за то, что вы помогли создать Темный Меч, — как вам, несомненно, известно. Какое расточительство, — заметил Блалох, проведя пальцем по светлым усам. — Какое расточительство...
Сарьон содрогнулся. Да, именно такое наказание его ожидает. Способен ли он его вынести? Жить вечно, осознавая, что он натворил? Нет, если уж дойдет до этого, существуют способы покончить со всем одним махом. Например, белена.
— Однако же вас могут простить и даже объявить героем...
Сарьон покачал головой.
— Ах да, ваше второе прегрешение. Я и забыл. Так значит, вам предстоит выбирать: влачить чудовищное существование бессмертного, либо остаться здесь, в общине, и смириться с необходимостью совершать другие безнравственные деяния. — Блалох слегка приподнял пальцы, направив их прямо в сердце Сарьону. — Хотя, конечно же, всегда остается еще один выход.
Сарьон бросил взгляд на Блалоха и прочел по холодному лицу и неморгающим глазам, что тот имеет в виду. Каталист снова сглотнул. Его терзал горький привкус во рту. При мысли о том, что этот человек способен заглянуть к нему в сознание, Сарьону делалось жутко.
— Это... это не выход, — сказал Сарьон, неловко поежившись. — Самоубийство — непростительный грех.
— Из этой вашей фразы следует, что помогать мне убивать и грабить или помогать Джораму создавать оружие, способное уничтожить весь мир, — грех простительный, — с презрительной усмешкой произнес Блалох. Он расцепил руки и положил ладони на стол. — Я восхищаюсь четкостью и ясностью вашего мышления. Впрочем, это идет мне на пользу — так на что же мне жаловаться?
Сарьон, которого давно уже бросило в пот, счел за лучшее не отвечать. Пока что все шло хорошо, даже слишком хорошо. Возможно, именно потому, что ему, как сказал Джорам, не пришлось лгать. Ну, почти не пришлось. Самоубийство — непростительный грех лишь для того, кто верит в бога.
— И где же этот молодой человек? — спросил Блалох, вставая из-за стола.
Сарьон тоже встал, тихо радуясь, что под длинной рясой не видно, как у него дрожат колени.
— Он... он в кузне, — слабым голосом произнес каталист.
Этой ночью в кузнице не горел огонь. От груды углей исходил тусклый красноватый свет, но на лезвии меча играл лишь белый, холодный свет луны; на клинке все еще виднелись отметины, оставленные ударами молота; лезвие было острым, хотя и неровным.
Меч был первым, что увидел Сарьон, когда они с Блалохом возникли в залитой лунным светом темной кузне. Оружие лежало на наковальне, словно какая-то неправильная змея, греющаяся в лунном сиянии.
Сарьон знал, что Блалох тоже увидел меч. Хотя он и не мог разглядеть лицо чародея, скрытое в тени низко опущенного черного капюшона, но понял это по резкому вдоху. Даже отточенная дисциплина Дуук-тсарит не помогла ему сдержаться. У Блалоха задрожали сцепленные руки — так ему не терпелось прикоснуться к этому оружию. Но Исполняющий все-таки владел собою. Все его чувства были обострены до предела. Он потянулся разумом к темным углам кузни, разыскивая свою добычу.
Сарьон и сам невольно оглянулся по сторонам, пытаясь понять, где же Джорам. Каталист думал, что просто окаменеет от страха. Когда они покидали жилище Блалоха, его так трясло, что он едва сумел открыть канал для чародея. Но теперь, когда они очутились в кузне, страх покинул его, оставив вместо себя холодное, отчетливое ощущение пустоты.
Сарьон стоял в кузне, осознавая, что эти мгновения вполне могут оказаться последними в его жизни, и чувствовал, что мир несется в пустоту. У него было такое чувство, словно он каждую секунду проживает по отдельности, двигаясь от одной к другой с размеренностью ударов сердца. Каждая секунда поглощала все его внимание, целиком и полностью. Сарьон в буквальном смысле слова видел, слышал и осознавал все, что происходило вокруг него в эту секунду. Затем он переходил к следующей. Но самым странным было то, что все это не имело для него ни малейшего значения. Он словно бы наблюдал со стороны, как его тело играло свою роль в этой смертельно опасной игре. Блалох мог бы сейчас отрубить ему руки, и Сарьон даже не вскрикнул бы — он просто ничего бы не почувствовал. Каталисту почти зримо представилось, как он стоит в рассеянном лунном свете и спокойно смотрит на капающую кровь.
«Так вот что такое мужество», — подумал он, увидев, как из темноты протянулась рука, отливающая белизной в лунном свете, и бесшумно схватила рукоять меча.
Не слышно было ни звука, и даже движение было едва ощутимым. На самом деле если бы Сарьон не смотрел в этот момент прямо на меч, он бы ничего и не заметил. Джорам пустил в ход всю ловкость и сноровку рук, искусство, которому мать обучила его еще в детстве. Но Дуук-тсарит проходили обучение, позволявшее им слышать даже шаги идущей по пятам ночи.
Блалох отреагировал столь стремительно, что Сарьон увидел лишь черный вихрь, взметнувшийся в кузне, да искры, брызнувшие из горна. Быстрое движение, короткое слово — и чародей пустил в ход заклинание, которое должно было сделать его противника абсолютно беспомощным. Заклинание Нуль- магии. Если бы оно подействовало, Джорам не смог бы даже пошевельнуться. Он не смог бы даже думать. Это заклинание выпивало магию, выпивало Жизнь.
Только вот у Джорама не было Жизни.
Сарьон, невзирая на всю свою внутреннюю напряженность, едва не расхохотался. Он почувствовал, как заклинание обрушилось на молодого человека. Этот удар должен был стать сокрушительным. Однако же заклинание просто осыпалось, подобно розовым лепесткам. Белая рука по-прежнему сжимала меч. Металл не блестел. Это была полоса тьмы, рассекающая столб лунного света, — как будто Джорам держал в руках воплощение ночи.
Джорам вступил в освещенное пространство, держа меч перед собой. Лицо его было сковано напряжением, а глаза сделались темнее меча. Сарьон чувствовал страх и неуверенность, снедавшие юношу; несмотря на все свои изыскания, Джорам очень смутно представлял себе возможности этого металла. Но каталист, все ощущения которого сделались вдруг необычайно живыми и гармоничными, словно у новорожденного, чувствовал и неуверенность Блалоха. Неуверенность, изумление и растущий страх.
Что знает о темном камне Дуук-тсарит? Возможно, ему известно не намного больше, чем Джораму. Нетрудно представить, что за мысли сейчас стремительно проносятся у колдуна в сознании. Неужели это меч остановил заклинание Нуль-магии? Блокирует ли он и прочие заклинания? Блалоху необходимо было в долю секунды принять решение, понять, как действовать дальше. У чародея были все основания считать, что от этого решения может зависеть его жизнь.
Дуук-тсарит холодно, спокойно выбрал следующее заклинание и привел его в действие. Глаза его вспыхнули зеленым светом, и в тот же миг зеленоватая жидкость, сгустившись из воздуха, осела на коже Джорама — и принялась шипеть и пузыриться. Это заклинание называлось «Зеленой отравой». Сарьон узнал его — и содрогнулся. Его скрутило от ужаса. Он слыхал, что это заклинание вызывает чудовищную боль: как будто каждое нервное окончание погрузили в пламя. Любой маг — даже тот, кому хватило бы силы защититься от Нуль-магии, — неизбежно пал бы жертвой паралича, вызванного магической отравой. Никто не сумел бы отразить оба эти заклинания одновременно.
И оно, судя по всему, действовало на Мертвого столь же успешно, как и на любого из Живущих. Лицо Джорама исказилось от мучительной боли. Он задохнулся и сложился вдвое, когда жидкость принялась распространиться по коже и жгучая боль начала вгрызаться в его плоть. Но «Зеленая отрава» принадлежала к тому разряду заклинаний, которые быстро истощают мага, пустившего их в ход.
— Даруй мне Жизнь, каталист! — властно приказал Блалох. Его глаза, устремленные на молодого человека, засверкали еще ярче, и свет их по- прежнему отливал зеленью.
«Время пришло, — понял Сарьон. — Пора решать. Я — последняя надежда Джорама. Без меня он неминуемо погибнет. Он не в состоянии контролировать меч, даже если темный камень по-прежнему действует». Каталист бросил взгляд на оружие, и его пронзила дрожь ликования. Тело Джорама светилось зеленым. Юноша кричал от чудовищной боли. Яд вгрызался в его тело, и Джорам в корчах свалился на пол. Но он по-прежнему крепко сжимал меч в руках, и кисти рук были свободны от смертоносной жидкости. Даже больше: прямо на глазах у Сарьона отрава начала исчезать с рук Джорама и верхней части тела. Темный Меч поглощал магию.
И все же это происходило слишком медленно. Джорам должен был умереть через считанные секунды; он валялся на земляном полу кузни, сжавшись в комок, и все его тело содрогалось от конвульсий.
Сарьон принялся читать древние слова, которые он заучил еще семнадцать лет назад, в бытность свою дьяконом. Слова, которые он никогда прежде не произносил. Он никогда и помыслить не мог, что придется их произнести... Всякий каталист молится о том, чтобы он никогда не оказался вынужден произнести эти слова... Сарьон начал вытягивать Жизнь из Блалоха. Это был чрезвычайно опасный маневр. Его, как правило, практиковали лишь во время войны, когда каталист пытался таким образом ослабить мага противной стороны. Вместо того чтобы перерезать канал и тем самым закрыть подачу Жизни магу, каталист оставлял канал открытым, но направлял поток в обратную сторону. Опасность фактически заключалась в том, что маг мгновенно чувствовал, как Жизнь начинала утекать из него. И он мог, если только не был сильно занят чем-то другим, накинуться на каталиста и стереть его в пыль. Сарьон прекрасно осознавал опасность, и он не дрогнул, когда разъяренный крик Блалоха пронзил тьму и сверкающие зеленые глаза обратились на каталиста, чтобы обрушить боль на него. Его мужества хватило, чтобы устоять, даже когда он увидел, как кончики его пальцев начали зеленеть, и ощутил первую вспышку боли, охватившую руки.
— Джорам! — крикнул Сарьон. — Помоги!
Молодой человек стоял на коленях, содрогаясь от рыданий. Теперь, когда внимание Блалоха переключилось на другой объект и меч впитал магию, ядовитое зелье начало исчезать с тела юноши, но происходило это все-таки медленно. Заслышав крик Сарьона, Джорам поднял голову. Он сцепил зубы и попытался встать. Но оказалось, что он слишком слаб для этого, а рядом не было ничего, за что Джорам смог бы ухватиться. В конце концов он, вонзив меч в земляной пол, ухватился за рукоять и кое-как поднялся на ноги.
— Джорам!
Отрава выедала плоть Сарьона, и каталист мысленно выругал себя. Уж он-то, с его логикой, обязан был предвидеть подобную ситуацию! Да, он вытягивал Жизнь из колдуна — но ничего не мог поделать с заклинанием! В таком сражении ему был необходим волшебник-союзник. Он мог бы даровать Жизнь своему напарнику, а тот мог бы с ее помощью увеличить собственные силы и сразиться с врагом. Но каталист не мог даровать Жизнь Джораму. Он ничем не мог помочь юноше.
А затем взгляд Сарьона упал на меч.
Меч, вонзенный в пол, стоял в темноте, словно человек, раскинувший руки, взывая о помощи. Его черный металл не отражал свет. Это было создание тьмы. Сама тьма. Человек, взывающий о помощи.
Сарьона пронзили потрясение и ужас, заглушив даже боль, медленно растекавшуюся по телу — медленно потому, что он даже сейчас продолжал
