сидящего перед столом Кассандра и, чертыхнувшись, уронил несколько поленьев.
– Ты когда-нибудь научишься стучаться, а? – ворчливо спросил Луи.
– Извини, руки были заняты, – ухмыльнулся адъютант. Он понизил голос: – Если тебе понадобится выкинуть его в окно, я буду поблизости.
После чего он широко улыбнулся гостю, подбросил в камин несколько дров и исчез.
– И все-таки зачем ты приехал сюда? – внезапно спросил Ош.
Священник улыбнулся.
– Комитет общественного спасения хочет, чтобы после соединения обеими армиями командовал один человек.
– Меня это не удивляет, – пожал плечами его собеседник. – Весьма разумное решение. К тому же Пишегрю старше меня и больше воевал.
Он заметил задумчивое выражение на лице Кассандра и невольно насторожился.
– Да, да, – сказал Кассандр. – Командовать будешь ты.
– Ты уверен? – мрачно спросил Луи.
– Мне не нравится Пишегрю, – спокойно проговорил священник. – В нем есть что-то от Дюмурье, хотя до сих пор он держался почти безупречно. И мне будет куда спокойнее, если он окажется у тебя в подчинении, а не наоборот.
– Один вопрос, – хмуро сказал Луи. – Это назначение – твоих рук дело?
Кассандр покачал головой.
– Не совсем. Скажем так: меня спросили, я ответил. Меня попросили объяснить, я объяснил. Все. Если бы не твои заслуги, меня бы никто не послушал, так что считай, что ты всем обязан себе самому.
Он поднялся с места.
– Пишегрю это не понравится, – внезапно проговорил Ош. – Мне бы точно не понравилось.
– Да плевать на Пишегрю, – отмахнулся священник. – Главное, справишься ли ты. А он в любом случае подчинится, потому что знает, что его ждет в случае отказа.
– Справлюсь, – пообещал Луи.
– Вот и прекрасно, – объявил Кассандр, подходя к двери. – Я остановился в «Веселом поросенке» напротив. Если что, генерал, заходи, я всегда рад тебя видеть.
Едва Кассандр ушел, в дверь снова, не стучась, ввалился Франсуа. Вид у него был встревоженный.
– Слышь, генерал… Несколько часов назад ребята захватили группу беженцев, которые хотели уйти через Рейн в Германию. Я подумал, может, тебе это будет интересно… – Он собрался с духом. – Она тоже там.
Он сразу же понял, кто эта «она», и в груди у него словно что-то на мгновение оборвалось. Его бросило в жар.
– Одна?
– Нет. С ней эта, ее служанка… И еще один. Тот, кто сдал нам Онскот.
– Я думал, она давно уехала из страны, – буркнул Луи. Он хмурился и смотрел мимо адъютанта. – Что она здесь делает?
– Ева сказала, ее госпожа хворала, и они не могли двигаться быстро. Она и впрямь выглядит не слишком хорошо… бледная очень. Я хотел предложить им нашего доктора, но она отказалась.
– Возмутительно, просто возмутительно, – пыхтела меж тем Ева, которую вместе с Амелией и остальными пленниками засунули в крошечную комнатку, где полтора десятка человек смогли с трудом разместиться. – Я же говорила вам, сударыня: надо было выбрать другую дорогу!
Она сердито покосилась на Армана, который не произносил ни слова. Разбойник на руках Евы тревожно озирался на безучастных, молчаливых людей вокруг них.
– Перестань, – проговорила Амелия. – Ты же видела его адъютанта. Я уверена, нас отпустят. Зачем мы ему?
– А если не отпустят? – возразила Ева. – Что тогда?
– Подкупим часовых и бежим, – сказал Арман беспечно. Он улыбнулся Амелии, и она, забыв обо всем, улыбнулась ему в ответ. Он сжал ее руку и переплел свои пальцы с ее пальцами. Тем неприятнее ему стало, когда кто-то осторожно потянул его за локоть.
– Сударь!..
Он обернулся – и встретился взглядом с изможденным немолодым мужчиной. Вместо правой руки у него был пустой рукав.
– Де Ларсак? – прошептал изумленный Арман. – Что вы здесь делаете?
Робер де Ларсак горько скривил рот.
– Видите? – Он кивнул на висящий рукав. – Я потерял руку при отступлении. Пуля раздробила кость, врач сказал – либо ампутация, либо гангрена и смерть. Я предпочел ампутацию. – Он оскалился. – Я хотел добраться до Гессена, там у меня семья, но меня, как и вас, схватили эти мерзавцы. А вы не хуже моего знаете, кто ими командует. Как только он меня увидит, мне конец. Если вдруг вам удастся бежать, вы не забудьте предупредить меня, хорошо? Обещаю, что не буду вам обузой.
Через несколько минут в дверь вошел Франсуа. Он объявил, что генерал Ош приказал отпустить всех беженцев и дать им право свободного прохода. Пусть идут куда заблагорассудится.
Пленники задвигались и разом заговорили. Амелия поднялась с места. На мгновение у нее закружилась голова, но Арман сжал молодой женщине руку и помог ей удержаться на ногах.
– Я хочу домой, – прошептала она. – Я больше не могу.
– Нам надо добраться до Рейна и переправиться на другую сторону, – вмешалась Ева. – Придется опять искать кого-нибудь, кто согласится нас отвезти.
Франсуа, оказавшийся возле нее, со значением кашлянул.
– Мне поручили оказывать вам всяческое содействие, – объявил он. – В последней битве мы захватили отличную карету, которая раньше принадлежала графу Вурмзеру. Вам стоит сказать только слово, и наш кучер отвезет вас куда вы скажете.
– Мне все равно, – ответила Амелия. – Пусть будет карета графа, я согласна.
– Вы не возьмете меня с собой? – прошептал Ларсак, едва Франсуа отошел. – Умоляю вас, сударыня! Моя семья… они все там, в Гессене… Мне бы только увидеть моих детей, я больше ни о чем не прошу.
Амелия поглядела на его осунувшееся лицо, на лихорадочно горящие глаза и кивнула.
– Хорошо, вы поедете с нами. Если будут спрашивать, скажите, что вы слуга Армана.
Ожидая, когда подадут карету, она села и раскрыла книгу – последнюю, которая у нее оставалась. Она забыла о листке с портретом, который был вложен в том, и, когда рисунок упал на землю, Арман поспешно подобрал его и протянул ей. Амелия взяла листок, и взгляд ее упал на слова на обороте, которые она написала вскоре после смерти мужа.
«Я никогда не забуду тебя».
Ей захотелось плакать. Жизнь упорно брала свое; он остался на берегу реки, которая разделяет живых и мертвых, а она – на другом берегу, среди тех, кто дышит, и смеется, и любит, и страдает. Он был теперь не больше чем прах, воспоминание, которое было ей бесконечно дорого, – но всего лишь воспоминание, тень человека, которым он являлся когда-то; а Амелия, как и всякое существо из плоти и крови, не могла жить среди теней. Ах, как же они любили друг друга – до того дня, когда он сказал, что ему надо увидеться кое с кем, поцеловал ее и ушел. Через несколько часов в карете привезли его тело. Тогда она, должно быть, обезумела от горя, которое обрушилось на нее так внезапно, так несправедливо, так жестоко. И она не могла простить людей, из-за которых он оказался на том берегу, – людей, которые остались здесь, и дышали, и смеялись. И это мучило ее до того, что она решила ехать во Францию и во что бы то ни стало отыскать их и отомстить.
Арман что-то говорил, но она не расслышала его слова. Амелия подняла голову.
– Я откажусь от всего этого ради любви к вам, – сказал он. – Я знаю, что не могу предложить вам многого. Теперь я вовсе не богат, и я понимаю, что мое прошлое… – он запнулся. – Я мечтаю только об одном: быть там же, где вы, и видеть вас. Больше я ничего у вас не прошу.
Ева, которая успела простудиться, шмыгнула носом. Ей ужасно понравилось, как шевалье объяснялся в любви, и она не сомневалась, что госпожа даст правильный ответ. Франсуа подошел и сказал, что карета готова. Амелия поднялась с места и захлопнула книгу.
