– Хорошо. Вы знаете, что им сказать?
Бичейро пожал плечами и залихватски сдвинул набок мятую коимбру.
– А чего? Объясню, кто вы такой, и пускай решают.
Крис махнул рукой.
– Идите.
Он смотрел вслед осторожно идущему к воротам проводнику и молился, чтобы у того получилось. Остин нравился ему, и просто по-человечески, и оттого, что многое в его судьбе напоминало Крису о собственных злосчастьях последних месяцев. Разве что контрактника угораздило напороться не на сучку Нюнечку, а на сволочь-мастера. Однако же парень не потерял себя, не ушел в опущенные поселковые бомжуки; выбрал себе вольную долю бичейро, бродит по планете, ищет удачи, а кто ищет, тот всегда найдет. И, может быть, Крис даже сумеет ему кой-чем помочь. У парня несомненный талант к языкам, а в миссии, сколько помнится, нужен нормальный толмач.
Бесцельно похаживая вдоль веревки, Кристофер Руби от нечего делать рассматривал окрестности. Мельницу сожгли, безусловно, в соответствии с планом. Поле так и останется несжатым. А богатая здесь земля, ишь какие колосья; не зря Остин вздыхал, озираясь по сторонам. Скоро все это перероют, сровняют насыпь, потянут по ней колею…
И вдруг подумалось: ведь когда-то тут был сплошной густой лес. Сколько же труда ушло на расчистку, корчевку, какое-никакое обустройство этого хоть и не райского, но довольно-таки уютного уголка! И сколько поколений лежит на вон том кладбище, что топорщит надгробья на косогоре! Двести лет. Даже двести пятьдесят. Во всяком случае, еще до Первого Кризиса, так что приоритетные права на планету Валькирия, строго говоря, принадлежат им, унсам. Первопоселенцам. А мы еще удивляемся, почему они отказываются уходить, с внезапной ясностью понял Крис.
– Эй, босс! – Мерридью, наполовину высунувшись из ворот, ожесточенно размахивал коимброй. – Ходите сюда! Дед Тарас с вами говорить хочет!
Двадцать шагов за веревку дались нелегко. Крис знал, что стрелять не должны, но голова сама собой уходила в плечи, ощущая липко-невесомый взгляд свинцового комочка, притаившегося в ружейном стволе где-то там, за бревенчатым тыном.
Просочившись в приоткрытые створки, он остановился.
Прямо напротив ворот, спиной к кривоватой, сложенной из кремезных кругляшей хоромине, сидел на длинной лавке старик, некогда могучий, но сейчас высохший настолько, что серовато-желтая кожа на лице-черепе шелушилась мелкими чешуйками. Длинные седые усы, хоть и тщательно вычесанные, казались облезлыми и нечистыми.
Справа и слева от старца стояли двое не столь старых, но таких же изможденных унсов, облаченных в давно не глаженные сюртуки, а несколько поодаль теснились женщины. Много. Не сто и не восемьдесят. Но все равно – немало. Кажется, за их спинами прятались дети. А вот мужчин, кроме трех стариков, во дворе не было. Совсем.
Старец смотрел на Криса в упор, словно чего-то ожидая.
Он был совсем не похож на свое стерео, виденное Крисом в реестре миссии, но тем не менее это, разумеется, был гражданин Мамалыга Тарас Орестович,
Молчание нарушил не Крис.
Одна из женщин, грузная, с нездорово отекшим лицом, выйдя вперед, с поклоном поднесла гостю глиняное блюдечко, на котором, рядом с куском хлебной корки величиной с фалангу мизинца, стояла рюмка-наперсток.
В рюмке была вода.
– Аз деревенька обули, – певуче сказала женщина.
Крис растерянно принял угощение, успев заметить, как непроизвольно дернулся кадык у одного из старейшин и как сверкнули глазенки, выглянувшие на мгновение из-за широкой женской юбки, и шепотом спросил у Мерридью:
– Что она сказала?
– Здоровеньки булы, – повторил тот и, заметив недоумение босса, пояснил: – Ну, здороваются, значит.
Кристофер Руби решительно сунул в рот каменно-твердый комочек, запил затхлой капелькой с донышка рюмки и сказал:
– Вот я съел ваш хлеб и выпил вашу воду. Мы будем теперь друзьями. Мы все будем друзьями. – Но даже для него самого это прозвучало глупо, бессмысленно. – Мы будем друзьями, – повторил он и обжег Мерридью взглядом: переводи же!
Мерридью на секунду замялся, но перевел.
Старый вождь что-то скорбно ответил, и Мерридью сказал:
– Он этого и хочет – быть друзьями. Он ведь так стар. Поглядите на него, и вы поймете, почему он желает этого. Он очень стар и хочет жить в мире и лечь в землю. В свою землю. Рядом с отцом, дедом, прадедом. Вот и все. Он говорит, что его род… – бичейро запнулся, – последние из его рода не хотят воевать с дикарями. Мамалыги хотят только жить в мире на своей земле.
– Да… – пробормотал Крис, чувствуя напряженное внимание слушающих. – Я понимаю… Скажите ему, Остин, что я облечен всеми полномочиями для переговоров… В том числе и по поводу компенсаций…
Стараясь не встречаться взглядом со старейшинами, он разглядывал стену за спиной вуйка. Почему-то вспомнился куренек на Конхобаре. Отец возился с ним каждое лето, да так и не довел до ума – умер. На деревянных шипах, учил папа, сырой тес хорошо держится, но не вздумай, сына, прибивать его гвоздями, тут же пойдет щелиться…
– Скажите ему, – собравшись с духом, начал Крис. – Все, что случилось, очень плохо и для него, и для его родственников, и для всех остальных. Он сам видит, к чему привело нежелание поселенцев подчиниться распоряжению центральных властей. Тот факт, что Федерации какое-то время не существовало, не освобождает поселенцев от прав гражданства. Закон есть закон, он один для всех, и его устанавливает не глава миссии, а Земля. Все мы должны подчиняться закону, и он с родственниками тоже.
Крис понимал, что говорит не то, не так и не тем людям. Ему хотелось сейчас быть сердечным, показать, что он, насколько возможно, разделяет их чувства и уважает их скорбь. Но сознавал он и то, что любое участливое слово прозвучит фальшиво. Хотя бы потому, что никто из его предков не лежит на здешнем погосте. Значит, нужно говорить просто правду, голую, подлую, гнусную правду. Есть четкое обозначенные сроки строительства железной дороги, есть утвержденный правительством Федерации план. Остаться здесь им никто не позволит. Сардар Ситту Тиинка прав: чем скорее они это усвоят, тем лучше. Для всех.
– Остин, вы все перевели?
– Говорите, босс. Он понимает, – хмуро отозвался бичейро.
Очень хорошо. Непонятная дерзость переводчика не рассердила, а почему-то подстегнула Криса.
– Тарас Орестович! – сказал он, поймав взгляд старика. – Это неизбежно. Пусть ваши сложат оружие, выйдут из крепости и рассядутся по телегам. Мы отвезем вас в Дгахойемаро, к родичам. Там хорошие лекари и горячая пища. Никто не причинит вам никакого зла, я ручаюсь за это, а компенсация, поверьте, очень солидная, и планету для поселения власти подберут, учитывая ваши пожелания. Возможно даже, – сейчас он сам верил в это, – удастся оставить вас здесь, на Валькирии. Разумеется, в другом месте. – Крис провел ладонью по лицу и добавил то, чего, может быть, не следовало говорить. Но врать сейчас он не хотел и не мог. – Но если выяснится, что кто-то из вашей семьи принимал участие в набегах на станции и рудники, такие будут арестованы и отданы под суд, как это предусмотрено законом.
Мерридью поморщился. Ему явно не понравились последние слова Криса, и он предостерегающе взглянул на босса. Но Кристоферу Руби было не до опасений уаттского бичейро. Он описал главе поселенцев ситуацию так, как сам ее понимал, исходя из норм действующего законодательства, и притом человеку, не имеющему выбора. Это, по крайней мере, честно, а сделать больше было не в его силах…
Старик пожевал беззубыми деснами и неожиданно сильным голосом произнес:
– Суму ему…
– Он опечален, – перетолмачил Мерридью.
