– С ним так же, как и у вас. Мы называем их клинки одного боя. Редко кто из них проживает больше. Именно поэтому солдаты готовы отдать последние деньги за хороший клинок.
– Это верно, – согласился Ал-Тор, вспомнив, что любой солдат, желающий прожить несколько больше, чем один бой, готов был остаться голодным и босым, но иметь в руках хороший, булатный меч. Ведь от этого зависела его жизнь. – Хорошо. Расскажи мне, как это началось, – попросил он, устраиваясь поудобнее и приготовившись слушать.
– Люди враждовали всегда. От начала времен, еще когда человек только и мог, что собирать плоды и выкапывать съедобные корешки, появилась эта тяга к войне.
Дубина, обожженная в пламени костра, с рукоятью из необработанной шкуры, именно она стала прародителем того самого гердана, удара которого все так страшатся. И именно он считается главным хранителем памяти стальных. Весь род палиц, булав, монгенштернов произошел именно от нее.
Следующим стал топор. Однажды какой-то мудрец, рассматривая расколотую о чью-то, особо крепкую голову дубину, решил вставить в раскол кремень и примотать его ремнем. Это и был первый боевой топор. Секиры, алебарды, бердыши – это все его потомки.
Вскоре появились копья. Все так же бесхитростно. Более-менее прямая палка, кое-как обколотый кусок кремня и все. Ничего больше. С ножами еще проще. Острый осколок камня, рог убитого животного, обоженная на костре палка стали родоначальниками ножей, кинжалов, стилетов.
Сложнее всего было с нами. Ты не поверишь, но первый меч тоже был деревянным.
– А почему не каменным? Ведь кремень намного крепче и острее.
– Верно. Но только отчасти. Каменный клинок легко мог расколоться от удара об особо крепкий череп. Кстати, такие экземпляры до сих пор иногда попадаются.
– Эй, давай-ка без намеков.
– Извини. Не смог удержаться, – с весельем в голосе ответил клинок и продолжил: – Твои предки вытесывали мечи из особо твердой древесины. Дуб, бук, ясень. Потом клинок обжигали и можно было сражаться. Но такое оружие редко переживало своего хозяина. Чаще было наоборот. Пока не появился очередной умник, додумавшийся прорезать вдоль лезвия пазы и вставлять в них куски камня или осколки костей, а иногда и зубы хищных животных. Меч долго вымачивали в воде, а после, сделав режущую кромку, обжигали над костром и заливали в паз смолу, приклеивая то, что смогли воткнуть туда. Так появились мы.
Шли века, но люди не оставляли своих попыток, стараясь все больше усовершенствовать оружие. Пока наконец, не появились мы. Стальные. Было время, когда люди уничтожали целые поселения и народы, чтобы узнать секрет стали. Булат ценился дороже золота. За обладание клинком с муаровым узором воины готовы были пожертвовать собственной душой.
Но с тех пор, как появились первые стальные, во всех родах пошло правило передавать эту историю. Люди приходят и уходят, меняются носители и эпохи, но знание должно остаться. Хотя и среди вас есть люди, ставшие носителями памяти. Немного. Но они есть. Один из таких носителей живет в замке.
– Кто?
– Мой повитуха. Кузнец. Тебе повезло, что он выбрал твой замок для житья. Именно такие, как он, и бывают носителями памяти, хранителями этой истории.
– Мне в любом случае повезло. Он прекрасный мастер.
– Так ведь это одно и то же. Только хранитель может быть мастером, способным выковать муаровый клинок.
– Что ж. Спасибо за историю. Только теперь ты меня еще больше запутал. Как подумаю, что, сражаясь, могу сделать тебе больно, так руки опускаются. А если чего доброго выщербина?
– Не бойся. Больно ты мне не сделаешь. Я же не человек. Я не чувствую боли. Только когда умираю. А убить меня очень сложно. Теперь сложно, – тихо добавил меч и замолчал. В голове юноши роилась куча вопросов, но он не знал с чего начать.
– Не спеши спрашивать. Лучше возьми меня завтра на площадку и позови Медведя с нагинатой. Там и спросишь. В схватке. Нам с тобой еще многое предстоит переделать.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты мастер боя. Но ты привык сражаться, слушая только себя самого. Теперь тебе придется научиться слушать еще и меня. Понимаешь, мы стальные, сами решаем, кто будет нашим носителем. Людям только кажется, что это решают они.
С самого начала, с самой первой встречи стальной внимательно присматривается к человеку, оценивая его поступки. И если человек не по нраву стальному, то они расстаются.
– Но как?
– Ты наверняка не раз слышал истории, как клинки разворачивались плашмя в руках у бойца, отменяя смертельный удар. Обычно в таких случаях погибал сам боец.
– Получается, что вы попросту предаете своих хозяев?!
– У стальных нет хозяев! – гневно возразил клинок. – Мы владеем собственной волей, собственной свободой выбора. Только мы решаем, достоин ли воин жить, стоит ли стальному тратить время на него, или проще сразу сменить носителя, очистив мир от очередного источника злобы и бесчестия.
– Прости. Просто мне трудно вот так, сразу принять на веру твои слова, – извинился Ал-Тор, с трудом веря в происходящее.
– Ничего. Я понимаю. В это действительно трудно поверить. – Моментально успокоился меч. – Знаешь, я, когда впервые тебя услышал, думал, просто сломаюсь, или гарда узлом завяжется, или еще чего. Никак поверить не мог. Это потом уже, когда гердан напомнил мне всю эту историю, полегче стало. Да и сам вспомнил многое.
– Да уж. Услышишь такое, поневоле начнешь в собственном разуме сомневаться. – Грустно усмехнулся Ал-Тор.
– Не бойся. Разум твой в порядке. Ты только делай, что советую, и все наладится. Начнем потихоньку, а там, глядишь, и в колею войдет. Ты только в схватке не отвлекайся. Слушать меня слушай, но старайся делать то, что сам умеешь. Самое главное, сознание не закрывай. Есть у тебя такая манера. Занавесишься, и не достучаться, словно в дворцовую сокровищницу ломишься. Откройся. Так тебе самому будет легче. Удар до удара увидишь.
– Как это? – не понял юноша.
– Это трудно объяснить. Вот завтра выйдем на площадку, там покажу.
– Ладно, – покладисто согласился Ал-Тор.
– Вот и славно, – явно обрадовался клинок. – Спи. Завтра у нас будет веселый денек.
Ал-Тор молча кивнул, словно клинок мог видеть его и, укрывшись одеялом с головой, моментально уснул.
Утро разбудило юношу теплым солнечным лучом, запахом свежего хлеба и яростным воробьиным чириканьем. Вскочив с кровати, Ал-Тор встряхнул буйной гривой волос, прогоняя сон, и сладко, от души потянулся, захрустев почти всеми имеющимися суставами.
Сильное, молодое тело быстро восстанавливало силы и теперь требовало привычных нагрузок. Чуть ли не запрыгнув в штаны на ходу, юноша выбежал во двор. Население замка только начинало просыпаться, и двор был еще пуст.
Вытащив из колодца ведро воды, юноша, недолго думая, окунул в него голову. Отбросив на спину мокрые волосы, Ал-Тор весело рассмеялся и опрокинул остатки воды на себя. Ледяные потоки подхлестнули тело, заставив его окончательно проснуться.
Мокрый, босиком, юноша понесся по двору, накручивая круг за кругом. Пробежав в быстром темпе несколько лиг, он принялся разминаться. Очень скоро мускулистый, загорелый торс юноши покрылся мелкими бисеринками пота, но он не обращал на это внимания, продолжая гнуться во все стороны и наносить удары воображаемому противнику.
Закончив, Ал-Тор обернулся и увидел стоящего в дверях Такеши, вполголоса спорящего о чем-то с Топ-Гаром. Подойдя к спорщикам, юноша прислушался и понял, что сотник, не доверяющий в жизни никому, услышал, как Такеши осторожно вышел из своей комнаты и, конечно, тут же последовал за ним.
– С чего вы взяли, что я хочу причинить ему вред? – растерянно спрашивал Такеши.
– А какого иблиса ты тогда поднялся в такую рань? – не отставал от него Топ-Гар.
– Я точно так же, как и ваш мастер, привык заниматься на рассвете. Я и не знал, что он уже здесь.
– Оставь его в покое, сотник, – вмешался в разговор Ал-Тор. – Он не причинит мне вреда. Более того, это я могу поучиться у него. Спасибо тебе за беспокойство, но в этот раз ты явно перестарался.
– Вы уверены в этом, мастер? – насупился сотник, косо поглядывая на стоящую рядом огромную фигуру.
– Да, сотник. Уверен, – улыбнулся Ал-Тор. – Лучше распорядись насчет завтрака, а мы пока немного попрыгаем.
Молча кивнув, сотник быстрым шагом исчез в доме. Такеши вышел на середину двора и, постояв, начал разминаться. Это было поучительное зрелище. Вечером, в термах, Такеши не врал, когда говорил, что легко может выполнить самые сложные гимнастические упражнения. При всей своей тяжеловесности, выполняемые им стойки, удары и кульбиты были не лишены грациозности и изящества. А о силе и опасности их говорить даже не приходилось.
Наконец размявшись и как следует разбудив свое огромное тело, Такеши вышел на середину двора и сделал Ал-Тору приглашающий жест рукой. Внимательно следивший за могучим воином юноша не заставил просить себя дважды. Крутанув несколько сальто подряд, он замер перед этим неподвижно замершим монументом человеческой силы. По-другому стоящего посреди двора воина назвать было просто невозможно. Это было само воплощение достоинства и силы.
Бойцы медленно поклонились друг другу, отдавая дань уважения, и медленно двинулись по кругу, внимательно наблюдая за действиями противника.
Время словно замерло, даже вездесущие воробьи перестали орать и ссориться, точно понимая, что пустые склоки могут оскорбить торжественность этого момента.
Но вот бойцы замерли, превратившись в статуи самим себе. Их тела медленно, словно нехотя, приняли странные позы, и противостояние продолжилось.
Такеши, пользуясь своим огромным весом и низким центром тяжести, замер в стойке разъяренного медведя, широко расставив согнутые в коленях ноги и выставив перед собой ладони с расставленными и чуть напряженными пальцами, напоминавшими когти настоящего медведя. Ал-Тору сразу стало понятно, откуда у воина такое прозвище. Эта стойка как нельзя больше соответствовала облику Такеши.
