Мария Парфенова
Янко
Поскрипывая и покачиваясь на ухабах, в селение въехала телега. Дрогнув и подняв облачко пыли, остановилась у колодца. Едва не перевернув укрытые холстиной ящики, с телеги грузно спрыгнул человек. Забренчал-зазвякал увесистый кошель на поясе незнакомца, запищали-захныкали на разные голоса ящики.
— Доброго здоровьица, — остановился, опершись на палку, прохожий.
— И тебе деньков ясных, — поправил начавшую было сползать холстину незнакомец.
— Что за товар везешь, мил человек? Уж не сарбушей ли на ярмарку?
Незнакомец покосился на ящики, едва заметно усмехнулся:
— Нет, не сарбушей, — еще раз окинул он взглядом прохожего. — Притомился я что-то с дороги. Где тут у вас на ночлег остановится можно?
Сердце нетерпеливо кружилось в сенях, путалось под ногами, просяще повизгивало.
— Сейчас, сейчас, подожди маленько, — ласково отмахнулся от сердца Янко. Надел левый башмак. Потянулся за правым.
— Янко, сынок, — выглянула из горницы мать, — будешь на ярмарке, узнай, почем нынче сарбуши. Нам бы к Желтому Урожаю хоть одного. Чтоб не хуже, чем у людей.
— Янко, а мне, — вынырнула из-за материной юбки быстроглазая Элиска, — бусы купи, ладно? Купишь? — завертелась она волчком возле старшего брата. Схватила на руки сердце, распушила красноватую шерстку, подбросила в воздух, ловко поймала.
— Элиска, — постарался придать голосу серьезность Янко, — живность не мучь. Вот будет у тебя свое сердце, делай с ним, что вздумается.
— Ну и пожалуйста, — опустила на пол сердце Элиска. — Очень надо.
Дошагав до первых изгородей, Янко обернулся. Вот он, его дом. На самом краю села, на отшибе, можно сказать. Покосившиеся стены. Побитая черепица. Почерневший от влаги забор.
Дааааа… Не захочет Марьяна в таком доме жить. А коли захочет, отец не пустит.
Вспомнились Янко глаза пана Войтеха, голос вспомнился:
— Беднота вы, Янко. Вся семья ваша. Беднее не сыщешь. Не для того я мою Марьянку лелеял да холил. Не такого жениха ждал.
Протянул Янко руку, кошель холщовый на шее под рубахой пощупал. Десять медяков. Десять монет, тайком ото всех заработанных. Тайком сохраненных. Выиграть. Обязательно выиграть.
Пылит под ногами дорога, торопится к постоялому двору Янко, повторяет всё, чему когда-то дед учил. Не сбиться. Главное — не сбиться. Главное — выиграть. Тот приезжий, говорят, мастак, но и он, Янко, тоже не лыком шит.
А выиграет Янко, наполнится медяками кошель — починит Янко крышу, забор подправит. А бог даст — еще и на кобылку хватит. И тогда, глядишь, поднимет на него глаза чернобровая красавица Марьяна.
— Правда ведь? — бросает Янко ласковый взгляд на семенящее рядом сердце.
Замирает сердце, хлопает ресницами — словно соглашается: правда, Янко, конечно, правда.
На постоялом дворе пана Марека, как всегда, было шумно: всхрапывали в стойлах уставшие от долгой дороги кони, с гомоном сновали по двору куры, гремела крынками пани Злата, ругались картежники.
Войдя и поклонившись хозяину, Янко огляделся.
— Неужто уехал, — ёкнуло было сердце.
Но нет. В дальнем углу полутемной корчмы, спиной к собравшимся, сидел он, тот, на кого Янко возлагал такие надежды. Заезжий любитель эля, мот и картежник, пан Казимир. Компанию пану составлял молодой чубатый парень.
— Трефовый паж! — явно довольный выпавшей картой осклабился хлопец.
— Трефовый герцог, — усмехнулся в усы пан Казимир, накрывая карту Чубатого своей.
— …три, четыре, пять, — перекочевывают медяки с ладони парня в кошель пана Казимира.
Чубатый досадливо морщится, барабанит пальцами по столу.
— Отыграться хочешь? — хитро щурит левый глаз пан Казимир.
Настороженность в глазах парня.
— Сердце ставь, — указывает куда-то взглядом пан. — Выиграешь, все деньги отдам. И за сегодня, — медлит он. — И за вчера. Правда-правда, — ловит он недоверие в глазах Чубатого.
Колеблется парень.
— Ну, ты мне скажи, — по-приятельски хлопает его по плечу пан Казимир, — Ты женат?
— Женат, — отстраняется от ладони пана Казимира парень.
— Тогда зачем оно тебе? — на лице пана Казимира почти искреннее удивление. — Второй-то любви из него всё равно уже не выжмешь.
— Давай-давай, — подбадривает он парня. — Денежки-то в хозяйстве ох как нужны.
— Нужны, — неуверенно кивает парень, тянется вниз, достает из-под лавки сердце. Водружает на стол.
Встретившись взглядом с паном Казимиром, сердце шарахается. Подвывая, прижимается к домотканой рубахе хозяина.
— Ну-ну, что за телячьи нежности, — ворчит парень. — Сиди смирно, не позорь.
Трефы, бубны, пики, червы.
Пажи, герцоги, воины, оруженосцы.
Стремительно тающие веера карт.
— Воин пик, — дрожит рука парня.
— Дракон пик, — не скрывает улыбки пан Казимир.
Коротко взвыв, парень роняет голову на руки.
— Забирай! — отталкивает от себя сердце.
— Нет уж, родной, давай по правилам. «Добровольно передаю господину герцогу Франциску Четырехпалому…»
— А почему герцогу-то? — поднимает голову парень.
— А вот это уже не твое дело, малый, — смеется пан Казимир.
