невероятно.
Наши страдания были вознаграждены. Вода – чистейшая, прозрачнейшая и холодная даже на вид – выбивалась множеством струек из плоской трещины в камне и падала вниз с высоты метров в десять, прямо в чашеобразное озеро, дно которого покрывал мелкий кварцевый песок. Отсюда она уходила под скалу, в урчащую и булькающую холодную тьму.
Свалив оружие на берегу, мы побросали барахло в озерцо, себе под ноги, и нагишом всей кучей влезли под ледяной природный душ.
– Будем жить, – сообщил Игорь, приваливаясь спиной к скале, по которой тоже сбегали струйки воды. Ему ответили утвердительное бормотание и довольное плюханье.
Мы вылезли из воды только тогда, когда позамерзали, а солнце окончательно скрылось за скалами, оставив эту сторону гряды во власти теней – между тем, как за скалами еще был день. Девчонки занялись выполаскиваньем одежды, а мы начали таскать дрова для костра, у которого можно будет высушить барахло…
Огромная все-таки разница – есть у вас вода или нет. Помимо всего прочего, среди скал в ложбинке удалось найти картошку и накопать килограммов десять. Всю грязищу, которую мы развели в озерце, очень быстро стянуло под скалы, выемка наполнилась вновь чистейшей водой, а налетевший с юга ветер перестал хлестать по лицам жесткой раскаленной метлой и красиво шумел в кронах деревьев.
Усталость довольно быстро прошла (еще одно доказательство того, что она происходила от жары и жажды), и мы полезли по скалам с самодельными факелами – досконально выяснить, что это за место и какие в нем имеются достопримечательности. Вообще-то затея была несвоевременной и небезопасной – совсем стемнело.
Скальный выход четко ограничивал пустыню – сразу за ним снова начиналась самая обычная степь, от которой мы за дни шатания по пустыне успели поотвыкнуть, но которой обрадовались. Солнце только-только село, запад еще сверкал багровой полосой. Я довольно долго любовался этим зрелищем, но меня отвлек свист Видова – потише, чем у Димки, но достаточно резкий. Серб размахивал факелом, стоя возле каменной щели, в которой мелькали огни еще чьих-то факелов.
– Смотрите, что тут! – Голос Видова гулко отлетел от каменных стен. Тут же размножились шаги – наши со всех сторон спешили на зов – и замирали, оставляя раскатистое эхо.
Ничего особенного там не было. Так. Могилы. Это я определил издалека, еще не подойдя вплотную, – по тому, как стояли вокруг мои ребята и девчонки.
Тут хоронили людей, потому что место было удобное. Клали в расщелину и задвигали подходящим обломком гранита, на котором выбивали короткие строчки.
– Дайте-ка я гляну. – Придерживая рукой палаш, я подошел ближе. Могил было пять. Три слева, две – справа пониже, и эти две были поновей. На трех левых белели строчки:
А на тех, что справа, было написано по-французски:
– Швейц Бромберг, Максим Ясуненко и Ховик Классе, – прочел Йенс.
– Я их знаю, – без особой горечи, но хмуро сказал я. На меня повскидывали удивленные глаза, я пояснил: – Не лично. Я в дневнике Лотара про них читал, это его люди, они тут погибли. Во время стычки с американцами… Странно, – вот тут даже я ощутил в своем голосе грусть, – какая встреча…
– А это французы. – Анри потрогал строчки. – «Вместе для победы…» Нет, не французы. Русский, Игорь Дашкевич…
– А второй француз, – возразила Зорка. – Жан Маргит. И отряд, наверное, французский… Олег, ты чего?
– Игорь Дашкевич, – повторил я, потирая лоб. – По-моему, я его знаю… Тоже знаю.
– Заочно? – серьезно уточнил Раде.
Я сердито – от того, что не вспоминалось – дернул плечами:
– Не вспоминается… Может, заочно, может – нет…
– Олег, – подал голос Олег Крыгин, улыбаясь углом рта, – ты что, правда не помнишь? Летом, самым первым… Избушка в Подмосковье. Записка в банке!
– А! – Я хлопнул себя по бедру. – Черт, конечно! – и примолк, в самом деле вспомнив короткую записку на листке с рисунком плотины Днепрогэса, которую Бэн нашел в пустой банке – записку, написанную летом 85-го парнем по имени (точно!) Игорь Дашкевич. Он с четырьмя девчонками собирался уходить на юго- запад… – Значит, он прожил еще четыре года…
Кто-то, кажется, спрашивал, в чем дело (а Олег, похоже, объяснял)… Я слушал плоховато. Танюшка подошла, положила руку мне на плечо, но я и на нее не поглядел.
Значит, он жил еще четыре долгих года, попал сюда и погиб здесь… Встреча поразила меня. Да, именно встреча. Я никогда не видел в глаза Игоря Дашкевича, но эти две короткие встречи сделали его для меня живым знакомым. В конце концов, он еще был жив, где-то ходил, что-то делал уже в то время, когда мы были здесь, мы вполне могли встретиться…
И было грустно. Не страшно, не как-то еще, а грустно.
Я сбросил с плеч вещмешок, повозился, достал дневник Лотара, а из него – записку, хранившуюся с того самого лета. Разгладил ее на ладони, потом свернул квадратиком и опустил в щель могилы Игоря:
– Вот так. Все. – Я грустно улыбнулся Танюшке, она пожала мне плечо. – Смотри, Тань, правда все. Эта история закончилась. – Я тронул ладонью камень. – За-кон-чи-лась…
Бум! Юджин на полном ходу ловко протаранил меня, и мы покатились по траве – но перед этим я успел швырнуть мяч Олегу Крыгину, и мой тезка великолепным отработанным движением влепил гол в левый верхний угол, поверх головы Йенса – великолепной «свечкой». Я вскочил на ноги, перекатившись через плечо, и показал Олегу большой палец.
– Играем, играем! – кричал Фергюс, хлопая в ладоши. – Хватит обмениваться любезностями, два-пять!
– Этим мячом можно убить! – засмеялся Юджин. – Никогда не думал, что буду играть мячом, набитым травой!
– Никогда не думал, что найдется кто-то, кто сможет сшибить на площадке лучшего полевого игрока команды школы номер три города Кирсанова! – одним духом выпалил я в ответ.
– Я был одним из лучших раннингбэков в
Если учесть, что я соврал насчет лучшего игрока, у Юджина все равно получилось неплохо. Да и из двух мячей, что команда Йенса ухитрилась вколотить моей, один был его (из пяти, которые мы влепили им, два были мои).
Второй раз у Юджина не прошло – я поймал его в момент хорошего броска (финалом было бы падение на спину «всем прикладом») и швырнул через бедро… ну,
Мы решили задержаться на два-три дня в оказавшихся столь гостеприимными скалах. Если бы я вел дневник или хоть отмечал прошедшие дни, то эти даты обвел бы красными кружочками или еще как обозначил. Хорошие были дни. Будь вокруг осень, я бы непременно решил тут зазимовать. Но до осени было