— Так я и знала! — с торжеством откликается Сильвия. — Я тебе говорила, что подумывала обсудить ситуацию с ней? В самый разгар страстей. Уладить вопрос по-женски.
— Бог мой.
— Да, идея не блещет. Но я только подумывала. Пожалуй, мне стоит поближе с ней сойтись. С Катрине, она мне симпатична.
Так и вижу эту картинку. Обе две, рука в руке, плечо к плечу, связанные общей забавой: выставить меня посмешищем. Представляю, как тактично держалась бы Сильвия. Никакого буйства.
— Вы могли бы как-нибудь позвать меня на обед, — предлагает Сильвия. — Или на этой моднявой кухне не готовят?
— Эта симпатичная Катрине наставила мне рога, — рассказываю я. — Со шведом.
— Ой, бедный. Это тянулось долго? Так вот почему ты...
Я не опускаюсь до ответа на этот вопрос, а говорю:
— Приехали.
Мы остановились перед домом, солнце стоит высоко. Вилла смотрится потрясающе.
— Да, не отказалась бы я так жить! — говорит Сильвия, вылезая из машины. — Мечты, мечты...
— Дом обошёлся ему не баснословно дорого, — отвечаю я, вытаскивая связку ключей от новой двери. Их три.
Когда мы переступаем порог, меня настигает слезливое видение: будто мы с Сильвией молодожёны и впервые входим в наш новый, отремонтированный общий дом. Мираж сколь смехотворен, столь и реален. Он настолько сбивает меня с толку, что я набираю неверный код на сигнализации, и еле-еле успеваю перенабрать его, пока не включилась тревога. Одной клавишей я включаю все тридцать восемь галогенок первого этажа. Все они заведены на один выключатель, но в гостиной есть настенный реостат для плавного подкручивания света (да ещё я решил побаловать Йэвера и придумал ему джойстик для управления освещением на этом этаже, пусть поиграет). Сегодня свет не нужен. Солнце наводняет комнату через огромные окна гостиной, но мне хочется продемонстрировать ей все прелести.
— Как красиво! — ахает она. — И так просторно!
— Мне придётся попросить тебя разуться, — говорю я, развязывая забившиеся снегом шнурки. Потом снимаю пальто — в доме жарко. Наверно, плотники подкрутили термостат. Она снимает свои высокие сапоги и сразу делается ниже меня. Потом она стаскивает пальто, скатывает его и кладёт поверх моего. Под ним короткая, узкая юбка из бирюзово-чёрной шотландки и белый, связанный в резинку свитер под горло. Цветочный орнамент на чёрных чулках драматически не сочетается с клеткой юбки. Сильвия верна себе.
Она ощупывает одну из тонюсеньких стальных штанг на лестнице на второй этаж.
— Какая-то она хлипкая, — говорит она.
— Конструкция гораздо надёжнее, чем кажется, — отвечаю я.
— И пол новый? Обалденный!
— Новый.
— Недёшево. — Она наклоняется и проводит рукой по бразильскому ореху. — А кто здесь будет жить?
— Один торговец лекарствами, — отвечаю я.
— А потом мы удивляемся, что болеть стало так дорого! У него большая семья?
— Он будет жить один. По крайней мере, пока.
— Ничего себе буржуйство! — вскрикивает Сильвия.
— Ты тоже не в тесноте ютишься.
— Нет... в общем-то, мы все превращаемся в одиночек. Каждому подавай побольше жизненного пространства подальше от соплеменников.
— На этом этаже я сломал все стены. Теперь это единое пространство, — рассказываю я, когда мы входим в помещение. —Там кухня.
Я показываю налево, где только водонагреватель и шкафчики по бокам окна намекают на наличие за стойкой кухни. Шкафчики светло-серого тона, который почти сливается с белыми стенами.
Мы движемся дальше и доходим до дверей на террасу, тут Сильвия усаживается на диван от Карла Могенсена. Я рассказываю ей, что камин будет выложен заново, сохранятся лишь полукруглые стенки и тяжёлый полумесяц серо-зелёного мыльного камня, закрывающего очаг. Уродливая чёрная труба стоит голая до самого чердака.
— Я бы согласилась здесь жить, — говорит она. — Но ведь ещё привезут мебель?
— Обеденную группу и пару стеклянных шкафов. Конечно, телевизор и стереосистему. Одну книжную полку, возможно, две.
— Мама дорогая, а это что? — она тычет пальцем. Барсук.
— Это уберётся.
— Ещё бы! А это то, что я подумала?
— Скорей всего.
— Гадость, — кривится Сильвия. — Фу! Надеюсь, это не твоя идея?
— Идея как раз моя. У заказчика довольно специфические представления об искусстве в интерьере.
— Настолько?
— Нет.
— Это одна из самых жутких вещей, что мне довелось видеть. Хотя сюда она будто даже подходит.
— Я тоже так думал, — отвечаю я.
— А кто это сделал? — спрашивает она.
— Один знакомый.
Сильвия бросает последний оценивающий взгляд на композицию с барсуком.
— У этого знакомого здоровый кандибобер в голове.
— Пойдём дальше, наверх? — предлагаю я.
— А почему ты не любишь шторы? — внезапно спрашивает она.
— Тут есть шторы. Смотри!
Я подхожу к пульту, где все выключатели, и нажимаю кнопку занавесок. Мотор бесшумно начинает вытягивать из скрывавшей их колонны шторы винно-бордового цвета, и они медленно затягивают огромадное окно. На полпути я переставляю палец на другую кнопку, и гардина возвращается на прежнее место. Слышен слабый шелест.
— Джеймс Бонд отдыхает, — говорит она.
— Большие мальчики обожают дорогие игрушки, — объясняю я.
Мы взбираемся по лестнице. По стечению случайностей я оказываюсь позади неё. Вид не пленяет взор, но обогнать себя она не позволила. Сильвия идёт осторожно, будто опасаясь, что вся конструкция может обломиться. Посреди лестницы она останавливается и дёргает перила.
— Абсолютно надёжно, — говорю я. Прямо у меня перед глазами её задница колышется как студень в такт движению.
— Это тоже надёжно? — спрашивает она, очутившись на втором этаже. Лестница выходит в холл — это шесть квадратных метров толстого матового плексигласа, положенного поверх металлической решётки с круглым вырезом для лестницы. Над ней сделано высокое окно, и таким образом я получил больше света внизу. Единственная меблировка плексигласового плато — солидное чёрное кожаное кресло притязательной простоты от Алессандро Россини; уголок для вдумчивого чтения, достойный философа. Какой-нибудь идиот непременно опошлил бы всё нетленным шезлонгом-качалкой от Ле Корбюзье. А всё потому, что народ ленится следить за жизнью.
— Надёжно, надёжно, — отвечаю я. — Мы здесь ещё не всё закончили. Иди влево.
Но Сильвия сперва опробует кресло. И тихо стонет от удовольствия, обласканная его удобными формами. Потом открывает дверь и попадает в спальню Йэвера. На огромную кровать положен матрас, а мой фантазийный полог демонтирован и выброшен. Сильвии спальня и кровать кажутся столь обольстительными, что она сначала присаживается на краешек, потом подпрыгивает, проверяя силу пружин, и наконец укладывается. Она сдвигает ноги, но я успеваю различить сквозь колготки белую перемычку трусов в срамном месте и рывком отворачиваюсь в сторону. Но всё же присаживаюсь подле неё. Сильвия лежит на спине, и ситуация до боли напоминает прошлый раз, у меня на диване.
— Нравится? — спрашиваю я.
— Не то слово. Немного сурово, но здорово. А там ванная, да? По-моему, я точно вижу кран.
— Да, ванная.
— Разве это удобно? Если б я очутилась здесь в гостях, мне бы вряд ли понравилось, если этот парень, хозяин, видел, как я принимаю душ. Или писаю. Чем бы мы до этого не занимались. Понимаешь?
Я сглатываю. Неужели она вообще не ведает, что творит?
— Вашему вниманию предлагается ещё один механизм от Джеймса Бонда, — говорю я, вставая с кровати. Потом вхожу в ванную через проём стеклянной двери, скрытой большим гардеробом, останавливаюсь у окна и смотрю на Сильвию. — Следи за мной внимательно.
Я нажимаю рубильник, управляющий двойной видимостью стекла. Вдруг она исчезает. Я с трудом различаю неясные контуры кровати, стула, стоящего у стеклянной стены, и окна. Глаза не сразу привыкают к фантастической перемене. Потрясающе.
Сильвия просовывает голову в дверь:
— Нет, а что случилось?
— Смотри, — говорю я и снова нажимаю рубильник. В ту же секунду стекло делается прозрачным, в глаза бьёт свет.
— Колдовство какое-то, — ахает она.
— Да, такое видели лишь единицы.
— А почему ты не поставил матовое стекло?
— Мне хотелось дать ему возможность выбора. Спальня кажется гораздо больше, когда ванная просматривается насквозь.
— Значит, кто-нибудь там моется, а ты раз — и сделал стекло прозрачным?
