Клюге выступить в район Великих Лук для участия в боях против Красной Армии. За это Боярский и Жиленков были арестованы и приговорены к расстрелу. Но за Жиленкова поручился полковник генерального штаба Ронне, которому Жиленков дал клятву искупить свою вину перед немцами.
После этого он был откомандирован в Берлин, где встретился с бывшим командующим 2-й ударной армией Андреем Власовым, который занимался в то время организацией Комитета освобождения народов России — КОНРа. Вся практическая деятельность КОНРа направлялась и руководилась рейхсфюрером СС Гиммлером. Жиленков был включен в состав этого комитета и приступил к изданию антисоветской газеты 'Доброволец', распространявшейся среди военнопленных, а также выступал с лекциями на курсах фашистских пропагандистов в Дабендорфе.
Спираль его карьеры на немецкой службе стала стремительно раскручиваться.
В 1943 он был послан в Псков для формирования так называемой гвардейской ударной бригады РОА (Русская освободительная армия) с целью последующего использования ее в качестве базы для подготовки террористов и диверсантов. Там же он составил план формирования гвардейской ударной бригады, в котором предусматривалась заброска в тыл Красной Армии террористов, шпионов и диверсантов для проведения антисоветской подрывной деятельности. Этот план был направлен в имперский отдел безопасности. После этого Жиленков командирован в Берлин; он написал докладную записку на имя Гиммлера, в которой доказывал необходимость передачи всех антисоветских формирований, находящихся в Германии, в распоряжение Власова и русского комитета.
13 июня 1944 года Жиленков с группой пропагандистов был направлен в район Львова в распоряжение доверенного офицера Гиммлера — полковника СС д’Алькена, который исполнял там должность начальника специальной пропагандистской бригады Гиммлера. Жиленкову была поставлена задача: организовать издание антисоветской газеты 'За мир и свободу' и листовок, которые разбрасывались немцами с самолетов над расположением частей Красной Армии. Но командировка оказалась недолгой. Через две недели началось наступление войск Красной Армии, и Жиленков вернулся в Берлин. Перед этим он уговорил д’Алькена помочь Власову встретиться лично с Гиммлером, который до того Власова не принимал, обзывая его перебежавшей свиньей и дураком. При посредничестве д’Алькена 16 сентября 1944 года такая встреча состоялась.
Чуть позже Жиленков организовал встречу Власова и с Геббельсом, в которой и сам принял участие. Одним словом, он выслужился у немцев и был достаточно влиятельной фигурой.
Но вернемся к нашему герою.
В Летцене Таврин был определен в отдел пропаганды, где занимался разбором писем, захваченных немцами в полевых почтах Красной Армии. По указанию зондерфюрера он отбирал письма с фронта и на фронт, где содержались какие-либо фразы, подходящие для использования немцами в антисоветской пропаганде. Иногда в письмах имелись и денежные вложения…
Натуру не изменишь. Читатель, надеюсь, помнит о проигранных Тавриным в молодости 5000 рублях, откуда и пошли все его невзгоды. Вот и здесь Таврин, мягко говоря, утаил от надзирателей 130 рублей, поставил их на кон в карточной игре, был изобличен в шулерстве и избит партнерами. Избит жестоко.
От греха подальше немцы убрали его из Летцена, перевели в Хамельбургский лагерь, или, как он еще официально назывался, 'Центральный офицерский лагерь для военнопленных 13 'Д'. В этом лагере, в отличие от Летцена, бывшие генералы и полковники Красной Армии жили в отдельном доме, все же остальные ютились в бараках и несли трудовые повинности. Уже на третий день Таврин был определен в рабочую бригаду и направлен в лес на заготовку дров.
Военнопленные вкалывали на вырубке весь световой день, в лагерь возвращались поздно вечером, наспех поедали скудный ужин и обессиленные валились на нары. И так изо дня в день.
Таврину такая жизнь, естественно, была не по нутру. Он явился к коменданту лагеря и предъявил ему справку о добровольном переходе на сторону немцев.
Тот развел руками:
— Указаний на ваш счет, герр Таврин, не имею.
— А кто может решить вопрос?
— Обратитесь к господину Арналю.
Человек, к которому комендант адресовал Таврина, не занимал никакой официальной должности в лагере, носил гражданскую одежду, но всем было известно, что этот немец имел большое влияние на лагерное начальство. Поговаривали, что он из гестапо. Позже Таврин узнал, что агенты гестапо и СД были назначены фактически во все лагеря для военнопленных, но числились чаще всего на фиктивных должностях. Шеф гестапо Мюллер в своей директиве от 17 июля 1941 года предписывал им выявлять 'все политические, уголовные и другие по каким-либо причинам нежелательные элементы', а также 'всех лиц, которые могли бы быть использованы для возрождения оккупированных территорий', с целью их устранить или подвергнуть 'специальному лечению'. Приказ рекомендовал агентам подбирать среди военнопленных также и тех, кто 'заслуживает доверия', для организации шпионажа внутри лагеря и выявления тех военнопленных, кого следовало устранить.
'Арналь так Арналь', — решил идти до конца Таврин.
Гестаповец принял Таврина. Небрежно взглянул на справку, гораздо внимательнее выслушал его рассказ об обстоятельствах перехода к немцам. Задал несколько уточняющих вопросов. После чего заявил:
— Хорошо, в лес вы больше не пойдете, переселитесь в 'особую комнату.
Что это за комната, Таврин интересоваться не стал. Лишь бы не на лесоповал.
Как оказалось, в 'особой комнате' немцы содержали не просто бывших командиров Красной Армии, а тех из них, кто имел какую-либо специальность. Были здесь: инженер-химик, инженер-строитель, военюрист 1-го ранга, военинженер 2-го ранга. С какой целью осуществлялась эта селекция, какие виды немцы имели на обитателей 'особой комнаты', никто не знал. Пока же инженер-химик ежедневно переводил на русский язык и печатал на машинке сводки германского верховного командования, которые затем вывешивал на щите во дворе лагеря. Чем-то подобным занимались и другие. Таврину было поручено изготовлять металлические бирки для военнопленных.
Но, как поется в известной песне, у кавалергардов век недолог… Проработав в канцелярии комендатуры на изготовлении бирок немногим больше недели, Таврин попался на краже продуктов из каптерки. Мелочь, в общем-то, несколько картофелин, кулек вермишели. Все это он принес в комнату и пытался тайком съесть. Не получилось. Товарищи углядели и донесли коменданту лагеря. В тот же день Таврина препроводили в общий барак, а на следующее утро он уже махал в лесу топором.
Нельзя не обратить внимания на то, что гитлеровцы обходились с Тавриным как с шаловливым ребенком. Спрашивается: с какой стати они с ним так церемонились?
Будучи начинающим опером, я как-то высказал недоумение по поводу того, что некоторые наши агенты были, мягко говоря, людьми не очень чистоплотными.
'На нем же клеймо негде ставить, — негодовал я в отношении одного такого типа, — и алкаш, и бабник, и плут…'.
'Заруби себе на носу, — осадил меня мой более опытный наставник. — За идею мы с тобой служим. А агенты, как правило, народ завербованный. Одному из коммуналки надо перебраться, другому родное чадо в институт устроить, третьему за границу поехать… Чем зависемее кандидат на вербовку от жизненных обстоятельств или от пороков, которым подвержен, тем лучше…'
Похоже, что полное отсутствие моральных устоев у Таврина как раз и импонировало немецким спецслужбам.
День за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем тянулась беспросветная лесоповальная жизнь. Казалось, так будет всегда. Таврин клял себя почем зря. Недобрым словом поминал и картошку, и вермишель, и товарищей-стукачей, и лагерную администрацию. Как вдруг однажды, уже после вечерней поверки, по лагерю прошла команда всем построиться во дворе. Из бараков высыпало около двух тысяч человек. Отдельно построили генералов, затем старших командиров и на левом фланге тех, кто был рангом пониже.
Спустя некоторое время в свете прожектора появилась группа военных во главе с начальником лагеря и человеком в генеральской форме, в котором Таврин с изумлением распознал Георгия Жиленкова.
Дойдя до середины плаца, группа остановилась. Прозвучала команда 'Achtung!'.
Вперед выступил Жиленков.
— Соотечественники! Друзья и братья! — прокричал он с надрывом в голосе. — Большевизм — враг русского народа. Неисчислимые бедствия принес он нашей Родине и, наконец, вовлек русский народ в кровавую войну за чужие интересы. Эта война принесла нашему Отечеству невиданные страдания. Миллионы русских людей уже заплатили своей жизнью за преступное стремление Сталина к господству над миром, за сверхприбыли англо-американских капиталистов. Миллионы русских людей искалечены и навсегда потеряли трудоспособность. Женщины, старики и дети гибнут от холода, голода и непосильного труда. Сотни русских городов и тысячи сел разрушены, взорваны и сожжены по приказу Сталина.
История нашей Родины не знает таких поражений, какие были уделом Красной Армии в этой войне. Несмотря на самоотверженность бойцов и командиров, несмотря на храбрость и жертвенность русского народа, проигрывалось сражение за сражением. Виной этому — гнилость всей большевистской системы, бездарность Сталина и его главного штаба.
Сейчас, когда большевизм оказался неспособным организовать оборону страны, Сталин и его клика продолжают с помощью террора и лживой пропаганды гнать людей на гибель, желая ценою крови русского народа удержаться у власти хотя бы некоторое время.
Германия ведет войну не против русского народа и его родины, а лишь против большевизма. Германия не посягает на жизненное пространство русского народа и его национально-политическую свободу. Место русского народа в семье европейских народов, его место в новой Европе будет зависеть от степени его участия в борьбе против большевизма, ибо уничтожение кровавой власти Сталина и его преступной клики — в первую очередь дело самого русского народа.
Для объединения русского народа и руководства его борьбой против ненавистного режима, для сотрудничества с Германией в борьбе с большевизмом за построение новой Европы, мы, сыны нашего народа и патриоты своего Отечества, создали Русский комитет. Мы призываем немецкие власти опереться на русских в борьбе со Сталиным и создать русскую национальную армию. Сегодня я обращаюсь к вам, попавшим в плен офицерам, — вступайте в ряды этой армии!
После этих слов Жиленков и вся лагерная свита пошли вдоль строя военнопленных. Остановились около колонны генералов. Кто-то скомандовал: 'Желающие с оружием в руках бороться против большевиков, три шага вперед!' Желающих оказалось двое. Человек двадцать отделились от группы старших
