- А у немца чем пахнут коленца?
Как обоссаные полотенца!
- продолжал кривляться Рукосыло.
- Н-да, сейчас выкинут, - заключил Михаил. - Уже было. Этого типа судили...
- Я в курсе, - усмехнулся Фридрих.
В глазах Михаила мелькнуло уважение.
- Хорошая у вас память... Профессиональная, - вздохнул он. - Жаль, если вашу контору разгонят. Что, скорее всего, и произойдёт. Когда всё кончится.
- Вы о чём? - не понял Власов, потом вспомнил, посмотрел на экранчик: дат скачался. Он осторожно отсоединил шнелль-карту и отдал её владельцу. - Ну что ж. Я с вашим трудом ещё не знаком, но в выводах сомневаюсь заранее. Вряд ли что-то случится с моей страной... или хотя бы с моей, как вы выразились, конторой.
- Вы сначала послушайте, - с лёгкой обидой в голосе ответил Михаил. - После суда Гельман большой концерт устроил с этим Рукосыло. Так его со сцены сбрасывали.
Тем временем Рукосыло прочитал ещё несколько двустиший того же содержания, постепенно понижая голос до шёпота, и вдруг заорал:
- А у русского нету штанов! - и начал стаскивать с себя порты.
Власов невольно привстал: это было уже слишком.
- Нету! Нету! Бе-бебебе! - кричал Рукосыла. - Нету-нету-нету!.. штанов у русского поэта! - наконец, с портов отлетела пуговица и ширинка лопнула. Показались розовые трусы.
- Нате, нате! Суки грёбаные! Соси-и-и... - поэт запустил лапу в мотню.
Тут за его спиной появились - Власов оценил скорость реакции, она было на хорошем уровне - двое высоких мужчин в одинаковых костюмах с галстуками. Они подхватили поэта под руки, ловко вывернули локти и легонько подвинули к двери. Тот вздумал орать и брыкаться, но резкое движение одного из мужчин его успокоило.
Через несколько секунд дверь за ними закрылась. Точнее, закрыл её Калиновский, проскользнувший ужиком в залу.
Фрау сдвинула ладошки, и все зааплодировали. Видимо, такой конец творческого выступления никого не удивил и уж точно не огорчил.
Гельман остался один. Смущённым он не выглядел - даже, скорее, наоборот.
- Вот, господа! Единственный настоящий русский поэт современности! Живёт как пишет! - объявил он и комично раскланялся.
Снова раздались хлопки - пожиже.
Через пару минуты Гельман вновь оказался возле Власова. Вид у него был крайне недовольный.
- Ну вот, - отдуваясь, сказал он, и снова выпил - так, как в жару пьют лимонад, - извините сто раз, Фридрих Андреевич. Это должно было быть часа через два, когда все, так сказать, разогреются... Ну ничего, тоже неплохо получилось. Русское искусство в его высшем воплощении, - он явно хотел сказать что-то еще, но неприязненно взглянул на Михаила, затем вновь, уже умоляюще - на Фридриха. Власов понял, поднялся и пошел за ним.
- Что пошло не по плану? - решил выяснить ситуацию Фридрих.
- Этот идиот, ну вы его видели... - Гельман махнул рукой, - припёрся раньше положенного. И сорвал мне планы.
- Такого субъекта лучше держать на цепи, - пожал плечами Фридрих.
- Неплохая идея, но у меня были бы неприятности... - процедил галерейщик. - Чёрт, он сорвал мне всё... Власов, - он снова начал называть Фридриха по фамилии - нам очень нужно побеседовать. Вам это, может быть, нужно больше, чем мне. Но меня пасут. Люди Бобкова, Калиновский, все... А сейчас мне сорвали удобный момент. Но вы ведь еще не уезжаете из Бурга? Позвоните мне. Это очень важно, - он буквально всунул в руку Фридриха карточку. - Мы, конечно, не можем обсуждать это по телефону. Но мы встретимся и поговорим спокойно. Два умных человека всегда договорятся... А сейчас, извините, я лучше пойду, - внезапно заключил он. - Будете разговаривать со старухой, учтите - она пустая. У неё ничего нет. До встречи, - он попытался сунуть Власову ладошку, потом как-то закруглил жест в воздухе и поспешил к выходу.
'Крайне неприятный и суетливый тип', - решил Власов, провожая взглядом спину галерейщика. Чувство было такое, как будто отодрался, наконец, цеплючий репей. Кстати, - подумал Фридрих - не исключено, что осталось несколько остьев с крючочками. Он же отдавал
свою куртку в гардероб в 'Аркадии' (Власов снова вспомнил фальшивого негра, и его передёрнуло от омерзения). Не исключено, что к одежде втихую присобачили 'жучок'. Надо будет, добравшись до дома, тщательно проверить все свои вещи сканером... Но и вообще этот назойливый субъект с его скверными манерами и ещё более скверными затеями был ему крайне неприятен; Гельман казался полной противоположностью тому, каким должен быть деловой человек - не важно даже, идет ли речь о коммерческих делах или о политических. 'Это ж надо было умудриться - отнял столько времени и так и не сказал за целый день ничего по существу, чтоб ему провалиться!', - продолжал злиться Фридрих. Впрочем, карточку он все же убрал в карман. Черт его знает, что - и кто - может оказаться полезным в его деле. И если за всеми гельмановскими намёками и впрямь что-то стоит...
Фридрих поднял глаза на публику - и упёрся взглядом в глаза Калиновского. Тот осторожно качнул головой, явно куда-то приглашая.
Власов понял, встал и направился к боковой двери.
Kapitel 37. Тот же день, поздний вечер. Санкт-Петербург, переулок Освободителей, 4. (Рифеншталь-фонд, центральный офис).
Кабинет Фрау был невелик и скудно обставлен: узкий стол без скатерти, два стула, мини-барная стойка в углу. За стеклом маленького шкафа были видны бутылки зелёного стекла. Власов скосил глаза: судя по этикеткам, вино было французским, старым и дорогим.
Фрау Лени Рифеншталь ожидала его, сидя в глубоком кресле возле фальшивого камина, в котором с тихим шипением трепыхались подсвеченные тряпицы, изображающие пламя. Чуть подавшись вперёд и прикрыв глаза, она, казалось, дремала.
Власов невольно подумал, что ей не помешали бы спицы и клубок шерсти на коленях.
Калиновский тихо подошёл к своей хозяйке и что-то шепнул прямо в ухо - так тихо, что даже Фридрих, с его острым слухом, ничего толком не расслышал.
- Ладно, иди, - ответила старуха. - Приглядывай за ним. Пусть попрыгает.
Власов почему-то понял, что речь идёт о галерейщике.
Старик кивнул и молча вышел, аккуратно прикрыв дверь.
Они остались одни - Власов и Фрау.
Старуха подняла голову и внимательно посмотрела на Фридриха. Взгляд был цепкий и недобрый. Власов почувствовал себя неуютно. Было заметно, что Фрау им недовольна. Нет, не то, - он мысленно поправился, - скорее, считает его в чём-то виноватым, причём виноватым перед ней лично.
- Добрый день. Я вас слушаю, - первым нарушил молчание Фридрих.
Фрау додержала паузу в две секунды.
- Добрый день. Не хотите вина? - она показала глазами на бар.
- Нет, я не употребляю алкоголя, - как обычно ответил Власов.
- Характерное выражение, - отметила старуха. - Человек, не любящий спиртное или не намеренный его пить именно сейчас, сказал бы просто - 'спасибо, не хочу'. Идейный трезвенник непременно скажет 'не употребляю алкоголя'. Видите, как много значат слова. Даже если они выражают вроде бы одно и то же.
Власов понял, что Фрау ждёт ответной реплики, но не нашёлся с ответом.
- Молчите? - с каким-то странным удовлетворением отметила фрау Рифеншталь. - Ну тогда вот вам ещё один пример. Представьте себе, что у вас была какая-то вещь, а потом её не стало. Можно сказать, что она пропала. Но, допустим, она не могла пропасть без посторонней помощи. Что произошло?
- Вы намекаете на кражу? - Власов склонил голову.
- Вот я и говорю, что тут многое зависит от точки зрения. Нечто может быть украдено. А может быть - изъято. Официально или неофициально, это в данном случае не столь важно. Важно только одно слово. Украдено или изъято?
Власов решил действовать стандартно. В малопонятной ситуации следует тянуть время и пытаться вытянуть из собеседника максимум информации.
- И вы полагаете, что я это знаю? - сказал он, решив, что эта фраза его выдаёт минимально.
- Неглупо, - неожиданно одобрила старуха. - Неглупо и по-своему честно. Вы, конечно, можете и не знать. Или молчать, потому что таков приказ. Я понимаю, что такое приказ, и если дело в этом, можете не тратить моё и своё время. Но если та вещь всё-таки не у ваших, у нас появляются общие интересы, не так ли?
До Власова, наконец, дошло, о чём может идти речь.
- Мне неизвестно об активных мероприятиях РСХА, связанных с вами лично, - сказал он, слегка выделив голосом слово 'мне'. Как знать, возможно, фрау Рифеншталь знает нечто, о чем не поставили в известность его самого; в этом случае она оценит его честность.
- Вот как, - старуха сделала неуловимое движение, подаваясь чуть вперёд. - Со мной лично. Хорошо, приоткроем наши карты. Я многое повидала на своём веку. Я всегда была с теми, кто принимает решения. Иногда эти решения казались разумными, чаще нет. И меня трудно удивить такой банальностью, как устранение нежелательного фигуранта, - старомодное выражение прозвучало в устах Фрау как-то особенно весомо. - Я знаю, что вы присутствовали при его гибели, не спрашивайте, откуда... Кто это сделал? Вы лично? Или контролировали исполнителя? Да не беспокойтесь, - поморщилась она, неправильно истолковав недоумённое молчание Власова, - это никак не повлияет на наш дальнейший разговор. Вы выполняли приказ, к вам лично у меня нет претензий. В конце концов, он был просто объектом, одним из многих. К тому же вы убили бы и родного отца, отдай Мюллер такое распоряжение. Вы ведь профессионал, не так ли? Я это понимаю. В своём деле я тоже профессионал, и тоже не остановлюсь ни перед чем. Я готова убить ради хорошего кадра, и признаю за другими право убить ради интересов нации и государства. Но старик был моим другом, а я ценю старых друзей, у меня их не так много осталось. Я имею право знать подробности.
- Нет, - сказал Фридрих, сообразив, наконец, в чём его обвиняют. - Я не убивал Хайнриха цу Зайн-Витгенштайна, и не принимал никакого участия ни в
