Кипчак лихорадочно продолжал:
– Именно с Иггдрасиля Персивалем был сражен нечестивый Железный Пес! Именно Иггдрасиль подал голос спящим Персивалю и Пендрагону, когда к ним подкрался коварный дракон Леопольдус! Держась за его стремя, Пендрагон выбрался из Умирающего Леса, поглощаемого Чертовым Полохом! А когда…
– Достаточно, – сказал Коровин. – Мы и так знаем, что это заслуженная лошадь.
– Это не просто заслуженная лошадь! Это великая лошадь! Когда пал Персиваль, именно Иггдрасиль вынес Пендрагона с поля брани! Всего израненного! Он и сам был изранен! И контужен! Он потерял память и заблудился в пустыне. Но Пендрагон никогда не оставлял надежды отыскать Иггдрасиля…
Я почувствовал, как в моей голове начинают уже кружиться и сталкиваться все эти Пендрагоны, Персивали и Иггдрасили. И чтобы раз и навсегда привести их в порядок, я четко обозначил для себя:
1) Персиваль – павший герой;
2) Пендрагон – не павший герой;
3) Иггдрасиль – лошадь.
Произведя эту нехитрую деконструкцию, я начал воспринимать происходящее более осмысленно.
Тем временем ведущий успокоил трибуны и двинул свой конферанс дальше:
– Экспедиция достигла цели! В северных болотах, измученный, но живой был обнаружен благороднейший из коней! Он доставлен сюда, во Владиперский Деспотат! Встреча боевых товарищей прошла в дружественной обстановке, конь узнал своего соратника! И теперь, когда восстановление жизненных сил его почти закончено, Пендрагон объявляет следующее! Во имя памяти Персиваля Безжалостного, Кавалера Золотого Локона, Хранителя Золотого Предела, лучший поэт получит ценный приз! Он будет удостоен чести совершить на Иггдрасиле круг почета!
Трибуны разразились завистливыми аплодисментами. Пендрагон с достоинством кивал из VIP-ложи.
– Претенденты, на ристалище! – провозгласил ведущий. – Начнем же поэтический ристаж!
– Поэтический дристаж, – не удержался Коровин.
Калитка отворилась, и на арену организованным строем вышли поэты.
Свинья смерила претендентов оценивающим взглядом. Публика сдержанно захлопала.
Претендентов оказалось не так уж много, штук восемь. Видимо, кроме покойного ныне Персиваля Безжалостного и его здравствующего ученика и последователя, ценителей художественного слова во Владиперском Деспотате было немного.
– Перекличка! Каждый…
– Не надо переклички, – провозгласил со своей трибуны Пендрагон. – Пусть каждый представит себя сам.
– Отличная идея! – подхватил ведущий. – Очень демократично! Итак, каждый певец, то есть поэт, представляет себя сам! А пока пройдите на трибуны и выходите по одному! Начнем же, о други, наш фестиваль! Первый участник!
Первый претендент сделал шаг вперед.
– Претендент Снегирь, – объявил он громко, с достоинством.
Снегирь ничем примечательным не отличался, разве что чернильница на шее и оранжевый воротник на сюртуке. Все.
– Приступай, – велел ведущий.
Снегирь кивнул.
– Коктебель, – объявил он.
И зачитал:
На ристалище стало тихо.
Круто, подумал я. Кипчак посмотрел на меня с недоумением, Коровин стукнулся головой о решетку.
– Кто такой Борхес? – шепотом спросил Кипчак.
– Видишь ли, Кипчак, – принялся объяснять я. – Вот когда к твоей маме приходят подружки, они о чем говорят?
– Ну, не знаю… О погоде.
– А когда к этому Снегирю приходят друзья, они говорят о Борхесе. Понятно?
– Понятно, – вздохнул Кипчак.
Снегирь поклонился.
По трибунам перекатились жидкие хлопки. Пендрагон задумчиво покивал. Свинья издала полный сомнения кишечнополостной звук.
– Нескладно что-то, – сказал ведущий. – Рифма где? Рифму-то почему не дал?
– Это верлибр [23], – с гордостью ответствовал Снегирь. – Тут рифма не полагается.
– Ладно, иди отсюда, Тулуз-Лотрек [24], – ведущий сделал презрительно-прогоняющий жест. – Не полагается… Так и я могу сбацать. Следующий!
Снегирь удалился, а его место занял другой претендент, с бородой и без чернильницы, в пиджаке, однако.
– Претендент Тытырин, – объявил претендент. – Прочту настоящие стихи.
Тытырин закрыл на секунду глаза, затем сразу выдал:
В последующих строфах рассказывалось про копны, лихую молодецкую удаль и глубокую грусть, про запах свежесрубленных берез и про разливающийся по вечерам малиновый перезвон и песни соловья.
Грусть… Но грусть не отменяет беспощадности. Скоро я узнаю.
На ристалище развернулся экшн – перед самыми песнями соловья Тытырин выхватил из-за пазухи шапку и быстро надел ее на голову.
Тытырин охнул и лихо хлопнул шапку оземь. Трибуны захлопали оживленней. Свинья хрюкнула. Пендрагон одобрительно кивал.
– Молодец! – Ведущий хлопнул Тытырина по плечу. – Персиваль был бы тобой доволен. Только не в тему немного. При чем тут Россия, мы в Деспотате.
– Я могу по-другому, – Тытырин схватил ведущего за руку. – Вот так.
– Это хуже, – поморщился конферансье. – Карпаты какие-то… Шагай, Гарин-Михайловский [25], шагай!
Претендент Тытырин поклонился и удалился на трибуны.
– Претендент Ямомото, сёгун Внутреннего Предела, – объявил конферансье. – Почетный лауреат Первого Открытого Поэтического Турнира. Приветствуем.
Трибуны приветливо приветствовали прошлогоднего лауреата, весьма походившего на самурая.
Как бы подтверждая свою самурайскую сущность, Ямомото выхватил меч, произвел несколько выпадов. Свинья с опаской посторонилась на окраину арены. Зрители одобрительно загудели. Ямомото резко спрятал меч в ножны и хриплым гортанным голосом произнес:
А этот Ямомото оказался блюдолизом. Глаза дракона – это круто, глаза дракона – это звучит.
