Дрюпин вздохнул и натянул треух. Сирень аккуратно подвязала клапаны и водрузила шапку на затылок. Тоже мне, модница-огородница.
– Дрюпин, – предложил я, – тебе надо обязательно приобрести для своей избранницы дизайнерские валенки. Ко Дню святого Валентина. И собственноручной иглой на них надо вышить надпись: «Больным фенилкетонурией употреблять воспрещается». После этого ее сердце будет окончательно покорено.
Дрюпин не ответил.
Ван Холл повернулся к нам, осмотрел. Остался доволен.
– Пришло время, – сказал он.
Начало эпическое. Пришло время «Ч». В Сантьяго пошел дождь.
– Сейчас я расскажу вам, чем мы тут занимаемся, – сказал Ван Холл. – Введу вас в курс дела…
Ван Холл поглядел в потолок. Сказал:
– Проект «Пчелиный волк» вступает в завершающую стадию. Об этом имею честь вам сообщить.
– Я так рад, что не могу даже дышать, – сказал я. – В зобу такое благораспространение, честное слово, Света подтвердит. Вы знаете, нашу Сирень, оказывается, зовут Света, я сегодня всю ночь умилялся…
– Хватит болтать, – оборвал меня Ван Холл. – Мы не в игры тут играем, мы занимаемся серьезным делом. Так что давайте двигайте вперед мелкими шагами. Герои.
Угу. Мы прошли под мембранами. Их было девяносто три штуки. Мембраны пульсировали со стальным визгом и воняли ацетоном. Я входил в будущее под запах ацетона, жестяной зуммер и бух-бух-бух кулаком в стену Сирени, такое тоже бывает.
В конце коридора обнаружилась дверь совершенно заурядного, даже какого-то канцелярского вида. Ну, хоть не зеленая.
– Прошу, – сказал Ван Холл. – Прошу пожаловать.
Ван Холл толкнул ручку и исчез. Мы исчезли тоже. Оказались в гигантском помещении.
Раньше это был спортзал. Или ангар. Или реакторный зал, не знаю уж, зачем такие размеры нужны. Я такого грандиоза никогда раньше не видел, в нем легко поместился бы девятиэтажный дом, а может, и двенадцатиэтажный. Триллионеры любят размах, таково свойство их личности.
– Масштабно… – прошептал Дрюпин.
Сирень была равнодушна, как всегда. В ее крови были индейские предки, как у Варгаса, точно. Может, она тоже Светлана Жетулио? Надо будет спросить.
Зал был пуст, так мне показалось сначала. Наверное, оттого, что в помещении плыл полумрак, ничего не видно, кроме мутных окон почти под самой крышей.
– Проходите к центру, там много интересного, – велел Ван Холл.
Наши шаги были глухи и неслышны, будто четыре муравья вошли в оцинкованное ведро. Один муравей я, другой муравей Ван Холл, ну, еще Дрюпин с Сиренью, это даже не муравьи, так, сапрофиты обыкновенные, им бы в коврике каком-нибудь водиться. Я шагал по холодному даже сквозь ботинки полу, прислушиваясь к своим ощущениям. Ощущения были интересные. В больших объемах пространство чувствуется особенно плотно.
Ван Холл был непохож на себя. Исчез весь идиотизм, исчезла эксцентричность. Он был деловит и собран. Таким я его еще не видел. Ван Холл хлопнул в ладоши. Под потолком зажглись прожекторы. Высота была такая, что до нас прожекторные лучи опускались уже не белыми, но синими. Похожими на колонны. В этих синих колоннах висели серебристые тросы, почти до пола. Когда мы подошли ближе, я увидел, что тросы покрыты зернистым голубым инеем.
Под тросами лежали фигуры, накрытые черным пластиком. Как трупы. А может, это и были трупы. Вокруг валялись опрокинутые пластиковые стулья. В беспорядке.
– И что мы тут делаем? – осторожно спросил я.
Ван Холл не ответил.
От снежных тросов исходил ощутимый мороз, наверное, это были части мощной охлаждающей установки. Внушительное место выбрал Ван Холл для финальной беседы – я не сомневался, что это финальная беседа. Впрочем, при финальной беседе так и должно быть. Лед и молчание, гибель богов. Ван Холл, триллионер со вкусом, медленно, стараясь держаться подальше от тросов, подкрался к ближайшей фигуре и сдернул пластиковое покрывало.
На секунду я испугался, что под пластиком окажется тот парень. Которого мы видели в допросной комнате.
Или другой парень. С алебардой который.
Трупак.
Но никаких парней на полу не оказалось. На бетонном полу в скрюченном состоянии лежал красный ящер. Точно такой, какого я прибил недавно в деревне Мертвожорке. Или в Мертворожке. Или в Мертвотворожке. В Мертвоотрыжке, короче. Не помню, как там. Там, где улица Всеобщей Безжалостности и пингвин.
Ван Холл сдернул соседнее покрывало. Под ним лежал еще один красный волк. У него не хватало задней лапы, а в шее торчали вилы с обломанной рукояткой. Кому-то даже бластера не понадобилось.
– Красиво, – сказал я. – Наш народ богат самородками. Некоторые медведя голыми руками загрызть могут! Или взять Дрюпинга. Недавно сказал, что дает обет в честь прекрасной дамы, что не будет чистить уши до тех пор, пока…
Дрюпин пихнул меня локтем.
– Что это? – спросила Сирень. – Кто они такие?
– Адский Бестиарий, – улыбнулся Ван Холл. – В количестве восемнадцати штук. Дорогие ребята, сейчас я проведу экскурсию по нашему чудовищному зоопарку! Лицам с нервными расстройствами, детям, психически неустойчивым гражданам смотреть воспрещается!
– А больным фенилкетонурией? – вмешался я. – Нет, я к чему все это? Просто наш Дрюпин страдает этим недугом, а признаться боится…
– Заткнись! – рявкнул Дрюпин.
Ван Холл указал мизинцем в сторону зверя.
– Животные подобного вида никогда не существовали на нашей планете, – сказал он. – Во все исторические и доисторические эпохи.
– Мало ли бывает? – Я пожал плечами. – Может быть, мутация? Вы знаете, по телику говорят, что каждый день в природе открывают новый вид живых существ. А динозавров изучено вообще меньше одного процента. Может быть, это реликтовый… реликтовый муравьед?
Ван Холл не ответил. Достал из кармана ножичек-выкидушку, такие в нашем приюте у всех были, нажал на кнопочку. Выпрыгнуло блестящее лезвие. Я продолжал удивляться. Ван Холл снова полез под тросы и принялся ковыряться своим холодным оружием. Сначала, как мне показалось, в ухе.
Мы молча переглядывались.
Минуту спустя Ван Холл вылез. Протянул руку. На раскрытой ладони лежали глаза. Глаза смотрели на меня, блестели заледеневшими белками.
– Мутанты, говоришь? – усмехнулся Ван Холл.
И он аккуратно, почти с хирургической точностью разрезал один глаз пополам. Разделил лезвием две половинки. Сунул эти половинки Сирени, та смотреть на них отказалась. Я не отказался.
Половинки глаза были холодные.
– Что мне с ними делать? – спросил я.
– Сдави, – ответил Ван Холл. – И увидишь.
Я сдавил половинку глаза. На ладонь мне выпал круглый блестящий предмет. Я протер его о рукав и обнаружил, что это монета. Четверть американского доллара.
– Денежка, – тупо сказал Дрюпин.
– Двадцать пять центов, – уточнил Ван Холл. – Четвертак.
И разрезал второй глаз. Внутри глаза оказалась точно такая же монета. Ван Холл отобрал у меня первую, подышал на них, протер и вставил себе в глаза.
Четвертаки блеснули в синем свете.
– Вы знаете, зачем мертвецам вставляли деньги в глаза?
– Знаю, – ответил я. – Когда мертвеца везли в гробу, у него часто от тряски открывались глаза…
