открытые глаза ее смотрели с укором. Вдали, за тонкой фигуркой, угадывались лес и поляна, и кто-то бегал по поляне и срывал цветы, и сплетал венки... И послышалось пение... Сэнди взглянула. Тоненькая девочка стояла с венком на голове. Чудесным венком из бело-желтых ромашек.
Якоб Якоби дернул тряпицу. Луч сверкнул.
— Ах, — тихо сказала Сэнди и шагнула в дрожащее марево.
Завидев у входа в пещеру сержанта, с ухмылкой наблюдавшего за прыжками парней, за робкими движениями девушки, Якоби вновь предложил ему войти в отраженный солнечный луч, но тот отказался наотрез.
— Купайтесь в этих лучах сколько угодно, дорогой доктор, а меня прошу оставить в покое.
— Но это же так здорово, так полезно, — пытался уговорить неуступчивого служаку Якоби. — Это так... возвышенно! — Волшебник не находил слов.
— Вот и прыгайте в них сами, — советовал упрямый сержант.
— С меня уже достаточно, — пытался уверить его доктор волшебных наук.
— Вот именно, — пропыхтел сержант — с вас достаточно, а с меня и подавно.
— А может, рискнете, господин сержант? — Галик смотрел на него весело. Он испытывал прилив необыкновенной бодрости.
— Такой интересный эксперимент, — подхватил Арик. — Жалеть будете.
— Ну правда, это так, это так... — Валик задохнулся, не находя слов. — Ну, господин сержант!
— Эт-та что за разговорчики! — Сержант неожиданно побагровел. — Молчать! Что я, сам не могу решить? — Внезапно он смягчил голос, но, чтобы прекратить перепалку, скрылся в пещере.
У Сэнди не было никакого зеркальца, даже осколка, и ей мучительно хотелось заглянуть хотя бы в ручей. А смотреть в хрустальную сферу больше было нельзя. Она это отчетливо чувствовала, хотя и не понимала, почему. Вот если б в ручей... Но ручья, к несчастью, поблизости не было. Она стояла и украдкой, отодвигая привычную прядь шелковистых волос, касалась холодными пальцами воспаленной кожи лица.
— Послушай, — жарко прошептал на ухо Арику Галик. — По-моему, у нашей Сэнди кожа стала лучше. По-моему, болезнь уходит.
— Вот было бы здорово! — прошептал в ответ Арик.
Валик растерянно смотрел то на друзей, то на девушку и молчал.
За непонятными действиями молодых людей и странного чудака в поношенном балахоне кое-кто наблюдал. За одной из дальних скал притаились двое, время от времени передавая друг другу подзорную трубу.
— Ну, что там? — лениво спрашивал их командир.
Он сидел в походном кресле в тени невысокого дерева, вытянув на солнце длинные ноги в сверкающих черных сапогах.
— Не могу знать, господин лейтенант, — отвечал один из наблюдателей.
— То есть как? Что они делают?
— Прыгают, господин лейтенант.
— Куда? Зачем?
— Не могу знать, господин лейтенант.
Сверкающие сапоги недовольно дернулись.
— А эта штуковина при них?
— При них, господин лейтенант. Они вроде через нее и сигают.
— Зачем?
— Не могу знать.
— Но это точно она? — Сапоги вновь дернулись.
— Она самая, господин лейтенант. Они ее чем-то накрывают, а потом снова, стало быть...
— Что?
— Вроде как открывают...
— И?..
— Она тогда сверкает. На солнце. Отсель хорошо видно.
— Сверкает, говоришь?
— Еще как, господин лейтенант.
— Занятно.
— Похоже, кончили они свои прыжки, господин лейтенант, — сказал второй наблюдатель, отнимая трубу у первого и поднося ее к глазам. — Потащили корзину в пещеру.
— Пора! — Белобрысый лейтенант пружинисто вскочил на ноги.
— Сейчас я еще раз объясню, в чем была ваша смелость. — Якоб Якоби сутулился в своем допотопном плаще, в то время как три друга и Сэнди привольно расположились на скудной травке.
— Да какая тут смелость! — небрежно бросил Валик.
— Не скажите. Разумеется, если внешне похожее на человека существо внутри — действительно человек, а не ехидна, то после процесса инициации он продолжает оставаться человеком, даже несколько лучшим, как я вам и обещал. Или даже много лучшим — кто сколько наработал в душе своей. Если же он внутри — кролик, шакал или скорпион, то после преображения он и становится кроликом, шакалом, и скорпионом...
— Или попугаем, — как бы мельком заметил Галик.
— Что ж, укол справедливый. — Якоби вроде и не обиделся. — Наверно, во мне тогда накопилось что-то не то. Что-то жалкое, что-то птичье... Хорошо, что это процесс обратимый.
— Ваш пример это доказывает.
— Это так. Но не пуст ваш сегодняшний опыт, еще как не пуст. По совести сказать, я основательно переживал. Хотя и верил в вас. Теперь переживания позади. Никто из вас не превратился в змею или паука, в ехидну или в тривиального барана. Это кое-что значит, поверьте моему опыту, друзья мои. Теперь я начинаю думать, что даже ваш уважаемый сержант не превратился бы, простите, в бизона. А по виду — легко мог бы.
— Ну уж! — добродушно-сердито бросил Валик.
— То-то он испугался.
— Он не испугался! — Валик по-настоящему осерчал.
— Ну, не испугался, — примирительно сказал Якоби, — так оробел.
— И не оробел он! — продолжал кипятиться Валик. — Просто он... Просто он...
— Оставим ненужный спор, — сказал Якоби. — Вернемся к вашим тоже вполне достойным фигурам. Вы не сразу ощутите перемену. Но сразу и не надо. Добрая сила уже поселилась в вас. И она действует.
— Чувствуешь? — Галик толкнул локтем Арика.
— Еще бы! — ответил тот и толкнул локтем Валика.
— Так надо тогда всех пропустить через этот шар! — воскликнул добрый Валик. — Всех на свете!
— Отличная идея! — откликнулся Арик.
— Просто класс! — заключил Галик.
Якоби грустно улыбнулся.
— Ничего не выйдет.
— Почему? — спросил разочарованный Валик.
— Положительным образом шар действует не на всех.
— На кого же? — спросил Арик.
— Только на тех, кто до этого дорос, кто к этому стремится в глубине души своей.
— Мы, значит, доросли? — решил уточнить Галик.
— Полагаю, что да, — скромно ответил доктор волшебных наук.
— Зато отрицательным образом этот шар способен действовать на многих? — Арик взглянул на
