подходящее для него название, хотя дома Шарлотта даже никогда не слышала, чтобы это слово громко произносили вслух, а уж тем более никогда не употребляла его сама… И все же этому ублюдку удалось обманом и хитростью заставить ее выпить спиртного… и ходить по всему клубу в обнимку с ней, держащей этот чертов стакан с вином… у всех на виду… Если б мама ее увидела, она бы просто умерла на месте от разрыва сердца! Ничего себе — отправила дочку получать образование, и вот месяца не прошло, как та уже шляется по каким-то клубным пьянкам, сама пьет вино и позволяет себя лапать, причем прямо на людях, какому-то смазливому, скользкому и наглому ублюдку… которому и нужно-то от нее было только одно натащить в спальню и…
Ну ладно, как бы там ни было, но пролежать вот так с закрытыми глазами всю оставшуюся жизнь все равно не получится… Однако сейчас Шарлотта больше всего на свете боялась разбудить Беверли… Та едва ли не каждое утро, включая выходные, устраивала настоящие спектакли. Стоило Шарлотте вылезти из постели и начать одеваться, как соседка якобы во сне издавала тяжелый вздох, давая понять «ранней пташке», что ее деревенская привычка вставать ни свет ни заря выбивает наследницу благородного семейства из колеи на целый день. Все это повторялось с завидной регулярностью, как бы Шарлотта ни старалась вести себя тихо, как бы ни стремилась она свести к минимуму все звуки, сопровождающие утренние сборы любого нормального человека Даже в полусне Беверли не упускала возможности дать понять соседке, что та по сравнению с ней просто неотесанная деревенщина. Когда же Беверли в свою очередь с гораздо большим шумом вваливалась в комнату посреди ночи, Шарлотта продолжала лежать с закрытыми глазами, несмотря на то что ее так и подмывало устроить соседке такой же спектакль со вздохами и завываниями. Стремление сохранить хотя бы видимость мирных отношений в комнате брало верх над желанием что-то сказать Беверли, поддеть ее, может быть, даже попытаться отомстить за все лишения и унижения со стороны своей утонченной (скорее в прямом, чем в переносном смысле) соседки. В общем Шарлотта не могла не признать, что Беверли удалось добиться молчаливого признания собственного превосходства и главенства своих интересов. Впрочем, сделать это ей было нетрудно. Ведь она была богатой девочкой из привилегированной школы. Как же можно было допустить столь непростительную глупость и лишить ее высочество хотя бы нескольких секунд безмятежного сна в очередное субботнее утро?
Не скрипнув кроватью, не зашуршав постельным бельем, не вздохнув и не охнув, Шарлотта выбралась из-под одеяла, опасливо посматривая на изволившую почивать принцессу. Все так же беззвучно она всунула ноги в тапочки, медленно, дюйм за дюймом, натянула халат, взяла свое полотенце, мыло и другие туалетные принадлежности и на цыпочках, почти по воздуху, направилась к двери. Вдруг — о, ужас! — мыло по непростительному недосмотру выскользнуло у нее из рук и даже не упало, а форменным образом рухнуло на пол. Звук этого обвала учитывая принятое в комнате поведение, смело можно было сравнить со взрывом бомбы. Парализованная страхом Шарлотта втянув голову в плечи, уставилась на Беверли, как на спящего льва, которого нечаянно разбудила. Но — нет! Чудо из чудес! Потревоженный лев, оказывается, вовсе не был потревожен. Он продолжал мирно дремать, не выказывая никаких признаков неудовольствия. В общем, Беверли не стала ни стонать, ни вздыхать, ни ворочаться в кровати. Шарлотта все так же осторожно нагнулась, подняла мыло и по-прежнему на цыпочках вышла в коридор. Дверь за собой она закрыла уже отработанным движением — тщательно добиваясь, чтобы та беззвучно коснулась косяка, а ручка ни малейшим щелчком не напомнила о своем существовании.
Слава Богу, в это время в умывальной комнате было не так много народу. Очень бледная девушка, у которой к тому же почему-то напрочь отсутствовала талия, вышла — голая! — из душевой кабины; наготу ее слегка прикрывало лишь облако пара, вырвавшееся вслед за ней из-за пластиковой занавески… Само собой, в одной из туалетных кабинок преувеличенно громко кряхтел и издавал прочие звуки кто-то из парней… Господи, как же все они отвратительны… Шарлотта посмотрела на себя в зеркало. Интересно, как отразился на ее лице вчерашний вечер? Ну что ж, если не считать легкой бледности, даже слегка с пепельным оттенком, то все не так уж и страшно. Что же касается исчезнувшего румянца, словно бы выщелоченного отбеливателем, то тут уж ничего не поделать. Шарлотта знала за собой это свойство: она всегда бледнела, когда чего-то стыдилась или чувствовала себя виноватой… Девушка торопливо умылась, почистила зубы, вернулась к двери своей комнаты и как можно более бесшумно, с осторожностью, достойной суперагента, открыла ее…
Яркий солнечный свет заливал комнату! От теней не осталось и следа. Беверли, оказывается, уже успела встать, полностью поднять жалюзи и распахнуть портьеры. Теперь она стояла у окна со своей стороны комнаты и, чуть подавшись вперед, выглядывала в окно. На ней были только штанишки и короткая футболка, в которых она спала. Взглянув на соседку «с тыла», Шарлотта не могла не отметить карикатурную костлявость ее фигуры. Тазовые кости выпирали в стороны, туго обтянутые кожей. В таком ракурсе Беверли больше всего напоминала бледный — в прямом и переносном смысле — призрак тех умирающих от голода эфиопов, которых показывают по телевизору, специально фокусируя камеру на мухах, кружащих над их то ли еще живыми, то ли уже мертвыми глазами. Беверли потянулась и обернулась к Шарлотте. Без косметики ее лицо выглядело не так, как обычно. Особенно Шарлотту поразили глаза: ненормально огромные и выпуклые, словно у глубоководной рыбы или пациентки с тяжелой, запущенной формой анорексии. И вот этот уродливый дистрофик делает шаг навстречу Шарлотте и улыбается ей кривой и широкой — во весь рот, от уха до уха, улыбкой. Наученная горьким опытом, Шарлотта восприняла такую форму поведения как новую, изощренную форму упрека за то, что она побеспокоила ее высочество субботним утром «в такую рань».
— Ну! — начала разговор Беверли. Как же глубоко, оказывается, можно спрятать иронию и сарказм в таком коротеньком слове. Сразу и не заподозришь. Беверли выдержала паузу и окинула Шарлотту взглядом с ног до головы, продолжая по-прежнему криво улыбаться: один уголок губ был гораздо выше другого. — Хорошо вчера повеселилась?
Шарлотта ошеломленно вздрогнула от такого наезда. Однако у нее хватило духу собраться с мыслями, выдержать секундную паузу и немного робко, но без дрожи в голосе сказать:
— Да вроде бы… вроде бы неплохо.
Оказывается, она вчера веселилась!
— У тебя, по-моему, новый знакомый появился?
Шарлотта почувствовала то, что, должно быть, ощущает боксер в нокдауне. Сердце несколько секунд билось с сумасшедшей быстротой, прежде чем вернуться к более или менее нормальному — хотя все равно учащенному — ритму, а в голове бешено вертелась карусель мыслей. «Все уже всё знают! Еще только пол-одиннадцатого утра, а все уже в курсе!» Старательно пытаясь изобразить равнодушие, она слегка дрожащим голосом переспросила:
— Ты это о ком?
— О Хойте Торпе, — сказала Беверли.
Она улыбалась многозначительно, словно говоря: «Уж мне-то известно гораздо больше, чем ты думаешь». Шарлотта почувствовала, как щеки у нее вспыхнули. Она так и застыла молча в шаге от двери. Теперь ее занимал, пожалуй, всего один вопрос: выглядит ли она напуганной, виноватой, или же ей удается скрывать все это под маской усталости от вчерашнего бурного вечера?
— Ну так что? Не тяни, выкладывай! — не унималась Беверли. — Как он тебе? Ты считаешь, Хойт — горячий парень?
Шарлотта почувствовала нестерпимое желание поскорее и как можно более определенно дистанцироваться от всего, что связано с Хойтом и имеет какое бы то ни было отношение ко вчерашней пьянке в Сейнт-Рее.
— Я не знаю и знать не хочу,
— Я вас видела. Я ведь там тоже была.
— Ты? Тоже была в Сейнт-Рее, на этой вечеринке? То-то мне показалось, ты мелькнула где-то там… — С языка Шарлотты чуть не сорвалось «в очереди за выпивкой», но она предпочла не заострять внимание на этой подробности. — Но через секунду тебя уже и след простыл.
— Вот смех! И я тоже — увидела тебя, хотела поздороваться, но потом посмотрела, подумала — ты с этим парнем… слишком занята.
— Уж во всяком случае,
— Да неужели?
— Точно тебе говорю, — не слишком убедительно заверила соседку Шарлотта.
— А может, хотя бы чуть-чуть?
— А откуда ты знаешь, как его зовут? — перешла в контратаку Шарлотта. — Я ведь даже не знала его фамилии, пока ты мне ее не назвала, а сейчас и вспомнить не могу — сразу вылетело из головы. Как ты говоришь — Хойт?..
— Торп. Ты что, в самом деле не знаешь, кто он такой?
— Понятия не имею.
— И тебе никто не рассказывал эту историю, ну, как весной, еще до нашего поступления, он в университетской Роще наткнулся на какую-то девчонку с младшего курса, которая отсасывала за обе щеки у этого губернатора… Калифорнии, что ли? Как его там зовут? Неужели ты ничего об этом не знала?
— Нет.
Беверли быстро, но со всеми необходимыми подробностями пересказала соседке свой вариант ходившей по кампусу байки о том, что случилось в Роще пять месяцев назад. В ее версии Хойт до полусмерти отделал голыми руками двух вооруженных до зубов губернаторских телохранителей.
Всю эту историю Шарлотта прослушала вполуха. Гораздо больше ее поразило то, как запросто Беверли рассказывает, что происходило между губернатором и этой теперь уже второкурсницей. «Отсасывала за обе щеки» — от одной этой фразы Шарлотту чуть не вывернуло наизнанку. Господи, какой ужас; а ее соседка может это пересказывать как ни в чем не бывало. В общем, Шарлотта перестала воспринимать слова Беверли и очнулась лишь тогда, когда та вновь обратилась к ней с вопросом:
— Ну, и когда ты собираешься с ним снова встретиться?
— Никогда.
— Брось, Шарлотта, ни за что не поверю. Вчера, по крайней мере, мне не показалось, что ты только и думаешь, как от него избавиться. Так что держи меня в курсе.
Тут Шарлотта снова отключилась и перестала слушать. Ее просто потряс тот факт, что Беверли назвала ее по имени — второй раз за все время их знакомства и совместного проживания в комнате.
В то утро Шарлотте меньше всего хотелось появляться на самых оживленных перекрестках кампуса, но, к сожалению, в Абботсфорд-Холле (сокращенно — Аббатстве) — расположенной в большом и мрачном готическом здании столовой, где принимали в счет оплаты талоны на бесплатное питание, входившие в предоставленную Шарлотте стипендию, завтрак подавали только до девяти утра. Таким образом, выбора у нее не осталось: пришлось идти к «Мистеру Рейону». Когда она переступила порог, кафетерий уже напоминал растревоженный, гудящий улей — столько здесь было народу. Как обычно, Шарлотта не
