от этого проиграл, но иначе поступить мы не могли'.
Утрируя, можно сказать, что приходится жертвовать профессиональной 'выгодой' ради пользы нравственной - менее зримой, но более существенной, ради уважения к человеческому достоинству.
Так же твердо, как в медицине, действует в нашей журналистике профессиональная этическая заповедь 'не навреди!;). Лучше поступиться и затраченным временем, и авторским честолюбием, и даже служебным выговором, грозящим за неоперативность, чем вынести на публичное обозрение какие- то моменты, которые могут духовно травмировать человека.
- Что же определяет дозволенность того или иного творческого приема?
- Нравственное чутье журналиста, строгий этический самоконтроль.
Настоящий журналист понимает и разделяет тревогу поэта А. Вознесенского:
...Чудовищна ответственность касаться чужой судьбы, надежд, галлюцинаций!
Чудовищна ответственность того, кто выносит на суд миллионов читателей интимные эпизоды частной жизни.
Журналист А. Старков рассказывает: 'Был у меня много лет назад пренеприятнейший случай. В портретном очерке, увлекшись поиском глубины характера, я привел некоторые детали из личной жизни героя, рассказанные мне людьми, хорошо его знавшими. Очерк вызвал гневный протест этого человека, он потребовал опровержения. И я, искренне стремившийся к жизненной правде, должен был публично извиниться, потому что есть такие струны в человеческой душе, которых даже из самых лучших побуждений касаться нельзя, нельзя выставлять напоказ в документальной прозе о подлинными фамилиями'.
К сожалению, подобные осечки нет-нет да и случаются в журналистской практике.
Корреспондент областной молодежной газеты получил задание написать о лучшем в районе секретаре комсомольской организации совхоза. Приехал журналист в совхоз, но секретаря не застал - тот был на лесозаготовках. Что ж, можно и подождать, поговорить с односельчанами о персонаже будущего очерка, познакомиться о обстановкой... Повезло журналисту - остановился он как раз в семье секретаря, разговорился с его тещей, поджидал к ужину его жену, листая семейные альбомы.
Словом, делал все то, что профессионалы называют сбором материала.
И вдруг приятная неожиданность - снимок жены секретаря Вали на фоне Кремля с орденом Ленина на груди. Так вот о ком надо писать очерк! Девушку наградили несколько лет назад за высшие в области надои мо
лока. Корреспондент ожидал с нетерпением теперь уже не секретаря, а Валю, чтобы узнать детали и подробности.
И вновь неожиданность, на этот раз неприятная. Валя ушла из доярок, работает телефонисткой. 'Муж перевел, здоровье мое пожалел', - с нежностью в голосе объяснила молодая женщина.
Хозяйки не заметили, как изменилось настроение корреспондента. А он, чувствуя себя обманутым в надеждах и ожиданиях, видел уже в несостоявшемся герое очерка эгоиста и шкурника, снявшего ради семейного спокойствия жену с любимой работы. Он уже видел в Вале безвольного, слабого человека, бросившего большое дело ради удобства супруга. Журналист негодовал и так вспоминал об этом впоследствии: 'Почти всю ночь я не спал, думал. И решил, что должен написать об этой встрече всю правду. Утром я первым же автобусом уехал домой. Через несколько дней был опубликован мой очерк 'После свадьбы'. В нем я описал все как было. В редакции я ходил именинником'.
Верно ли поступил журналист? Об этом можно судить по последствиям публикации: супруги уволились и уехали из совхоза. На собрании областного комсомольского актива по поводу материала говорили так:
- Все описано внешне верно. Но есть ощущение, будто журналист влез в душу людей и вывернул ее наизнанку. Во имя чего это сделано? Какой ценой душевных травм хороших людей оплачено?
Даже если человек оступается, далеко не всегда надо срочно его 'пропечатывать'.
Еще один пример. Жители сравнительно небольшого города привычно разворачивают свою газету. В ней резко обличительная статья 'Пятно'. Журналист поведал о крайне тяжелой драме. Женщина скрыла от второго мужа своего ребенка от первого брака - мальчик воспитывался чужими людьми. Автор всенародно обличил безответственную мать, обнаруженный факт предал широкой огласке... После этого муж ушел от неискренней женщины, она едва не покончила с собой: новая семья распалась, старая не восстановилась.
Публикация была задумана с благородной целью - заклеймить зло. Но она еще больше зла породила. Следовало вмешиваться журналисту? Вероятно, да, но совсем иначе: словом и советом умного друга, а не клеймом обличителя. Ведь журналист часто может помочь делу, не прибегая к публикации.
Наверно, всякий раз, когда перо хочет коснуться интимных сторон биографии героя, журналист должен подумать: не заденет ли он чьего-то человеческого достоинства, не обнародует ли то, что для героя является сугубо личным, не превратит ли, говоря словами журналистки И. Кошелевой, 'раздумья над отрицательными явлениями в нашем быту в мещанский интерес к квартирному скандалу'.
Очень точно звучит и поныне совет В. Короленко молодому М. Горькому, едва начавшему журналистский путь: 'Не рассердитесь за маленький совет... Я пишу в газетах уже лет десять, в том числе приходилось много раз производить печатные атаки личного свойства. Я не помню случая, когда мне приходилось бы жалеть о напечатанном. Прежде чем отослать в редакцию, я всегда стараюсь представить себе, что человек, о котором я пишу, - стоит передо мною, и я говорю ему в глаза то самое, что собираюсь напечатать. Если воображение подсказывает мне, что я охотно повторил бы все, даже может быть резче, - я отсылаю рукопись. Если же, наоборот, чувствую, что в глаза кое-что хочется смягчить или выбросить, - я это делаю непременно, потому что не следует в печати быть менее справедливым, осторожным и деликатным, чем в личных отношениях'.
О высокоразвитом чувстве долга журналиста ярко рассказал в 'Журналисте' известинец П. Демидов. Он назвал свое выступление 'Посмотреть в глаза...' и посвятил его журналистке 'Известий' Н. Александровой, погибшей в самолетной аварии при исполнении профессионального долга. Предыстория трагичного события тоже трагична. В газету поступили сведения о крайне недостойных поступках гражданина Ц. Он присвоил себе фамилию погибшего героя-фронтовика, наживая моральные проценты на чужой славе. Однополчане, отыскавшие его по переписке, разоблачили обман. Сомнений не оставалось, и подготовленный материал о проходимце, казалось, не нуждался в проверке. Все же Н. Александрова настояла на командировке в Харьков, где /кил гражданин Ц.
Единственная цель - именно 'посмотреть в глаза', попробовать понять его побуждения, психологические мотивы безнравственного поступка. Встреча не состоялась изза гибели самолета. Вместо Н. Александровой в глаза гражданина Ц. посмотрел коллега журналистки А. Аграновский. Очерк 'Капля крови и пуд соли' появился в 'Известиях' с траурным примечанием от редакции, от товарищей.
Известинцы свято чтут завещанный Н. Александровой нравственный и профессиональный принцип. Опытнейший автор очерков на моральную тему, журналистка 'Известий' Т. Тэсс выразила его так: '...Помните о сотнях тысяч, миллионах экземпляров каждого вашего выступления, помните, что вы приводите в движение огромный механизм, и даже все результаты этого движения не всегда сможете предвидеть.
Проверка, проверка и проверка. Не только фактов, но и чувств. Сохранять самоконтроль, не сделаться орудием в чужих руках... Держать свое оружие в чистоте!'
- Долго ли помнит журналист своих героев, а реальные действующие лица очерков своих авторов?
- Бывает по-всякому: очень часто случайные, казалось бы, встречи проходят через всю жизнь и автора, и его героев.
В повести Т. Хлоплянкиной 'Здравствуй, редакция...'
есть небольшой эпизод. Вот уже десять лет журналистка Е. Болотова получает традиционное поздравление с Новым годом. Вместе с ним оживает память о первом редакционном задании, о том, как робеющая выпускница факультета журналистики поехала расследовать запутанную жалобу. Женщину уволили с работы якобы за прогулы, в действительности за неуживчивость. Но как это доказать? Чем помочь человеку с трудным характером, который, и не желая того, вызывает раздражение в коллективе?
И все-таки ехать надо. Надо хотя бы попробовать распутать конфликт, помочь разобраться людям в себе самих, в окружающих. В руках вчерашней студентки временное журналистское удостоверение. '...И Лена уже не просто Лена. Лена уже человек, который имеет право входить в чужие дома, вникать в чужие беды, распутывать безнадежно запутанный клубок чужих отношений - и никто не только не удивлен, что Лена это делает, напротив, люди, значительно старше ее по возрасту, уверены, что именно Лена во всем разберется, рассудит, поможет'.
И эта уверенность отнюдь не иллюзия, не наивное заблуждение, не суеверное преклонение перед черно-белой магией печатного слова. Это жизнью подтвержденное доверие к авторитету газеты, к умным и ответственным журналистам.
Ё юной журналистке была не только сила личной энергии, за ней стояла сила редакционного коллектива.
И Лена с заданием справилась. Помогла женщине восстановиться на работе, окружающим преодолеть предубежденность. Обычное для журналиста и никогда не меркнущее 'ремесло справедливости'.
Признательность давней подопечной согревала Лену все годы работы в газете. И каждый Новый год открытка с обратным адресом первой командировки опять вызывала воспоминания. Наверное, именно после этой командировки она поняла, что нет и не может быть профессии лучше, чем журналистика. И она сделала все, чтобы временное редакционное удостоверение стало постоянным.
Лена Болотова - персонаж собирательный. Нет сомнения, героиня повести воплотила в себе жизненный и профессиональный опыт ее автора, журналистки Т. Хлоцлянкиной, передала сущность отношений реального автора с реальными героями журналистских произведений.
Эти отношения в жизни складываются порой даже ярче, чем в повести. В середине шестидесятых годов в школьный отдел 'Известий' пришло письмо от старшеклассника из Кировоградской области. Мальчик писал:
'Дорогая редакция! Мне шестнадцать лет. Живу я в селе... Учусь неплохо, но в школе обо мне самого плохого мнения. Не знаю, как это получилось. Я хочу сделать что-то хорошее, а получается глупость. Хочется поспорить о чем-то интересном, важном, но учителя у нас только задают задания и ставят оценки. Передо мной много вопросов, но с кем я посоветуюсь? Начинаю копаться сам и делаю много ошибок. И стоит мне что-то сделать, как завуч произносит слова такого звучания: 'тунеядец', 'ничтожество', 'вошь на теле общества'.
Все обиды забываются, когда слушаешь радио, читаешь газеты. Думаешь: все-таки тебе повезло, Борька, в какое время ты живешь! А завтра снова в школу.
Во мне существуют два 'я'. Одно, которое так не любят, - не мое, и другое - никому не известное, потому что признано первое. Оно становится все сильнее. Трудно мне самому его победить... Смогу ли я? Ведь я такой-сякой, вошь на теле общества. Дустом здесь не помочь.
Не смейтесь!'
Зов о помощи, на который нельзя не откликнуться.
Э. Максимова приехала в школу, познакомилась с автором письма, его соучениками, учителями. На полосе 'Известий' появилась корреспонденция
