Синее на золотом

побережье гражданку Анриетту де ла Трав, которая собирается переждать там время до родов. По известным причинам политика интересует ее сейчас гораздо меньше, потому что все ее мысли только о будущем ребенке, и она не собирается делать ничего, что могло бы ему навредить. Что касается тех людей, о которых вы меня спрашивали, Армана де Бельфора и Оливье де Вильморена, то они давно не появлялись в замке. Ходят слухи, что они отправились в Лондон, что неудивительно, учитывая взгляды и симпатии этих господ (слово зачеркнуто и исправлено на) граждан. Всецело преданный вам

Сознательный гражданин».

Второе послание было еще короче первого, но зато в выразительности оставляло его далеко позади.

«В ревалюцыоный каметет.

Когда видешь чего вижу я, не можеш остатся безучасным. Хачу вам сообщить что гражданка Тереза де Доль (маркиза бывшая) отправилась в город Дюнкерк (на побережье) с секретным заданием от англичан здать его им. Ее любовник Оливье де Вильморен тоже замешан, патаму что англичане его друзья и он все это организовал. Советую вам задержать их как можно скорее не то будет позно. Ужастно изваротливы враги свабоды, и друзья ее страдают кагда видят что она попрана.

С ревалюцыоным приветом

Друг свабод».

Глава 6

Ветер с моря – соленый, соленый ветер. Всюду вода – каналы, речки, болота. Множество мельниц, нарядные белые домики с красными крышами, крестьяне, которые неохотно говорят по-французски и предпочитают ему фламандский. А у моря – дюны, и в дюнах все тот же переменчивый ветер.

Это Фландрия, земля, которая на протяжении веков переходила от одного властителя к другому, – земля беспокойная, богатая, вечное яблоко раздора между правителями, каждый из которых хотел обладать ею единолично. Сначала ею владели графы Фландрские, затем герцоги Бургундские, затем испанцы, у которых Дюнкерк отобрали англичане, – отобрали, чтобы продать через четыре года французскому королю… В результате город так обогатился, что и через много лет участники тех событий вспоминали о них с ностальгическим вздохом. В мирное же время жители промышляли рыбной ловлей, занимались китобойным промыслом и производством табачных изделий. Это были закаленные, крепкие люди. Французские короли покровительствовали Дюнкерку, и следует отдать им должное – они сумели его приручить. Шло время, один король сменял другого, и казалось, что заведенный порядок продержится еще долго… Но началась революция.

– Куда ехать, сударыня?

– На улицу Королевы! – кричит кучеру Анриетта. – Вдоль канала, потом через мост, по улице Капуцинов, мимо Большой площади на улицу Святой Варвары, после нее и начинается улица Королевы.

Канал, какой-то рынок, карета скрипит, цокают подковы…

– Эй, гражданин, не подскажешь улицу Капуцинов?

– Каких тебе Капуцинов, гражданин? Это нонче улица Свободы.

– А до Большой площади далеко? – продолжает кучер.

– Чудак человек, это же площадь Свободы. Недалеко, ты прямо езжай.

Ева в карете ежится – не то чтобы она была против свободы, просто на лицо сидящей напротив Анриетты страшно смотреть.

– А та улица, которая раньше была улицей Королевы, как называется? – вмешивается в разговор Тереза, улыбаясь прохожему.

– Улица Руссо, – отвечает гражданин, улыбаясь в ответ, и на глазах Анриетты выступают слезы…

Улица Королевы, она же улица Руссо, оказывается всего лишь маленькой и невзрачной улочкой на окраине города. Неподалеку, всего в каких-то трех сотнях шагов, расположена Южная улица, где находятся склады удобрений. Удобрения, как и следует ожидать, происхождения самого естественного и распространяют в теплом летнем воздухе незабываемое амбре. Кроме складов, улица Руссо может похвастаться соседством с пустырем, где водятся тучи ворон, а также с мельницей, которая давно бездействует.

Дом, который достался Анриетте в наследство, вполне соответствовал улице, на которой находился. Прежде всего, он носил громкое название «Золотые ворота». На самом деле это было унылое и ветхое жилище в два этажа, где обретались трое слуг – старый дворецкий, который служил бабушке Анриетты, немолодая горничная, тоже оставшаяся от прежней госпожи, и кухарка. Кухарка сразу же огорошила хозяйку заявлением, что она не прислуга, что слуг нонче нет, а есть только служащие, и так их и следует называть. Анриетта, которую после площади Свободы ничто уже не могло удивить, дала ей расчет и объявила, что служащая может отправляться на все четыре стороны. Кухарка убралась, а кучер Реми с дворецким принялись переносить в дом вещи. Тереза ходила по комнатам и только пожимала плечами, видя повсюду толстый слой пыли, пауков и запустение. Амелия заметила клавесин и подняла крышку, но инструмент был безнадежно испорчен. Что касается Евы, то она размышляла, сколько понадобится времени, чтобы привести дом в порядок, и была вынуждена заключить, что его проще снести напрочь, чем пытаться тут устроиться.

– Неужели нельзя было хоть немного прибраться к моему появлению? – с досадой спросила Анриетта. – Ведь я же предупредила заранее, что приеду!

– Ах, сударыня, – лепетал дворецкий, – мы столько лет вас не видели! Это такая честь для всех нас! Но слуги пошли совсем негодные, только деньги драть горазды. Если вам угодно, я распоряжусь…

– Не стоит, – отозвалась Анриетта, – мои горничные сами этим займутся. Скажите мне лучше, Кристоф, какие перемены случились в городе, пока меня не было?

Старик принялся изливать душу. Он говорил об английских кораблях, которые пытались блокировать город, да ушли ни с чем, о тревожных слухах, приходящих из Парижа, о том, что из-за республиканских веяний было переименовано множество улиц, так что теперь все путаются. Площадь Дофины стала площадью Равенства, Бастионная улица превратилась в Спартанскую, зато Замковая теперь улица Сцеволы. Беррийскую улицу переименовали в улицу Прав Человека, а улица Иезуитов стала улицей Вольтера, – будь последний жив, он бы не преминул съязвить по поводу столь занятного чередования. Однако больше всего повезло улице Бойни, которая в одно мгновение превратилась в улицу Человечества.

– А улица Короны, сударыня…

Но Анриетта перебила старика, решительно объявив, что она не хочет больше ничего слышать об этих гнусностях. С нее довольно, она приехала сюда, потому что доктор предписал ей морской воздух, и здесь она останется до родов, а может быть, и дольше.

– Счастье-то какое, сударыня! – взволновался старый слуга. – Только вы не забудьте на двери написать мелом, что и вы теперь в доме, не то мало ли что.

– Это еще зачем? – поразился Себастьен, который только что вошел в комнату.

Дворецкий объяснил, что город находится на полуосадном положении и что власти распорядились, чтобы на двери каждого дома был вывешен список живущих в нем людей.

– Свобода, равенство и братство в действии, – вздохнул Себастьен. – Ладно, мы не собираемся перечить властям…

– А горничные, сударыня, горничные? – встревожился старик. – Позовите их сюда, я задам им работу.

– Нет, – твердо ответила Анриетта, – горничные будут слушаться только меня, а вы, Кристоф, идите и распорядитесь, чтобы нам приготовили что-нибудь поесть. Мы проголодались с дороги.

«В самом деле, – помыслила Анриетта, – надо будет чем-то занять Амелию и Терезу, чтобы они не вызывали подозрений. Так, чуть-чуть».

Но в первый же день стало ясно, что ни одна, ни другая женщина никак не могут сойти за прислугу. Когда Анриетта попросила маркизу для вида вытереть пыль, та сдула ее со стола, да так ловко, что вся пыль полетела самой же Терезе в лицо. Что же касается Амелии, то едва Анриетта начала говорить о ее обязанностях, как наткнулась на отрешенный, королевский взгляд – и почувствовала живейшее желание рассыпаться в извинениях, а сразу же вслед за этим провалиться под землю. В самом деле, Амелия являлась последним человеком, которого можно было представить себе в качестве прислуги.

– Хорошо, – объявила наконец Анриетта, – вы, Тереза, займетесь закупкой провизии, а что до вас,