– Как вы правильно заметили, его подстрелили. – И принесла же нелегкая эту дуру. Вон как вырядилась!
Суховская опоздала потому, что велела потуже затянуть платье, с чем прислуга провозилась часа три. Зато теперь ее многочисленные жировые складки живописно ниспадали, подчеркнутые материей.
– Ах, какая трагедия! Насмерть?
– Да, Ольга Митрофановна, насмерть! Убили его поутру, а кто, не знаем! – Терлецкому хотелось прекратить балаган побыстрей.
– Убили! Ужас! А где князь с княгиней?
– Князя тоже убили – отравили в собственной спальне вместе с Настей, а княгиня пропала.
– И что? Никто в округе еще не знает? – глаза Суховской загорелись.
– Наверное, никто, – пожал плечами Терлецкий.
– Тогда не буду мешать. Антипка, трогай! – Вмиг Суховской и след простыл.
– Какая женщина! – вновь восхитился Роос.
– Вам нравится? – Генерал не был поклонником крупных форм.
– Просто идеал. Но не везде это понимают, – заметил этнограф.
– Да уж, – подтвердил Павел Павлович.
– Моя индейская жена могла остаться в старых девах. Никто не желал ее брать замуж. Мунси ценят худеньких, юрких женщин – они быстро бегают, что важно для охоты. А моя бедняжка и ходила-то с трудом, и очень переживала свое, как ей казалось, уродство.
– А в Аравии тоже любят худеньких? – спросил Веригин.
– Нет, там понимают толк в женской красоте. Девочкам с детства не дают много двигаться и специально откармливают. Моя тамошняя супруга была просто совершенством.
Все побрели обратно по пыльной дороге; Киросиров остался один. Бедняга забрался в беседку и уныло провожал глазами уходящих.
– А зубы тяжело вырывать? – осведомился у Тоннера Глазьев.
– Главное – иметь чутье. Если понимаешь, в какую сторону рвать – выскочит сам, как у купчихи. Если нет – и с тебя семь потов сойдет, и пациенту челюсть разворотишь.
– Хорошая работенка, – мечтательно протянул Антон Альбертович. – Чик – и пять рублей в кармане. Сотня пациентов в день – и жить можно припеваючи! Научите?
– Глазьев, вы поклялись больше не врачевать, – возмущенно прошептал Тоннер.
– Все. Молчу, молчу!
Глава четырнадцатая
– Все потому, что за стол тринадцать человек село. – Генерал, отведав бульона, решил поделиться своими соображениями.
– Как тринадцать?! Когда?! – воскликнул Рухнов.
– Вечером, в трофейной, чай пить! Сами посчитайте: мы – восемь путников, задержанных из-за пожара на мосту, Северский, Антон Альбертыч, Киросиров, Митя и вы, Михаил Ильич! – Генерал победно осмотрел обедающих.
– Что из того? – спросил Роос.
– Как? Примету не знаете? Ни в коем случае тринадцать за столом сидеть не должны! Один из них обязательно в течение года умрет! У нас и дня не прошло, а двоих уже нет.
– Это факт научный? – Роос перестал кушать и достал свой блокнот.
– Общеизвестный, мильон раз подтвержденный. – Веригин говорил столь убедительно, что этнограф принялся записывать.
– Скорее местное суеверие. – Настроение у Тоннера было ужасное. Перед обедом он вместе с Митей и Глазьевым зашел к старой княгине. Услышав про смерть сына, старуха попыталась привстать с кресла. Заплетающимся языком спросила:
– А Митенька жив? – словно племянник не стоял перед нею, и, не дождавшись ответа, рухнула в беспамятстве. Нашатырь не помог – княгиня захрипела, лицо ее налилось кровью. Доктора стали готовить кровопускание, но опоздали. Левая рука старушки, как плеть, повисла вдоль туловища. Апоплексический удар!
– Почему вы, доктора, вековую мудрость отвергаете? Все по немецким книжкам русскую душу лечить пытаетесь! – Веригин повернулся к Илье Андреевичу: – Зря, зря вы в приметы не верите. Почему в шахматы вчера проиграли, знаете?
– Митя ловушку подстроил, весьма хитроумную.
– Нет, милый мой, потому что спиной к луне сели!
– Ну, знаете ли… – не нашелся Тоннер.
– Я-то знаю. А вам скептицизм дорого обойдется, – посочувствовал Веригин
– А где Тучин? – В столовую вошел Киросиров. Телегу у беседки пришлось ждать долго.
– Спит. Я генеральского денщика у комнаты поставил, чтобы приятель, – Терлецкий кивнул на Угарова, – предупредить не смог.
– Очень разумно, – похвалил урядник. – Пора Тучину допрос учинить!
– Да, наворотил 'Великий князь' дел. Сходи, Гришка, прикажи денщику привести его сюда! – распорядился Веригин.
– Кто это – Великий князь? – не понял Киросиров.
Пока лакей ходил за Тучиным, генерал рассказал историю своего знакомства с молодыми людьми.
Раздраженный Тучин явился в халате и накинулся на генерала:
– На каком основании ваш денщик не выпускал меня из комнаты? Почему не позвали моего слугу?
– Вопросы здесь задаю я! – Киросиров хлопнул ладонью по столу.
– Ну, задавайте! – Тучину пришлось подчиниться. Сзади встал денщик Петруха и легонько ткнул его штыком.
Урядник не торопился. Смотрел подозреваемому в глаза и держал паузу. Пусть помучается. Этакие наглецы завсегда признаются быстро, а потом начинают плакать и на коленях ползать – прощения просить.
– Во сколько вы сегодня проснулись? – задал урядник первый вопрос.
– Рано, до петухов.
– Расскажите-ка подробно, что делали?
– Справил малую нужду, – вызывающе начал Тучин. – Дальше рассказывать?
Киросиров скрипнул зубами, но сдержался:
– У вас с Угаровым комната общая?
– Общая, но ночевал я один.
– Почему?
– Не ко мне вопрос. Я вчера со всеми попрощался и пошел к себе. Ждал Дениса, но он так и не явился.
– Что делали, когда проснулись?
– Вы, урядник, глухотой страдаете? Нужду справил.
– Расскажите, что делали после. – Урядник изо всех сил старался говорить спокойно, хотя внутри кипел. Вот наглец! Ничего, еще пятки лизать будешь, слюни пускать, молокосос.
– Оделся.
– Сами или слуга помогал?
– Сам!
– Хорошо, оделись. Что дальше?
– А какое, собственно, вам дело? Подозреваете, что я князя отравил?
Урядник вскочил:
– Я не подозреваю! Я точно знаю – вы человека убили!
