отовсюду в него полетели воспоминания, горящие синим светом…
Когда-то здесь росли грибы-лисички, целыми семьями: сидели во мху и ждали, когда он и его матушка и срежет их своими маленькими кремниевыми ножами…
Молодой человек мотнул головой, чтоб отогнать воспоминания. Сейчас было не их время…
Он покинул спину Или, забросил крючки со шнуром на дерево и вскарабкался наверх, не жалея штанов и куртки. Впрочем, они здорово пострадали еще тогда, когда вожак пафарийцев опрокинул Корта в терновник.
Шип устроился на ветке, замер и принюхался. Ночной воздух еле заметно пах дымом. Далеко впереди кто-то жег березу, чтоб спастись от ноябрьского холода.
Корт закрыл глаза, чтоб в полную силу, ни на что не отвлекаясь, заставить работать свой слух. Он сам весь будто в одно огромное ухо обратился, поглощая звуки ночной пуши всем телом.
Крапчий край помог родичу. Он не желал терпеть в своих кущах чужаков, и направил ветра так, чтоб они донесли до Шипа, замершего на ветке древней ели, звуки пафарийской бивака.
– Брань, – прошептал, улыбаясь, Корт и открыл глаза – они горели желтыми огнями существа, способного видеть в темноте. – И голоса, полные страха. Я напугал их… Это хорошо. Я – то, чего они не понимают. Я – смерть для них.
Он повернул голову на звуки, и внезапная злоба захлестнула его, огнем полыхнула в груди и голове: пафарийцы жгли костры на ТОМ пригорке.
На ТОМ пригорке…
Тихая гора – так он назывался.
Там росли дубы. Огромные, могучие и невозмутимые. Из-за своей неприступности похожие на скалы.
Давным-давно лорд Исидор из Сабурии, страны, где так много васильков в золотистой ржи, повесил на одном из этих дубов старейшин народа Шипов.
– Мой отец, – прошептал Корт. – Над его могилой, над их могилой они – чужаки – палят свои костры, – он едва сдержал звериное рычание, которое чуть было не вырвалось из его горла, перехваченного гневной судорогой.
Он скорее упал, чем спустился с дерева, проворно смотал шнур в бухту и помчался в сторону Тихой горы так стремительно, что шустрый Или не сразу его нагнал.
– Что? – спросил кошак, горячо выдохнув в лицо приятеля.
– Убью! – ответил Шип. – Всех!
Сказал «всех!» и тут же остановился, сжав кулаки и крепко задумавшись.
Убить – это просто. Но разве за этим он пустился в погоню?
«Подумай хорошо, сэр Кортерис. Ты ведь уже не просто убийца. Ты – рыцарь леди Авроры. Первый рыцарь и почти император…»
Зачем же погоня? Разве за тем, чтоб резать всех встречных-поперечных пафарийцев?
Да. Перед глазами стоял тот жуткий день, жаркий июльский день, который в другое время показался бы самым подходящим для купания в лесном озере. Тот день, когда он видел, как убивают его отца…
Сидел на дереве, обняв шершавый ствол, будто родную мать, и плакал. Беззвучно и зло.
Он ничего не мог сделать. Он был один, а врагов – около сотни. Сотня воинов, закованных в железные доспехи, с длинными мечами при поясах, с тяжелыми сапогами на ногах. Ими они топтали нежную белоперую траву, что росла под дубами, и били животы и бока связанным Старейшинам. Отцу Корта тоже досталось. Сильно досталось. Потому что он был хорошим воином и убил многих чужаков перед тем, как попасть в плен…
Вдоволь поизмывавшись, избив и изранив пленников, рыцари Сабурии повесили их вверх ногами на дубовых ветках. Сами стали рядом – караулом, чтоб ночью никто не мог подобраться близко к месту казни и или снять, или милосердно убить умирающих.
Корт все хорошо слышал со своего дерева: брань и хохот чужаков, ржание их коней, даже то, как лошади топали копытами, хрустели травой, как звякали тяжелые шпоры на грязных сапогах рыцарей. Но он не слышал, чтоб хоть один из повешенных стонал. А ведь они жили – Корт видел, как горят их глаза на окровавленных и почерневших лицах. Эти глаза горели и ночью, пугая караульных. А погасли – это Корт тоже видел – под утро. В тот момент, когда сонные верхушки елей стали странно розовыми от первых лучей расцветающего солнца…
Молодой человек вздрогнул – Или мяконько стукнул его лапой в плечо и так развеял туман воспоминаний.
– Да. Мы идем, – твердо сказал Шип. – Но без моей команды в бой не суйся…
* * *
– Небо светлое! – не мог не выдохнуть Корт, останавливаясь под елями у самой поляны.
Для его глаз здесь теперь было светло, как днем. Сияние било мощными ало-белыми лучами из-под земли и от дубов-великанов, во все стороны и вверх, соединяя Тихую гору с бездной ночного небосклона, с луной и звездами. А фигуры людей, устроивших бивак на этом пригорке, казались незначительными зеленоватыми пятнами.
– Небо светлое, – повторил молодой человек и, совершенно не таясь, ступил из черной, угольной тени елок на поляну – сияние распахнулось перед ним, как шторы, и тут же сомкнуло вокруг Шипа лучи, пронизало его тело – он почувствовал.
Неимоверная сила вошла в Корта, напитала собой позвоночник, и от него жаркими струями растеклась по конечностям. До самых ногтей на пальцах рук и ног.
В голову оно вошло озарением, и Шип, вскинув руки, волчком крутнулся на месте.
От его тела метнулось, расширяясь, огненное кольцо. Так, как расходятся круги на воде от брошенного камня. Обруч из пламени, невидимый для всех, кроме Корта, сбил на землю летящие стрелы и ножи, которыми встретили неожиданного гостя подхватившиеся со своих лоскутных одеял пафарийцы.
Слабость?
Никакой.
Какая слабость там, где столько света? Родного света. Живительного. Света, который ждал именно его – Корта, чтоб отдать ему себя. Столько, сколько потребуется.
«Здесь я неуязвим. Здесь похоронена память моего народа», – подумал молодой человек, сжимая и разжимая кулаки – для его глаз они сияли, будто два ослепительных круглых фонаря.
Он повернулся лицом к врагам, которые сгрудились у костра и приготовили грозные мечи и сабли, чтоб теперь ими попытать удачи в бою с неизвестным, так внезапно явившимся из пущи, и сказал, протягивая вперед руки, не обремененные оружием:
– Я могу убить вас всех, не трогая своих мечей. Но я пришел поговорить. Кто вожак?
Два ближайших воина хмыкнули, выказывая тем самым недоверие словам молодого человека, и бросились в атаку. Для них – широкоплечих и высоких пафарийцев, вооруженных тяжелыми саблями – Корт был слишком мелок, чтоб считать его серьезной опасностью.
Первый рыцарь императрицы махнул руками, будто мячи швырнул в нападающих – сияние вырвалось из его пальцев и ударило воинов в головы. Пафарийцы ахнули и упали на землю, словно по увесистому камню в лоб получили.
Остальные, увидав, что произошло, ступили назад, за костер. А те, кто был еще дальше, начали едва заметно продвигаться к ближайшим зарослям, явно помышляя о бегстве.
– Кто вожак? – Корт повторно задал вопрос, и голос его прозвучал низко и хрипло – он был недоволен тем, что враги медлят с ответом.
Вожак, наконец, объявился. Вперед вышел, держа руку на крестовине широкого изогнутого меча, воин в кожаном чепце и в длинной куртке, украшенной множеством круглых медных блях. Его лицо было черным, как уголь, и круглым, как сковорода. Большие глаза сияли белками, ноздри широкого носа раздувались – пафариец знакомился с запахом Корта.
– Я их вожак, – он блеснул зубами и тряхнул головой – от этого застучали друг о дружку мелкие костяные и каменные обереги на его шлеме. – Я – Дакус! Давай говорить.
Шип кивнул и ступил ближе. Пафариец – было видно – слегка дернулся, напрягся, но не отступил ни на шаг, только выше вздернул голову.
– Я – Кортерис, – начал молодой человек. – Земля, на которую вы пришли, моя родина. Я требую: уходите отсюда.
Дакус вновь блеснул зубами, ухмыльнувшись, а Корт продолжал:
– Я знаю: вы из Пафарии. Вы должны вернуться на свои земли и больше не являться сюда врагами. Для торговли – добро пожаловать. Для войны – нет. Уходите и скажите всем остальным, чтоб уходили.
– А если не уйдем? – осведомился Дакус.
– Смерть вам, – просто, очень просто ответил Корт, глядя прямо в глаза пафарийца.
Тот огромным кулаком ударил себя в грудь и выкрикнул:
– Нас много!
– Нас тоже, – молвил Шип, не повышая голоса.
– Будет битва – и мы победим! – Дакус ударил себя в грудь уже двумя кулаками.
– Будет битва, – согласился Корт. – И вы все умрете. Так, как умерли они, – он указал на неподвижные тела двух воинов, что попытались напасть на него. – От моего оружия вам нет спасенья.
На этот раз Дакус ничего не ответил и никуда себя бить не стал. И Корт увидел, что пафариец смятен.
– Уходите, – повторил молодой человек таким тоном, словно уговаривал друга. – Возвращайтесь в свои дома, к женам и детям. Не делайте их вдовами и сиротами.
– Зачем ты нам это говоришь? – нахмурился Дакус.
– Я не хочу, чтоб на моей земле опять умирали люди. Не хочу битвы.
