу почти не наблюдалось, может, наступил сезон посадки семян льна или еще каких культур, не знаю. Мы глядели по сторонам. Никаких признаков Гобзикова.
Потом навстречу нам прокатился испуганный парнишка на велосипеде. Парнишка гнал вовсю, явно спасался от кого. За ним пробежала еще более испуганная бабушка. Нам она ничего не сказала, зато так мощно размахивала клюкой, что едва не вышибла мне зубы.
– Во народ... – сказал я вслед. – Трусоделы... Куда, интересно, пошел наш друг Егор?
– Там, – указала Лара. – Он там...
Навстречу снова бежали. Только в этот раз не старушка-клюкобойщица, а продавщица. В белом, перемазанном кровью продавщицком халате.
Я испугался. Крови нам только не хватало, кровь нам совсем ни к чему... Я выступил навстречу работнице торговли и сказал строгим пронзительным голосом:
– Женщина! Скажите нам, пожалуйста!
Продавщица стала медленно сбавлять обороты и постепенно остановилась. Я с облегчением отметил, что это все-таки кетчуп на халате, а не кровь.
– Сколько можно! – Продавщица выругалась. – Сколько можно! Каждый месяц от них бегут...
– Кто бегут? – спросила Лара.
– Психи! Психи от них бегут. Здесь Кириллово недалеко! Так у них они все время бегут! И все время к нам! Магазин мне уже три раза ломали, и сейчас вот...
– О, женщина! – торжественно- дурацки сказал я, какой-то иронизм на меня тупой вдруг навалился. – Мое имя – доктор Фрейд, меня прислал министр здравоохранения, дабы положить предел этому беспределу! Укажи мне пальцем путь в свое заведение!
Лара улыбнулась. А я остроумный.
Продавщица путь указала.
– Иди же, – повелел я, – и спрячься в погреб, здесь скоро станет жарко.
Продавщица побежала дальше.
– Видимо, Гобзиков наворочал тут делов, – сказал я уже по-простому. – Теперь не только
