– Не бойся, – посоветовала смертная. – Эта магия никому не причинит вреда, она только охраняет деревню от всякого зла. Подарок фейри.
– Подарок? – переспросила я, пытаясь соотнести в уме фейри и подарки людям.
– Плата. – Еще один ощипанный цветок летит под ноги.
– За что?
– За девушку, которую он спас.
Бред.
– Не веришь? – не отставала безумица. – В моем роду это было. Прапрабабку матушки Глен утопить хотели. В этой самой реке, на этом самом месте. Я часто сюда хожу.
– Прапрабабку? – вежливо переспросила я. Вот в это охотно верю. Люди все время убивают себе подобных. Смертная, видать, помешалась на семейной легенде. – За что?
– Жениха отравила на свадьбе, – с жутковатым спокойствием объяснила моя собеседница.
– За что?
– Не нравился ей, неволей шла под венец. Она знахаркой была, как и матушка Глен.
И тоже так же звалась. Молодая, неопытная. Хотела усыпить, но не вышло. Всю свадьбу отравила, жених к утру помер, а гости неделю мучались.
Хаос… Люди…
– Как в себя пришли, так и потащили на реку, топить ведьму.
– А почему топить? – не удержалась я. – Ведьм же сжигают, разве нет?
Женщина посмотрела на меня таким взглядом, словно это я, а не она была безумной.
– Топить проще, – сухо объяснила она. – Испокон века здесь кого надо, топили.
Я поперхнулась. Смертные!
– Тогда понятно.
– Тот фейри от своих отстал, весной дело было, – продолжала женщина так, как будто это все объясняло. Я правильно понимаю, что речь идет о весеннем выезде и одном из Весенних Князей соответственно? – Увидел, что творится, вступился.
– Ну и что? – не поняла я. Весенний Князь мог забрать приглянувшегося ему смертного, не вручая никому никаких подарков!
– Не хотели люди ему сразу девушку уступить, он и… пошумел немножко.
Хотела бы я знать, многие ли осталось в живых после того, как разгневали Князя?
– Сама Глен его тогда успокоиться и упросила. Он и предложил мену. Деревня ему Глен отдаст, вину ей простит. А он им источник заколдует. Тот день его силы был, как не согласиться!
Да уж. Фейри здесь знатно порезвился. Нашел себе… слугу? Саррен-воррена?
Игрушку? Рассказал смертным устройство мира, показал свое могущество, поколдовал от души… Узнать бы, кто это был – и чего мне ждать от его магии?
– Та Глен с ним тогда ушла, – нимало не заботясь о том, слушаю я или нет, рассказывала женщина. – Он просил. – Просил! Фейри! Мда… – А деревню – она тогда на дороге стояла – сюда перенесли. У источника охрану поставили и ушли.
Спрятались. Не хотели с другими людьми сталкиваться. В других краях фейри едва терпеть готовы, боятся и ненавидят. А здесь не столько Единому молятся, сколько Князьям.
Я кивнула. Если они увидели фейри в день его силы – я уже ничему не удивляюсь.
Единый еще есть ли, нет ли, а Князь – вот он, рядом. Ушел – так источник остался.
– Та Глен вернулась вскоре, – все так же равнодушно продолжала женщина. – Замуж вышла – сама выбрала. Детей породила. Матушка Глен ее еще застала.
– А потом? – полюбопытствовала я. – Она умерла?
– Нет, – удивилась вопросу моя собеседница. – Фейри за ней пришел. И они оба ушли. Говорят, пока потомки той самой Глен в деревне живут, до тех пор их магия фейри хранит.
Значит, саррен-воррен. Странно, не слышала, чтобы в Весенней Семье кто-то смертного выбрал… хотя… когда это было-то? Не больше двух столетий назад… до того ли мне было? У меня Род вымирал…
Род. А вот что в истории самое странное… потомки Знахарки Глен – это же настоящий Великий Род! А я ни на старухе, ни на этой женщине следов вмешательства баньши не заметила…
– А кто тебе матушка Глен? – спросила я. – Мать твоя? Бабка?
– Человек, – тяжело обронила женщина. – Она – человек моего Рода… Не узнала меня, Нара?
Я остолбенела. Неужели… не может быть!
Женщина засмеялась.
– Я тебя не помню, – запинаясь, промямлила я. Надо же было не заметить, что лепестки не долетают до земли, что ноги не касаются почвы, что волосы свободно рассыпаны по плечам, а платье на женщине зеленого цвета – цвета баньши!
Нет, даже хуже. Я это все заметила, но не придала значения! О, Хаос, до чего же я дошла…
– И не можешь помнить, – сжалилась надо мной баньши. – Я родилась позже тебя, и в смертных землях недавно. Великая подарила меня Раи'Нэ для Рода его саррен-воррен.
Я здесь только два века. И за это время в моем Роду умер всего один человек. Из-за меня.
Женщина указала на свое лицо. Я ее прекрасно поняла. Некоторые баньши специально убивали тех дочерей своего Рода, чьей внешностью хотели завладеть. Не буду врать, что ни за что бы так не поступила, скорее – мне не представлялось случая. А этой, выходит, представился.
– А ты – та самая баньши, которую Великая сделала человеком, – презрительно. Ну да, конечно. Злее наказания для Старших не придумаешь. – Оно и видно. Ты стала хуже думать, Нара. Твоя память не вмещает в себя всего, что должно. Ты не видишь истины, не видишь связи между вещами. Ты слепа к тому, что творится у тебя под носом. Дальше будет хуже, Нара, намного хуже. Ты забудешь все, что делает тебя бэниши.
Казалось, она развлекается, высыпая на меня мрачные предсказания.
– Зачем ты мне это рассказываешь? – резко. Так резко, как только умею. Она моложе меня, ей меньше тысячи лет. Она… как это говорят смертные? Не узнала и половины из того, что я уже забыла. И никогда не узнает. Молодые баньши – это всегда не то, они всегда выходят глупее предыдущего поколения. Глупее, податливей, покорней. Не ей меня учить, не этой соплюшке. Ни ей, никому другому.
– Чтобы ты знала, – светло улыбнулась Старшая, доставая из воздуха еще один несуществующий бутон. – Берегись, Нара, дальше будет все только хуже, что бы ты ни делала, ничего не изменишь. Берегись. Прощай.
Она начала исчезать – тускнеть, истончаться, словно растворяться в холодном осеннем воздухе.
– Постой! – не выдержала я. – Что меня ждет? Чего я не замечаю?
– Узнаешь, – засмеялась баньши. – Увидишь. Я приказала своим людям позаботиться о тебе. Больше ничего не могу сделать. Прощай, сестра, мы больше не встретимся.
Я поморщилась. Вот дрянь! Умеют дорогие сородичи испортить настроение. Явилась, напророчила всякой гадости…
Налетел особенно сильный порыв ветра, напоминая мне, что в смертных землях конец Осени, что я стою у реки и очень давно не ела. И еще час назад едва стояла на ногах. Где же Кольд и матушка Глен со своим обедом?
Искать наемника не пришлось, он нашел меня сам.
– Вот ты где, – чуть ли не враждебно произнес он. – То с ног падала, а теперь ищи тебя! За что мне такое наказание… Пойдем, тебе обед сготовили.
– А ты, что, есть не будешь? – удивилась я.
– Почему не буду? Буду. Идем.
Мы вернулись на площадь, где Кольд остановил старуху… Да-а… Люди в этой деревне все сумасшедшие. Даже по сравнению с обычными смертными. Нет, я понимаю, что здесь колдовал когда-то фейри, что здесь неподалеку бьет волшебный источник – я все понимаю. Но почему гостей в конце ноября нельзя проводить в дом, а надо кормить посреди улицы – вот это за пределами моего разумения.
– Кольд, – сообразила я. – А, что, нормальной корчмы здесь нет?
– Нет, – неприязненно. – Здесь не бывает проезжих, нет и корчмы.
– Но почему нам здесь накрыли?
