фантомов… и уж больно эти фантомы четкие. Они уплотняются, приобретают очертания, но меня обеспокоило даже не это. Создается впечатление, что на нас направлены радары и лидары со множества объектов одновременно.
– Что?
Дарлингтон резко развернулся к тактической секции, но было уже поздно.
– Сэр, я тут поймала одну трансляцию, – сказала Синтия МакТирни, – вы должны послушать.
– Сэр, это трансляция обращения Янакова ко всем грейсонским кораблям, – с робкой настойчивостью пояснила Синтия.
Белая Гавань не успел возразить – она сдвинула рычажок коммуникатора.
– Адмирал Янаков, всем кораблям Грейсонского космофлота, – прозвучал в наушнике Белой Гавани хриплый голос, в котором графу послышался лязг мечей. – Приказываю: за леди Харрингтон, и
–
Белая Гавань бросился к микрофону, но было уже слишком поздно.
Тысяча шестьсот девяносто пять подвесок произвели залп одновременно с бортовыми установками грейсонских супердредноутов, и почти девятнадцать тысяч ракет с ускорением в 95 000
– В гипер! – выкрикнул приказ адмирал Дарлингтон, но подлетное время грейсонских ракет составляло менее девяноста секунд из которых четыре он уже потратил.
Его инженерам требовалось не менее шестидесяти секунд только на запуск генераторов. Пока Дарлингтон отдавал приказ Хаффу, Хафф передавал его капитанам других кораблей, а те – своим инженерам, время истекло.
Тысячи и тысячи ядерных боеголовок взорвались одновременно, и казалось, будто сам космос исчез в безумном неистовстве этих взрывов. Правда, при этом не менее тысячи грейсонских ракет уничтожили друг друга, но это уже не имело значения. Их осталось достаточно для того, чтобы разнести в клочья восемь дредноутов, двенадцать линкоров и четыре линейных крейсера Дарлингтона. Поразительно, но двум эсминцам хевов удалось-таки уцелеть в этой мясорубке и ускользнуть в гиперпространство. Возможно, потому, что никто не захотел нацеливать ракеты на столь мелкую рыбешку.
Белая Гавань, в ушах которого еще звенел суровый приказ Янакова, судорожно ткнул пальцем в кнопку коммуникатора. Содержание и тон приказа привели его в ужас, тем более что грейсонцы по-прежнему держали под прицелом даже обломки и горстку успевших отстрелиться от кораблей спасательных капсул. Но новых выстрелов не было, и граф медленно расслабился. Напряжение спало. Он повторил про себя точные слова приказа: «…разить без жалости». Без жалости, сказал Янаков, а не «без пощады».
Поняв, что подчиненные ему корабли не учинят жестокой мстительной расправы над чудом спасшимися врагами, адмирал протяжно и прерывисто вздохнул.
– Напомните, чтобы я не забыл побеседовать с адмиралом Янаковым относительно дисциплины в эфире, – сказал он капитану Гранстон-Хенли, и его губы изогнулись в усталой усмешке.
КНИГА ШЕСТАЯ
ГЛАВА 39
Когда четверо членов суда последовали за МакКеоном и закрывшаяся дверь отсекла доносившийся из зала заседания приглушенный гомон, в совещательной комнате воцарилась тишина. Алистер занял свое кресло, его коллеги расселись по местам, и он, откинувшись назад, устало вздохнул.
Не будучи старшим по званию, МакКеон тем не менее являлся председателем трибунала. Это необычное решение вовсе его не радовало, но принято было единогласно, и он не мог не подчиниться. Аргументы, в соответствии с которыми ему поручили возглавить суд, были достаточно убедительны, хотя само поручение было ему ненавистно.
Поскольку злодеяния Госбезопасности на Аиде было решено предать истинному правосудию (насколько возможно), то осуществить его на практике мог только военный суд, члены которого, в силу непреложных обстоятельств, являлись жертвами БГБ. Именно по этой причине Хонор и другие судьи единодушно настояли на том, чтобы председательствовал на заседаниях человек, не отбывавший наказание на каторжной планете. Никто не хотел превратить трибунал в судилище, в место сведения личных счетов. Ход заседаний и совещаний тщательно протоколировался: все понимали, что в Народной Республике или даже в Лиге эти протоколы едва ли послужат доказательством правомочности и законности вынесенных приговоров, но эти люди хотели – ради себя, своих соотечественников и своих близких – сохранить свидетельства того, что судили справедливо, по возможности беспристрастно и в соответствии с законом. Для них это имело особое значение, ибо должно было подчеркнуть принципиальное различие между ними и их мучителями.
«В конце концов, – саркастически подумал МакКеон, – этот трибунал имело смысл создать хотя бы потому, что, если все обернется плохо и хевы снова захватят власть на этой планете и выпустят нам всем кишки, то единственная возможность хоть как-то наказать здешних упырей за все их зверства будет безнадежно упущена. А для многих исстрадавшихся людей только это и имеет значение».
Он обвел взглядом остальных членов суда. Гарриет Бенсон и Хесус Рамирес – по убеждению МакКеона, они поступили мудро – предложение войти в состав суда отклонили. Не предложить им это, учитывая их роль в захвате Стикса, было невозможно, но они сами понимали, что накопившаяся ненависть едва ли позволит им проявить беспристрастность. Вместо них представлять в трибунале узников «Геенны» выпало коммандеру Альберту Хёрсту из Хельмспортского флота. От имени других поселений Ада выступали капитан Синтия Гонсальвес из Альто Верде и коммодор Джеймстаунского флота Гастон Симмонс. По старшинству производства Симмонс имел преимущество перед МакКеоном, хотя и не столь существенное, как адмирал Сабрина Лонгмон. Последней, несомненно, приходилось гораздо тяжелее, чем прочим судьям.
В отличие от них Лонгмон была – во всяком случае, в прежней жизни – не только офицером Народного флота, но и рьяной сторонницей Комитета общественного спасения. Ее не радовали массовые чистки, но она считала их всего лишь издержками – и слишком хорошо знала изнанку старого режима, чтобы жалеть о его
