Спокойный хаос

умирает, а вы оба не скорбите: хорошенькое дело. А я вот переживаю, горюю, и у меня бывают даже приступы паники, но совсем по другому поводу, и мне тоже не больно оттого, что она умерла. Значит, и я тоже ее не любила.

Снова она меня буквально втащила в этот бессмысленный спор, и на этот раз я отреагировал еще более неуклюже, а ведь не надо было:

— Да что ты такое говоришь, Марта? Да любили мы Лару.

Мой ответ ее полностью удовлетворил, она улыбалась.

— Глупости, Пьетро. Одна я знаю, что она, бедная, вынесла. Знаешь, ведь на занятия по йоге, к китайскому знахарю, к колдуньям ее сопровождала я. Она прекрасно знала, что ты ее не любил, она знала обо всех твоих походах на сторону, но с тобой даже заговаривать на эту тему не пыталась, потому что ты всегда заводил свою песню с твоими дурацкими выдумками насчет вашего союза, насчет духа, царящего в вашем семейном очаге, и все кончалось тем, что она тебе верила. Ей не хватало мужества взглянуть правде в глаза, но она обо всем знала, и, доложу тебе, знала очень хорошо и сильно от этого страдала.

— Лара не страдала. Это ты всегда страдала. Это она сопровождала тебя к знахарям.

— Ты хоть со мной-то не хитри, — встала на дыбы Марта. — Лара очень страдала! И у нее были причины страдать, потом что ее муж изменял ей направо и налево, и никто ее не любил, даже родная дочь.

— Да перестань ты, пожалуйста. Марта, ты, как всегда, все преувеличиваешь.

— Если не… — улыбнулась она, — если не… — и на мгновение в ее глазах появилось то выражение радости, тринадцать лет назад запечатленное на фотографии перед витриной магазина «Криция», обессмертившей его, — если только ты об этом и не подозревал даже. Посмотри мне в глаза, Пьетро, и ответь. Ты и вправду не догадывался, что Лара страдала?

— Лара не страдала, это ты страдала. Ты страдала всегда и продолжаешь страдать сейчас, насколько я могу судить. Она — нет.

Несколько мгновений она ошарашенно смотрела мне в глаза, а потом вдруг рассмеялась.

— Великолепно! Это же надо, а! Подумать только. И ты еще говоришь это искренним голосом! Ты не знал, что твоя жена страдала. У нее буквально разорвалось сердце оттого, как она страдала, а ты даже об этом не…

— Ну, ладно, хватит! Лара хорошо себя чувствовала, и я ее любил и не гулял на стороне.

— Да что ты? Нет, говоришь? — она повысила голос. — А что ты тогда скажешь насчет Габриеллы Париджи? Лара меня взяла с собой один раз, когда следила за тобой, и я тебя видела собственными глазами, я видела, как ты входил в тот дом на Корсо Лоди, хотя в это время ты должен был быть в Лондоне! Что ты там делал? Производственное совещание?

— При чем тут это, Марта, это было десять лет назад.

— Ах, вот как, значит, если это было десять лет назад, то не имеет уже никакого значения? Напомню тебе, что твоей дочери тогда было только три месяца, три-ме-ся-ца! И у Лары была послеродовая депрессия, или и этого ты тоже не знал?

— Марта, прошу тебя, пожалуйста…

— А как же та другая, ведущая? Когда она была у тебя? Пять лет назад? Да, это было пять лет назад, я еще была беременна Джакомо. Что, и это слишком, пять лет назад уже не считается? И это тоже не имеет значения? Ночь вручения «Оскара» в Лос-Анджелесе, ты помнишь? Ты хорошо помнишь ту штучку, с которой ты провел ночь в Imperial Bedroom[27] в отеле в Беверли-Хиллз? О, откуда я знаю это? Что ж, так уж случается, что…

— Послушай, я не знаю, что это тебе вдруг в голову взбрело ворошить старое. Меньше всего это касается тебя, но единственное, что я могу тебе сказать, я любил Лару, и она это знала. Вот и все. Может быть, я и изменил ей те два раза, если хочешь знать всю правду, я ей изменил еще пару раз, всего четыре раза, и все с начала нашей совместной жизни, в первые годы, когда, с твоего разрешения, и у меня была потребность время от времени отколоть какой-нибудь фортель; но я ее любил и уважал, и она вовсе не страдала.

При этих словах Марта просто вышла из себя. Так мне, олуху, и надо, сейчас думаю я, если не удержался, надо же было промолчать.

— Послушай, ты мне-то хоть лапшу на уши не вешай! — завопила она. — Рассказывай об этом кому- нибудь другому, понятно тебе? Мне не так просто навешать, я — не она! Я еще хуже тебя, что ты думаешь? Нет, я такая же, как ты! Ты всегда делал все, что твоей душеньке было угодно, и всегда тебе было наплевать, что думала об этом Лара. Вот, как ты ее уважал! Ты даже со мной переспал!

— Да о чем ты говоришь? Я тогда с ней даже не был знаком.

— Все равно!

— Как это все равно? Марта, ты просто рехнулась, что ли? Может быть, чем разговаривать со мной, тебе лучше бы обратиться к…

И, наконец, посреди этой бесполезной фразы, после стольких ненужных слов, меня осенила идея, и я поступил правильно: встал и пошел прочь. Чтобы окончательно не разозлиться, я вернулся в машину. Ведь я начал выходить из себя, и ситуация с каждой минутой становилась все запутаннее и гротескнее, однако сейчас стало все ясно. Я оставил ее одну на скамеечке, а она из гордости или, может быть, потому, что не знала, что делать, еще долго сидела там, по крайней мере, с час. Началась перемена. Клаудия выглянула из окна, и мы помахали друг другу рукой. Из школы вышла учительница Паолина, я поздоровался с ней. Сделал два звонка по работе, покурил, съел бутерброд и стал потихоньку приходить в себя, потому что в тот момент мне нужно было как можно скорее успокоиться. Ну вот, я снова полностью владел собой. Когда Марта встала со скамейки и пошла ко мне, я был невозмутим. Я все еще надеялся, что она пройдет мимо прямо к своей порядком разбитой «Твинго», которую припарковал я, в то время, как она устраивала стриптиз, а потом я оставил свою визитную карточку со своими номерами телефонов за стеклоочистителями «СЗ», которую она помяла, потому что ущерб, который чужой машине причинила она, собирался возместить я, но она подошла и наклонилась к окошку, чтобы поговорить со мной, совсем как Пике вчера вечером. Как вчера, вдруг закапал мелкий дождичек. Как любопытно, однако, такое идеальное повторение деталей с диаметрально противоположными эстетическими параметрами: вчера вечером над окошком моей машины склонился самый некрасивый из всех, кого я знаю, мужик, а сегодня утром одна из самых красивых знакомых мне девушек, и оба они в одинаковой абсурдной позе стоят под дождем, чтобы досказать последние слова, и это после того, как они уже выпустили на меня порядочное количество боли и тревоги, кто его знает, как давно глодавших им душу.

— Знаешь, что мы с Ларой сделали вместе в последний раз? В тот день, когда ты повез детей в аквапарк, мы поехали в Гаворрано к одной прорицательнице. Лара тебе не рассказывала об этом?

— Нет.

— И знаешь, что нам сказала прорицательница? Она погадала нам на картах и каждой предсказала судьбу. Сначала мне. Она сказала, что у меня будет успех, шумный успех в работе и в любви, что у меня будет много мужчин, и все они будут в меня влюблены, но что я, к сожалению, умру молодой. Потом она раскинула карты для Лары, но взглянув на них, даже не захотела ничего говорить. Лара ее долго упрашивала, и тогда та ей и говорит, что и она тоже умрет молодой и что нигде и ни в чем она ни черта не добьется, и что как и раньше, останется одна, без мужчины, навсегда. Тогда Лара рассмеялась и сказала прорицательнице, что та ошибалась, потому что у нее уже есть мужчина. И все же, проанализировав карты, прорицательница хладнокровно ей повторила, что мужчины у нее нет и никогда не было. С веселым видом Лара стала настаивать, даже имя твое назвала, и сказала ей, что вы живете вместе уже одиннадцать лет, что у вас есть дочка и что в первых числах сентября вы собираетесь пожениться. Значит, в карты закралась ошибка. Прорицательница выслушала ее, посмотрела на меня, взглянула на карты, потом снова на Лару и мягким таким тоном, каким обычно сообщают плохие новости, сказала ей: «Мне очень жаль, красавица, повторяю, этого мужчины у тебя нет…»

Изящной походкой Марта отошла от машины, направилась к своей «Твинго». Вся одежда на ней вымокла, мокрые волосы поникли, и лицо было мокрое от дождя. Она завела мотор и без труда выехала с места парковки, куда два часа назад не могла вписаться. А я больше не беспокоился о том, как она себя чувствовала, или что могла сделать, мне казалось, что и она тоже уже успокоилась. Не знаю,