— А мы пока поищем это, наше такси в Кривове, и посмотрим, кто из двух таксистов врет.
Когда они с Павлом вышли из прокуратуры, на часах было пол-одиннадцатого. Зудов взглянул на часы, и попросил: — Подвезите меня к вокзалу, как раз скоро пойдет последняя электричка. Что вы будете везти меня до Кривова, сам доберусь.
— Спасибо, — поблагодарила Ольга. — Надо хоть ночь дома переночевать, родителей успокоить.
Но тут раздалась трель мобильника, и Ольга услышала в трубке знакомый голос начальника дежурной части майора Мохначева.
— Ольга Леонидовна? Я хотел сообщить, вас это заинтересует, наверняка. Мне очень жаль. Но только что пришло сообщение, на Юрия Астафьева было нападение. Все кончилось очень печально. Мне так жаль…
Глава 21
Первую часть дороги машину вел Зудов, Ольга вести не могла, ее трясло от нервного срыва, глаза застилали слезы. Она сидела на заднем сиденье, курила сигарету за сигаретой, и пыталась вернуть себе хладнокровие.
'Хороший был парень, — думала она, — самец. Самец? Да нет, самец это как раз плохо. Это одна животная сила, грубость. А этот был нежный, добрый. Хотя ни разу не сказал, что любит, что я у него единственная. Вообще-то, это было даже честно с его стороны. И Вовчик с третьего курса, и Димка, все клялись в вечной любви, и все тут же устремлялись к другим, более смазливым шлюхам'. Волна жалости снова подкатила к ее горлу, и чтобы подавить ее, она снова вытащила из памяти ту незабываемую сцену: на широкой кровати Астафьева, поперек ее, в безмятежной позе лежит та голая девка с удивительно красивыми глазами. Вопреки ожиданию всплеска злости не было, тело неожиданно вспомнило совсем другое: тугое, мускулистое тело Юрки, и такая волна удушливой похоти прокатилось от пяток до самой макушки, что Ольга даже сругнулась в полголоса.
— Что? — спросил, не поняв, Павел. — Вы про что, Ольга Леонидовна?
— Да, так, ничего, это я сама с собой говорю.
— А, бывает.
Павел тут же зевнул.
— Ты, что, засыпаешь? — спросила Ольга.
— Да, что-то в сон бросает, — признал Зудов. — Надо остановиться, лицо умыть, что ли.
— Давай, тогда я сяду за руль, я уже пришла в себя.
— Может, не надо?
— Надо. Останови.
Вторую половину дороги она машину вела сама, слезы к глазам уже не подкатывали, и ее удивляло только одно — как Зудов мог сейчас так спокойно спать.
'А ведь они друзья, так, по крайней мере, все говорили мне. Не один год вместе работали, и ни каких видимых эмоций. Собственно, он не женщина, что они, мужики, могут чувствовать? Дубье дубьем. Он же не спал с ним, не трахался целыми часами. Это болезненно воспринимаешь, если еще помнишь, каким он был еще пару суток назад. Тело у него было великолепным'.
Организм снова отозвался на это теплой волной, и, скрипнув зубами, Ольга машинально еще придавила на газ. Черная машина неслась в ночи как пуля, и, слава богу, что в тот день не было ни дождя, ни гололеда. Но если обычно она добиралась до Кривова за сорок минут, то сегодня преодолела этот же путь за полчаса.
Влетев в город, она направила машину к городской больнице. Решительным шагом, войдя в приемный покой, Ольга не обнаружила там никого, и, хмыкнув, дернула дверь ординаторской так, что хлипкий крючочек со звоном вылетел из своего гнезда. То, чем занимались доктор с медсестрой, в прежние времена бы вызвало у ней ехидную улыбку, но сейчас только одну досаду.
— Где тело Юрия Астафьева? — спросила она.
— В пятой палате, — пробормотал врач, торопливо ища на столе свои очки. Медсестре на сборы нужно было гораздо больше времени и действий. Ольга начала подниматься на второй этаж, в травматологию. За ней спешил Павел. Столь же решительно Малиновская прошла в нужную ей палату, это была комнатка, самых малых размеров, так, что туда с трудом вставало две кровати. Одна из них была пустой, а вот на второй неподвижно лежало хорошо видимое в свете уличного фонаря тело Астафьева, руки на груди, на голове белая повязка. Она, не включая свет, прошла вперед, встала рядом. Снова на глаза начали предательски набегать слезы. Тут сзади Павел щелкнул выключателем, Ольга зажмурилась, а когда открыла глаза, то первое, что увидела, это моргающие глаза Юрия, с удивлением рассматривающие поздних гостей. Ольга опешила, а потом спросила: — Астафьев, ты что, дурак, живой?
— Нет, дохлый, — пробормотал он. — Вы что меня так пугаете? Я уж думал, спросонья, что меня добивать пришли.
— Ты угадал. Я тебя сейчас убью! — крикнула она, с кулаками бросаясь ему на грудь. Павел деликатно вышел из палаты.
— Это не я, это все Ленка, — заявил Юрий, когда смог, наконец, успокоить Ольгу. — Она дожидалась меня в машине, и когда я прошел в подъезд…
Ленка сто раз могла позвонить Астафьеву на мобильник, но терпеливо ждала его в своей, уже отремонтированной машине. В этот раз под той же шубкой на ней было вечернее платье, и она не собиралась сдаваться так быстро, как вчера. Елена уже представляла, как ходит перед Астафьевым по комнате, в этом умопомрочительном наряде, возбуждая его своим видимым содержанием, и зримой недоступностью. Что ее сейчас больше всего волновало, есть ли у Юрия дома большой фужер под шампанское, с которым она могла дефилировать перед ним. «Десятку» она поставила так, чтобы видеть дорогу к подъезду, а сам он ее увидеть не мог. Собственно было уже темно, и цвет ее приметной машины сливался с серым мраком. Вскоре Елену взволновала другая проблема — а будет ли у ее нынешнего любовника вообще шампанское? За тот год, что они не встречались, в его квартире прибавился только тефалевский чайник, и все. Она уже начала думать, не съездить ли ей самой за шампанским, когда на дорожке показалась высокая, приметная фигура Астафьева.
— Слава богу! — пробормотала она, вылезая из машины. В подъезд она зашла минуты на три позже Юрия, в том и то и был ее замысел, чтобы он только вошел, а она тут как тут. Юрий спросит ее: — Как ты узнала, что я дома, я ведь только что пришел?
А она бы ответила: — А я сердцем это чувствую. Я же ведьма.
Предвкушая этот диалог, она с улыбкой вступила в темный, пропахший всякой дрянью подъезд, и сразу услышала шум борьбы. Что-то мотался на лестничной площадке, раздавались приглушенные матерки, глухие удары. В скудном свете, единственного окошка она рассмотрела темную массу на площадке между этажами, и как-то сразу поняла, что это бьют Юрия. Кричать и визжать она не стала, падать в обморок тоже. Она просто открыла сумочку, достала оттуда небольшую коробочку и нажала нужную кнопку. Истошный вой милицейской сирены мог поднять из гроба кого угодно, хоть прапрадеда Адама, а эта вся свора ломанулась из подъезда, толкаясь, запинаясь, и падая друг на друга. Елена сжалась в комок под лестничной клеткой, и только когда грохот ног утих, выключила свою жуткую сирену. Она побежала наверх, настолько быстро, насколько могла сделать это в своем дико узком платье. Юрий лежал на полу, лицом вниз. Ленка торопливо нашарила в сумочке мобильный телефон, достав его, она включила подсветку, наклонилась, и вскрикнула. Затылок Юрия был залит кровью. Елена отшатнулась назад, и, торопливо тыкая наманекюренными пальчиками в маленькие кнопки мобильника, набрала номер скорой.
— Девушка, скорей! Тут человека убили. Милиционера.
ГЛАВА 22
Иван Михайлович Рыжов с утра был в плохом настроении. Вчерашнее нападение на Матвеича, и сегодняшнее известие о смерти Астафьева, слава богу, оказавшееся ложным, все вызвало у него приступ животной злости.
— Демократы, е… твою мать то! Распустили народ, жулье! Вырастили достойную смену, в собственный подъезд хрен зайдешь! — бормотал он на ходу. При этом он не просто шел, а зорко наблюдал за всем происходящим в округе.
'Сычиха опять пьяная, а пенсия у ней кончилась дня три назад. Снова, что ли, каких-нибудь чурбанов на постой пустила? Господи, и что ее никак не пришибут, сволочь старую! Надо будет зайти на обратном пути, посмотреть, кто там у ней поселился в этот раз'.
Был выходной день, и Рыжов спешил не просто так, а вполне к конкретной цели, на рынок. Пройдя между цыган, торгующих за воротами рынка своими вечными, черными шалями и кожаными куртками, он прошел дальше. Нужный ему человек стоял у самого входа на рынок, сразу за воротами. Высокий, сутулый, с длинными волосами, с висячими усами, в широкополой, черной шляпе. Перед ним на ящике лежали два каталога с нумизматическими монетами, марками, значками. Этот чудак, Рыжов знал только его кличку — Монета, каждый выходной скупал на рынке монеты, медали, и прочую антикварную мелочь. Сейчас перед ним стоял мальчишка лет двенадцати, в синей джинсовой осенней куртке не по размеру, с кем Монета и вел неторопливую, степенную беседу.
— Деда, говоришь? А не врешь? — голос у коллекционера был специфичным, с интонациями ржавых воротных петель.
— Да точно, точно, — писклявым голосом зачастил парнишка, зябко передергиваясь всем телом, и подпрыгивая от холода с ноги на ногу. — Дед у меня крякнул, а медали и ордена остались.
— И не жалко? — спросил нумизмат. Рыжов, пристроившийся, якобы, рассматривать на соседнем лотке зимние шапки, увидел в руках покупателя орден Красной Звезды.
— А что, все равно мамка с папкой их пропьют, — пояснил мальчишка. — Лучше я на эти деньги себе беляшей накуплю. Да, вон и цирк в город приехал, тоже хочу сходить.
— А у тебя еще такие есть? — поинтересовался Монета.
— Да, там много! Этот вот самый плохой, старый орден. А есть много новых, блестящих!
