пришедший сюда, чтобы предложить мне совершить предательство, спустился на пару уровней в видеоигре, то, что мне кажется серьезным и безапелляционным, для него только предварительное прощупывание: легкий светский треп.
— А известно ли тебе, что сделал Жан-Клод? — задает он мне вопрос. — Ты об этом знаешь или нет?
— Нет.
— Он вор, Пьетро. Он лжец, мошенник и вор. Он меня облапошил и обокрал. Ты говоришь, что он тебе друг, он был и моим другом тоже, тридцать лет, знаешь ли. Он воспользовался моим к нему доверием и обокрал компанию: он украл большие деньги, Пьетро. Он фальсифицировал отчеты для того…
О, нет-нет, я даже слышать не хочу об этом. Вне всякого сомнения — это наглая ложь: у меня нет возможности это проверить, Жан-Клода выперли и теперь могут говорить все, что им вздумается. Даже слушать об этом не желаю…
— …а когда я об этом узнал, он начал меня шантажировать. Ты об этом не знаешь, ты просто ничего не можешь знать об этом, потому что ты честный человек, и Жан-Клод не стал впутывать тебя в свои махинации, но…
И
— …он сделал ставку на то, что в данный момент подобный скандал провалил бы слияние, следовательно, нам не осталось другого выхода, как…
После того, как я зарегистрировал в судебных органах мою кинокомпанию и вложил горстку денег, все, что я мог инвестировать, в сценарий, Витторио Медзоджорно умер. Молниеносно трагически скончался. Я пошел на его похороны: там были актеры, режиссеры, продюсеры, но было и много простых смертных, каким неожиданно снова стал я — это были люди, которые могли бы встретить Витторио Медзоджорно в банке, попросить у него автограф, сделать ему комплимент и смешаться с толпой на его похоронах, но даже в самых смелых мечтах они не надеялись работать с ним. Это были также и похороны моей карьеры продюсера, мне даже в голову не могло прийти продолжать реализацию своего проекта с кем-нибудь другим, эти похороны стали для меня посланием свыше, знаком, по крайней мере я так себе это истолковывал, и снова стал работать актером на телевидении, что и определило мою встречу сначала с Мартой, а потом и с Ларой, рождение моей дочери и все то, чем за последние двенадцать лет была моя жизнь.
— …это делает тебе честь, но, поверь мне, он этого не заслуживает. Следовательно, предупреждаю тебя, ты совершаешь большую ошибку, отвергая такую возможность только из-за дружеских чувств, которые ты к нему питаешь. И я уважал его, и, следовательно, был сражен наповал, когда обнаружил, что он оказался бесчестным человеком…
Никто до сих пор еще не экранизировал роман «Игра на рассвете», но пару лет назад в Австрии по этому роману сделали мини-сериал, и самое смешное в том, что решение приобретать его для показа в Италии или нет, было практически самым первым решением, которое мне предстояло принять после того, как Жан-Клод назначил меня директором по программам.
— …сколько прекрасных лет мы прожили вместе, сколько успехов мы добились вместе; вспомни хотя бы золотые времена
Я решил не покупать тот мини-сериал: он был паршивый.
— …или, по крайней мере, предрасположение, так это будет по-итальянски? Предрасположение должно было быть наверняка, ведь потом сделал он это. Но где оно было? Я задавал себе этот вопрос из месяца в месяц, я не спал по ночам, пока не нашел ответ на свой вопрос. Ты хочешь знать ответ на мой вопрос? Хочешь знать, где пряталась бесчестность Жан-Клода, когда он был еще честным?
Три. Очень интересно. Где это там притаилась способность богохульствовать у Еноха? Где засела алчность, из-за которой несколько минут назад, принимая решение, я колебался? А сейчас, хотя я в эту фигню и не верю, где была эта бесчестность Жан-Клода? В третий раз в течение часа передо мной возникает один и тот же вопрос — вопрос, который до сегодняшнего дня мне даже и в голову не пришел бы. Нет, все это не случайно. И если Терри знает ответ на свой вопрос, тем лучше: мне интересно его послушать.
— Где же она была?
— Ее не было, Пьетро. Вот, в чем вся суть. Ее не было.
В эту минуту его взгляд озарил какой-то странный свет.
— Видишь ли, в университете я изучал физику. И вспомнил, что атом, переходя из одного состояния в другое, излучает частицу света, так называемый фотон. Прежде всего вспомнил вопрос, который мне был задан на экзамене по этому поводу: у меня спросили, откуда появляется фотон? Как он появляется? Где он был раньше? Этого в учебнике не было, таким образом они хотели проверить, размышлял ли я над этой проблемой, или нет. Но я об этом даже не подумал и сказал глупость: я сказал, что фотон находится внутри атома. Тогда мне объяснили, что это не так, фотон вовсе не находится внутри атома. Фотон появляется именно в момент перехода, он образуется в результате этого перехода. Понимаешь? Все очень просто: это так же верно, как то, что внутри у меня нет звуков, которые сейчас издает мой голос. Вот как мне удалось смириться с бесчестностью Жан-Клода и не вычеркнуть те тридцать лет из своей жизни: того, что Жан-Клод совершил в течение этих двух лет, не было у него внутри: оно, как и фотоны, появилось во вполне конкретный момент, по вполне определенным причинам. Точнее говоря, любой из атомов, из которых он состоит, в переходный момент из одного состояния в другое мог породить его бесчестность. Знаешь, когда Жан-Клод начал воровать? Только два года назад, Пьетро, то есть, когда он женился на этой принцессе вайши. Чтобы выйти за него замуж, ей пришлось отказаться от своей касты, понимаешь, и он, должно быть, внезапно почувствовал свою ущербность, почувствовал себя ниже ее, подобное чувство ему никогда раньше не приходилось испытывать…
Хватит. Мне интересно было услышать ответ, грязь, которой Терри продолжает обливать Жан-Клода, меня не интересует. Ответ был найден, и это важно. И до тех пор, пока ракетка не ударит по теннисному мячу, он не разовьет скорость. Мнение, которое складывается о совершаемых нами поступках, квалифицирует только то, что мы собой представляем в данный момент, а не то, какими мы были раньше. Совсем недавно и только на минуту во мне проснулась алчность. Только сегодня утром у Еноха случайно вырвалось проклятие. Да, эта история о фотонах очень убедительна. И сейчас, когда у меня есть убедительный ответ, я могу коснуться темы, которую до сих пор я тщательно избегал: только вчера, во время того долгого объятия на этой скамейке, я физически возжелал Марту — бесполезно это отрицать: вчера, обнимая ее, я хотел ее, а она должно быть, об этом догадалась. Но раньше этого желания во мне не было, оно не теплилось во мне с тех пор, как двенадцать лет назад мы переспали, а потому как этого желания во мне не было, оно не могло причинять Ларе боль, пока мы с ней жили вместе, она не должна была страдать от ревности, и тем более, не я ее убил. Я хотел Марту двенадцать лет назад до того, как познакомился с Ларой, потом я привязался к Ларе и сексуально желал только ее, но только вчера я снова возжелал Марту, это случилось в совершенно иной фазе моей жизни, после того, как переход не одного, а миллиардов электронов радикально изменил мою жизнь, мое состояние, мой
Между тем и Терри примолк. Кажется, что и он высказался до конца, и он тоже, а сейчас молчит, а может быть, он только сожалеет о том, что у него вырвалось что-то искреннее. Он приехал сюда из Парижа только для того, чтобы сделать ход номер 109 из своей предварительно разработанной стратегии предательства. И мне представился удобный случай: полубог снизошел до меня, превратился в маленького человека, чтобы осуществить свою миссию, действительно те, кто нас видит в эту минуту — пакистанец, женщина с коляской, продавец в газетном киоске — никогда не смогут догадаться, насколько могущественнее меня человек, который со мной разговаривает, максимально, что им может прийти в голову, это то, что он мой непосредственный начальник, только потому, что он старше меня по возрасту. Так захотел он, я никогда не узнаю, какие мотивы были у него на самом деле: поэтому, если я хочу оказать ему
