Морская сила(Гангутское сражение)

В который раз генерал-адмирал восхищался в ду­ше смекалкой царя…

Отправив Ягужинского в Ревель, царь принимал перед отъездом английского посла. Так повелось, что властители, заняв трон, часто меняли своих по­ слов.

Петр достоверно знал о враждебности Мекензи к стране пребывания и позволил себе то, о чем десяток лет назад и не помышлял бы.

На прощальной аудиенции, услышав отзывные грамоты английского посла, царь вызывающе спро­сил у Головкина:

—    Кто кредитив сей подписал?

—    Королева Анна, государь.

—    Покойница! — раздраженно крикнул царь. — Верни их послу. С того света грамот не приму.

Растерянный Головкин протянул Мекензи грамо­ту. Побледневший посол пробормотал:

—    Документ, государь, составлен по всей форме.

—    Этак я тебе кредитивную грамоту дам к моей матушке, царство ей небесное, Наталье Кирилловне!

Мекензи еще больше смешался, развел руками, а Петр вдруг захохотал:

— Передашь моей матушке приветствие от меня?

Разговор принимал угрожающий характер. «Бог мой, — думал Мекензи, — черт с ними, с грамотами, только бы ноги унести. Головы-то царь рубит часто без разбора».

Долго еще издевался царь над послом — быть мо­жет, вспомнил, как в свое время глумились англича­не над Матвеевым?

Свою твердость он проявил не напрасно.

Вернувшись из плена, Карл XII сразу наотрез от­казался вести мирные переговоры. Он надеялся на войну «до победы». Значит, надлежало «разговор» с ним вести прежний, тем более что король издал «Каперский устав», и прошлым летом шведы захватили полсотни купеческих судов, направлявшихся в Россию. Посматривал Петр и на Европу. Там наконец-то развязались руки у Англии, окончилась Война за ис­панское наследство. «Того ради, — писал царь Долго­ рукову в Данию, — короля лучше на том шведском берегу посетить и к желаемому миру принудить, а еже­ли в том слабо поступить, опасно, дабы кто из силь­ ных в медиаторы не вмешался, и тогда принуждены будем все по их музыке танцевать».

Отпустив с миром Мекензи, Петр ждал вестей из Ревеля.

Замысел царя удался на славу. Ранним утром 9 ап­реля один за другим снялись с якорей три фрегата: «Самсон», «Святой Павел», «Святой Петр» и шнява «Принцесса». За островом Нарген капитан Бредаль, как было предписано, вскрыл пакет. Указ Петра был короток: «Идти по западную сторону островов Даго и Эзель искать каперов, которые крейсируют меж этих островов и Готландом.

Поймать их и разорить. Такожде поступить и с прочими неприятельскими судами, военными и торговыми…»

— Передать по линии, — скомандовал Питер Бредаль, — фрегатам и шняве лечь в дрейф. Капитанам прибыть на «Самсон».

В полдень отряд, распустив паруса, при попутном ветре двинулся на запад. Выходя из Финского залива, фрегаты и шнява растянулись по фронту на видимос­ти и направились к югу.

Спустя два дня в 5 милях от Виндавы на горизонте замаячил парусник.

— Барабаны наверх! — скомандовал Бред ал ь. — Пушки к бою! Флаг до места!

Спустя полчаса в подзорную трубу Бредаль опреде­лил: «Капер о шестнадцати пушках».

На первый предупредительный выстрел шведский капер ответил залпом бортовых орудий. Завязался бой, — видимо, капером командовал опытный капи­тан, который и не думал спускать флаг.

Канониры «Самсона» оказались более меткими, чем их соперники. У шведов появились пробоины. Капер, увертываясь от выстрелов, попытался ус­ кользнуть. Но поздно. Со всех сторон его окружили подоспевшие фрегаты. Наконец «Единорог» — так звали шведа — спустил флаг. Вечером один из фре­ гатов повел его на буксире в Ревель. Остальные су­да продолжали поиск и через день в 8 милях от Вин­давы пленили без боя еще один 10-пушечный ка­пер, «Эсперанс». Третий капер, «Стокгольм», за­хватили далеко к югу, около острова Готланд. Этот приз пришлось сжечь: на горизонте показалась шведская эскадра. Бредаль скомандовал повернуть на север…

Еще на подходе к Кроншлоту Бредаль увидел па­руса кораблей, зимовавших на рейде у Котлина. Один за другим вытягивались туда из гавани два десятка линейных кораблей, десяток фрегатов — флот гото­вился к дальнему походу. Петр решил послать на га­лерах войска в Данию, чтобы высадить их на швед­ском берегу вместе с союзниками.

Корабельному флоту ставилась задача — прикры­вать галеры и не допускать шведов к нашим берегам.

Шведы после Гангута почувствовали силу русско­го флота. Но надежд не оставили. Ждали случая. В конце мая наведались в Ревель тринадцать швед­ ских вымпелов. Кораблей больших в гавани не оказа­лось.

Шведы намеревались отыграться за прошлогод­нюю неудачу. Но врасплох русских не застали. Уже при входе батарея на мысу охладила их пыл.

Потом заговорили пушки двух бригантин. На при­стань быстро выставили полковые пушки и стреляли в упор. Пришлось шведам убраться восвояси.

Ватранг отвел душу, доложил королю о больших потерях у русских. Но король теперь настороженно относился к рапортам моряков. Сенат сообщил о поте­ре на море трех вооруженных каперов.

А царь похвалил Бредаля, расцеловал его при всех:

— Сей трофей невелик, но взят тобою в море, прежде такого не бывало. Приведи в порядок суда и отправляйся заново в море. Тереби шведов у ихних берегов.

Из Ревеля берегом прискакал курьер. В Ревеле объявились две иноземные эскадры. Адмирал Норрис — флагман английской, шаутбенахт Дефет ко­ мандует голландской эскадрой. Эскадры конвоирова­ли более сотни купеческих судов, следующих в Петер­бург.

— Сие похвально, — прочитав рапорт, обрадовал­ся царь, — пускай брат Карл ведает, што нас морские державы жалуют.

В рапорте сообщалось, что вместе с эскадрами в Ре­вель прибыли три «покупных» корабля: 54-пушеч-ный «Лондон», 50-пушечный «Британия», 44- пушеч-ный «Ричманд».

— Молодец Салтыков, ко времени подоспел, — сказал царь Апраксину, — растет наша сила морская. В будущую кампанию возьмем брата Карла в клещи. Слухай, генерал-адмирал, мои мысли.

Перед выходом еще раз обсудили сАпраксиным план кампании.

—    Ведомо тебе мое рассуждение, покуда непри­ятель в немецких землях, а когда и выгнан будет, чаю, конца войне не быть, море от шведов чисто не бу­дет. Того ради лучше Карла на его берегу навестить и к миру принудить. — Петр показал по карте. — Ны­не у шведа Штральзунд да Висмар. Там саксонцы и датчане норовят кус ухватить. Будя им. Я так пола­гаю: двинуть войска сухим путем, а полка четыре на галерах морем.

—    Кто поведет галеры? — спросил Апраксин.

—    Покуда с полками пойдет Змаевич до Либавы. — Петр помолчал, раскуривая трубку, и неожи­данно закончил: — Опасаюсь, ежели мы промедлим, как бы кто из сильных не вмешался. Англия, да Франция давно присматриваются на наш край.

Тогда принуждены будем под их дудку танцевать.

Не отпуская Апраксина, царь, нахмурившись, протянул ему письмо:

— С почтою получил ведомость от Салтыкова, на­доел он мне с этими женками. Почитай.

«От офицерских жен, — читал Апраксин вполго­лоса, — житья нет, не могу от них никуда скрыть­ся; приходя чинят великий крик и великое бесчестье… Ныне их родственники, жены ищут на мне, что оных не выручаю и денег также им не посы­лаю, — и от такого страха я скрываюсь и не могу вы­ходить со двора, понеже хотят засадить меня в тюрьму, г. кн. Куракин отказался во всем, а сказал, что денег у него в нынешнее время нет и все в расхо­де, а мастеровые люди мне докучают непрестанно, что не имею от них покою, и о сем Ваше Царское Ве­ личество всепокорно прошу, дабы указали прислать свой милостивый указ к г. кн. Куракину в зарплату мастеровым людям и на отправление 250 фунтов.

Еще ж всеуниженно прошу Ваше Царское Величе­ство о своем зажилом жалованье за прошлый год, ко­торое мне не доплачено, також и за нынешний вы­дать оное мое зажилое жалованье, дабы указали по­слать свой всемилостивейший указ г. Куракину, по­неже мне ныне учинились великие убытки и помираю с голоду». Пожимая плечами, Апраксин вернул письмо царю:

— Все по делу, Петр Лексеич, помочь надобно». Верный служака.

Царь с досадой отмахнулся:

— Сам знаю. Мне и Макаров о нем докладывает.

С той же почтой пришло письмо от Салтыкова ка­бинет-секретарю, в котором он откровенно изливал душу и сообщал с тревогой о своем бедственном поло­жении. Царь не спешит выручать своего подопечно­го. В июне 1715 года к Салтыкову явились пристава, чтобы вести его в тюрьму, о чем он сообщил Макаро­ву, «по челобитью офицерских жен стали мне вели­кие деньги, чтоб меня в тюрьму не водили, а карау­лили б меня в доме моем, понеже я болен; и ныне я си­жу за караулом тех приставов, из которых стере­гут меня двое днем, а четверо ночью, взаперти, чтобя не ушел; и возьмут меня к суду в скорых числах,в которых я не знаю, что чинить, понеже я доносиле. ц. в-ву многократно, а указа поныне не имею; и не знаю, что учинится со мною, а становятся мне та­кие великие убытки, а денег у себя не имею и не знаю, чем стало питаться: жалованье, выданное мне Ку­ракиным, я употребил на часть уплаты мастеро­вым людям, понеже и от оных мастеровых людей не имел я покою и ожидал також засаждены быти от них в тюрьму». И вновь, предчувствуя неладное, письмо заканчивает печальным вопросом: «Долго льмне еще быть здесь, в Англии?»

В конце июня вице-адмирал Петр Михайлов под­нял флаг на «Ингерманланде», авангард возглавил капитан-командор Меншиков. Не отставал царский любимец — и по делу успевал, и в морской карьере шагал. Брал здоровьем, хваткой и сноровкой, умом. Недавно заслужил от Петра звание подмастерья кора­ бельного строения. Особо ценил его Петр за прозорли­вость. Приняв в подарок «Шлиссельбург», он подме­тил немало недостатков и высказал царю:

— Господин вице-адмирал, по моему разумению, капитана корабля надлежит назначать при закладке киля.

Петр внимательно слушал:

—    Ну-ну, выкладывай.

—    Ежели на корабле с той поры объявится хозя­ин, то он не допустит упущений в постройке. Ему ведь плавать.

Петр согласился сразу, и с той поры на новые ко­рабли командиров назначали при закладке корабля на стапелях…

Эскадра готовилась сняться с якорей, но случи­лась беда. Лето стояло жаркое, сухое, без дождей. Но­чью 27 июня разразилась гроза. Молния ударила