Сельва умеет ждать

Крис перевел взгляд с жутковатых безлицых фигур туда, куда указывал Мещерских. На высокой стопке скрученных валиками оольих попон восседал туземец, схожий с каменным изваянием. Длинные, перехваченные желтой повязкой волосы рассыпались по широким плечам, спускались на мускулистую грудь, застывшее лицо напоминало отлитую из меди маску и только глаза, похоже, жили своей, отдельной жизнью: стоило изваянию чуть размежить веки, и толпу окатывало белым холодным огнем.

– Точно ли он, князь?

Обер-опер укоризненно оттопырил губу.

– Экий вы, право, странный, господин Руби. Мне ли не знать? У меня вся тутошняя шантрапа с малолетства на учете, и Ваяку того же, почитай, три раза оформлял приводом. Каналья первостатейная! Помнишь ли, Ромуальдыч?

– Вестимо, батюшка, – отозвался дядька. – Первейший был озорник!

Мещерских нахлобучил фуражку.

– Если хотите знать, огонь был парень. Кабы не я, пропал бы ни за грош; как пить дать, кончил бы каторгой. А так, вишь, аж в Козу залетел…

– Да уж, – хмыкнул Крис.

Обер-опер вскинулся было, поглядел внимательно, однако смолчал.

С реки повеяло прохладой. Спокойное солнце висело над далекими холмами. Зеленые рощи, тянущиеся от самой околицы, пыль, клубящаяся над дорогой, и знакомый запах оолльего кизяка, кучами уложенного поодаль, были столь обычными и мирными, что Кристофер Руби, чуть прищурившись, окинул взглядом группу людей в желтых повязках, окружавших бунтовщика.

– Вы уверены, князь, что он не откажется говорить?

– Я уверен, что все устроится, Христофор Вонифатьич. О! Кажись, начинают!

Один из стоящих вокруг человека-изваяния заговорил.

– Пора, начнемте, дети Тха-Онгуа, во имя Творца, – сказал он не очень громко. – М'буула М'Матади, Сокрушающий Могучих, почтил вас присутствием. Но он не станет вести суд и выносить приговор. Он поручает вам разрешить это богопротивное дело согласно «Первозаповеди» и воле избранных вами людей. Решайте без злобы, без мести, без мягкости, а как велит закон предков, как подскажет вам Тха-Онгуа.

Желтая повязка колыхнулась. Говоривший поклонился народу и судьям, затем, придерживая ладонью длинный ттай, молодцевато вернулся на место и застыл по левую руку М'буула М'Матади.

Люди проводили его молчанием. Недавно еще говорливые, сейчас все они были молчаливы, сумрачно- сосредоточенны, и только со стороны, где расположились женщины, слышались проклятия и брань в адрес Кштани.

– Нечего переводить, – буркнул Мещерских в ответ на невысказанный вопрос Криса. – Лаются, дуры. Между прочим, половина из них такие же шлюхи, если не хуже. Верно говорю, Ромуальдыч?

Ромуальдыч с готовностью закивал.

– Йа Тха-Онгуа ут'кху, кйа Тха-Онгуа утммуакти тху, – поднимаясь с места, нараспев произнес каноноревнитель.

– Тха-Онгуа йкутху мтуа! – ответила толпа, кто громко, кто вполголоса, кто благочестивым шепотом.

– Итак, начинаем суд, дети Творца. Судить будем мы, жители Ткумху, и весь народ по правде, по закону предков, завещавших нам «Первозаповедь», – поднимая над головой желтый камень, продолжал ийту. – Все ли вы знаете дело, которое собрало нас тут?

– Все, все знаем, – донеслось отовсюду.

– Тогда пусть выходит сюда почтенный Йайанду и прилюдно расскажет, что знает, – обращаясь к народу, предложил ийту.

Из толпы вынырнул сумрачный, с хмурым лицом и растерянным взглядом человек в рваной зеленой рубахе секон'Дхэн'Дъ и непромокаемых галошах. Держась мозолистой ладонью за сердце, он приблизился к судьям и неловко, с достоинством поклонился.

– Говори! – коротко сказал ийту.

Толпа, затаив дыхание, напряженно слушала.

– Что говорить, – так же коротко ответил Йайанду. – Я всегда был послушен закону. В числе прочих меня взяли прокладывать путь Железному Буйволу, и я копал землю не хуже остальных. Скажу правду: платили мне очень хорошо. – Он вытянул ногу, не без гордости предъявляя городскую обувку, но тут же вновь помрачнел. – И когда мне соседи сказали, что женщина, которая пришла в мой дом из рода Момод'У Диолло, – протянул он с невыразимым презрением, – ведет себя, как сука, как блудливая мйау, я не поверил…

– Подробнее, подробнее! – крикнули из толпы.

– Говори подробнее, почтенный, – подтвердил ийту.

Йайанду пожал плечами.

– Покидая дом на десять десятков дней, я подумал: зачем мне на это время жена? Как делают многие, я отвел ее в поселок Могучих и велел найти мужчину, который пожелает в мое отсутствие наслаждаться ее ньюми, а плату я определил в два крьейди…

– Не много ли? – озабоченно спросил ийту.

– Я муж, и мне лучше знать цену ньюми моей жены. – Йайанду гордо подбоченился, но тотчас вновь сник. – Вернувшись домой, я получил от нее не два, а три крьейди, и она сказала, что ее Могучий готов платить мне столько же каждые три десятка дней, которые она проведет в его доме…

– Три крьейди? – удивленно приподнял брови ийту.

В толпе завистливо присвистнули. Йайанду приосанился.

– Какой мужчина откажется от предложения глупца? Я подумал: мне хватит второй жены, а если нет, то за полкрьейди в три десятка дней я всегда найду себе временную жену. Разве не так?

– Справедливо и умно, – ийту кивнул. – Продолжай.

Йайанду нахмурился.

– Все подтвердят: я был доволен своей добычливой женой. Но пришел М'буула М'Матади, и я прозрел. Я подумал: негоже женщине нгандва радовать своей ньюми презренного Могучего. И я послал сына сестры в поселок Могучих, приказав взять плату за последние три десятка дней, а жену привести обратно ко мне. Но эта сука…

В толпе послышались голоса, насмешливые возгласы, вздохи. Ийту строго глянул, и все стихло.

– Я сам из достойного и твердого в соблюдении обычаев рода. Мне негоже произносить имя этой…

– Твари, грязной блудни! – выкрикнула какая-то женщина.

– Это сказала ее мать, – указав на кричавшую, промолвил Йайанду. – Что же говорить мне? Я мужчина, и я хотел узнать правду.

– Каким образом? – тихо спросил ийту.

– Я отправился в поселок Могучих вместе с двумя своими родичами и двумя молодыми людьми из нашего селения. Я хотел, чтобы были свидетели поведения женщины, жившей в моей хижине, – хмуро сказал Йайанду.

Было ясно, что так он назвал жену не только ради соблюдения этикета нгандва, но и потому, что она противна и ненавистна ему.

– И что же? – подал голос один из судей.

– Люди не лгали! В тот же день мы, все пятеро, стали очевидцами бесстыдства этой женщины, – не глядя, показал он пальцем через плечо на стоявшую без юбки, съежившуюся от стыда и страха женщину, укрытую черным колпаком. – Ее не было в доме, когда мы пришли за ней. Она была со своим Могучим в з'Доловой, куда не пускают честных нгандва; она плясала с ним так, как пляшут Могучие, и она целовала его прилюдно…

Толпа оцепенела.

– Кто твои свидетели?

Из толпы вышли четверо, по виду – станционные рабочие, укладчики или землекопы. Один был еще очень молод, весен семнадцати, не старше, прочие повзрослее.

– Мы! – в один голос сказали они, приблизившись к судьям.

– Поклянитесь перед Высью, что каждое ваше слово – правда и что ложь не осквернит вашу