Риск.Молодинская битва.

Не в пыточной, а здесь, в затейливо украшенной сере­бром и золотом тихой комнатке, признались братья в том, что в самом деле склонял их к переходу в Литву князь Иван Вельский, только получил твердый отказ, что причина крамолы Вельского не любовь к Литве, а не­любовь к самовольству и жестокости князя Овчины-Те-лепнева да его подручных, угнетающих державу.

— Ишь ты! — недовольно воскликнул государь-маль­чик. — А еще сродственник! За право царево бы засту­питься, так нет — легче пятки смазать!

— Мы ему то же самое сказывали. Предлагали вместе бороться со злом. Сами же честно оберегали Украины твои,государь.

— Не передумали, в оковах сидючи, верно служить го­сударю своему?

— Нет. Зла не держим на твою матушку-покойницу, а тем более на тебя. Животы не пожалеем.

Довольный остался ответом Иван Васильевич и, поду­мав немного, сказал:

— Вотчину отца вашего оставляю, как и полагается в наследство вам, а тебе, князь Михаил, даю еще Одоев. В удел. Пойдемте помолимся Господу Богу нашему.

Утром князья Воротынские поспешили в Думу, зная, что государь станет держать совет, покинуть ли ему Москву, оставаться ли в ней, ибо от главного воеводы речной рати Дмитрия Вельского привез гонец весть весь­ма тревожную: Сагиб-Гирей, казанцами изгнанный, но захвативший трон крымский, переправился через Дон, имея с собой не только свою орду, но еще и ногайцев, ас-траханцев, азовцев, а главное, турецких янычар с тяже­лым стенобитным снарядом. Со дня на день жди, что оса­дят татары Зарайск, защитников у которого не так уж много, и оттого надежда лишь на мужество ратников и горожан да на воеводу крепкого Назара Глебова.

А еще передал гонец, уже от себя, что русская рать в без­действии, ибо воеводы затеяли местнический спор, враж­дуя меж собой за право возглавлять полки. Вот эти-то, тай­но сказанные слова, повергли малолетнего государя в полное уныние. Еще дед его заставлял бояр в походе не место свое оспаривать, а там воеводить, где государь ука­жет; отец тоже твердо держал это правило, приструнивая крепко самовольщиков. И вот теперь, пользуясь малым возрастом царя, бояре вновь взялись за старое в ущерб делу, в утеху гордыне своей — как от такой вести не рас­строиться. Решил государь-мальчик просить помощи у Бога и митрополита в Успенском храме.

Братья Воротынские так рассчитали, чтобы прибыть на Думу без опоздания, но не слишком рано, дабы не вес­ти праздные разговоры с князьями- боярами, ибо не же­лали лишних вопросов о прошлой опале и нынешней ми­лости, но их расчет оказался зряшным — думцы еще не расселись по своим местам, а кучковались в Золотой па­лате, о чем-то возбужденно беседуя. Их заметили, им ста­ли кланяться, поздравлять с освобождением и царской милостью, иные с искренней благожелательностью, а иные поневоле — они не могли поступить иначе, ибо юных князей царь удостоил личной беседы в своей тай­ной комнате, куда мало кому удавалось попасть. Им со­чувствовали, что зря они столько лет сидели в подземе­лье окованными, и это особенно угнетало князей братьев. К счастью, все эти искренние и фальшивые излияния длились не очень долго. Все моментально расселись по местам после оповещения думного дьяка:

— Идет. С митрополитом вместе.

Степенно вошел в Думную палату мальчик-государь, даже не подумаешь, что всего несколько мгновений на­зад молил он со слезами Господа Бога, чтобы призрел тот его, сироту. Чинно воссев на трон и обождав, пока бояре примолкнут, угнездившись всяк на своем месте, загово­рил вполне достойно государя:

— Ваше слово хочу слышать, думные бояре, где нын­ че место мое: в Кремле ли оставаться, ускакать ли, как поступали дед мой и отец?

Обычная тишина. Никто не желает высказываться первым. Ждут, когда царь повелит кому-либо сказать свое слово, указав на того перстом. А государь-ребенок, повременив немного для порядка, стал опрашивать бояр поименно. И удивительная пошла разноголосица. Кто-то даже дал совет царю укрыться в дальнем монастыре-кре­пости, да чтобы никто не знал, в каком. Казну многие предлагали увезти в тайное место. Но выступали и за то, чтобы царь остался в Москве, и таких набиралось немало. Смелее же всех высказался князь Михаил Воротынский:

— При рати тебе, государь, самому бы быть. Надеж­ней оно так.

Враз нашлись и те, кто поддержал князя Воротынско­го, убеждать принялись царя, что рать вдохновится и прекратятся тотчас чинные споры меж воеводами, но этому мнению не дал полностью укрепиться митрополит. Он не поддержал эту крайность, но не согласился и с тем, чтобы государь покинул Москву. Обосновал же тем, что нигде царю не безопасно: в Нижнем — казанцы, в Новго­роде — от шведов угроза, в Пскове — от Литвы. Да и ос­тавить Москву не на кого. Есть брат у царя147 , но лет тому еще меньше, чем государю.

—Решать, однако, государь, тебе, — закончил митро­полит свою речь. — Как скажешь, на то получишь благо­словение церкви.

—Остаюсь! — твердо произнес царь, и было умилитель­но смотреть на этого десятилетнего ребенка, как гордо он вскинул голову и с каким торжеством глядел на бояр.

Принялись обсуждать, какие меры принять для обо­роны Москвы, и особенно Кремля, где и как спешно собирать ратников для усиления окских полков, каких вое­вод послать на Оку, и вот тут князь Иван Вельский пред­ложил, не медля ни дня, отправить князей Воротынских в свои уделы. Чтобы, как он сказал, не без пригляду оста­вались верхнеокские города, если частью сил крымцы пойдут Сенным шляхом.

По душе пришлось Михаилу и Владимиру такое пору­чение, но и удивления было достойно: отчего ни слова о том, какую рать дать им под руку.

Увы, и царь, по малым годам своим не ведающий рат­ного дела, согласился с князем Иваном Вельским, пове­лев братьям Воротынским завтра с рассветом поспешить в свои уделы. Вот и вышло, что оказались они лишь со сво­ими дружинами, но если дружина Воротынска виделась им надежной, то дружина Одоева — замок с секретом, чтобы отомкнуть его, время потребно. А будет ли оно? Обойдется ли? Отведет ли Бог татар от Сенного шляха?

Прежде чем ехать домой, князья Воротынские завер­нули на Казенный двор, чтобы у главы Казенного двора испросить Фрола Фролова в стремянные князю Михаи­лу, который вынашивал это намерение давно и надеялся, ежели минет опала, взять к себе молодца, так много доб­рого им сделавшего.

Глава Казенного двора удивился этой просьбе, пожал плечами:

— Овчины он человек. Тот его к вам подослал…

Не очень-то поверилось в это братьям. Никакого худа за крамольные речи, что с Фролом вели, они не видели, никакого зла не получали, но возражать не стали. Миха­ил лишь ответил:

—Теперь Овчины нет.

—Овчины нет, найдется другой изверг. У трона всегда вдоволь добра и зла. Глядите, не пожалеть бы. А так — что, так — берите.

Братья не прислушались к совету пожилого, видавше­го виды на Казенном дворе головы, велели Фролу нынче же прибыть к ним во дворец.

Прискакав домой и, распорядившись готовить в дорогу коней и малую охрану, сели братья за стол, с любовью накрытый матерью. Теперь они вместе, она теперь всю материнскую любовь направит на то, чтобы сыновьям бы­ло в доме удобно и покойно. Увы, сыновья сразу же уме­рили сияющую ее радость, сказав о повелении царя спе­шить в уделы, на рубежи, дабы встретить там крымцев.

— Господи! Из огня в полымя! — истово перекрести­лась княгиня. — Иль денечков хоть несколько с матерью непозволительно побыть?! Кто ж вам так удружил?

— Князь Иван Вельский.

— Бесчестный!

Вроде бы, как молва идет, правит, растолкав всех, Иван Вельский Думой, мягко, даже с Шуйским, тех, кто его заточил в подземелье и оковал, поступил милостиво, оставил без гонения, а гляди ж ты, сразу увидел, что Иван Васильевич намерен приблизить к себе юных кня­зей, тут же когти выпустил.

А иначе не оценишь совет князя Вельского отправить Воротынских в их уделы спешно, еще и без рати, чтобы, значит, не смогли совладать с крымцами, если те подсту­пят к верхнеокским городам.

Нелюбы, выходит, юные князья властолюбцу! На од­но надежда: минет их, Бог даст, лихо лихое.

Надежда — шутка, конечно, добрая, но если без огля-да на ту надежду прикидывать, то получается, что Сагиб-Гирей непременно будет действовать тем же путем, что привел их с Мухаммед-Гиреем к великому ратному успе­ху. Нельзя отбрасывать и то, что идет с ханом крымским предатель Семен Вельский148 , а тому хорошо известно, что полки, высылаемые на весну и лето к Оке, в верховье станов не имеют, там только дружины в крепостях и сто­рожи на засеках, выставлять которые начали при покой­ном князе Иване Воротынском по его разумению. Дело оказалось весьма сподручным, однако получить своевре­менно весть о врагах — это лишь полдела, чтобы побить их, нужна рать. Не справятся дружины с крымцами, ес­ли те направят по Сенному шляху тумен, а то и два. Ни­как не справятся.

Братья Воротынские ошибались: Сагиб-Гирей — не Мухаммед-Гирей, он не обладал военной хитростью, да и советник его, князь Симеон Вельский, не чета атаману Дашковичу, вот почему, не мудрствуя лукаво, повел свои тумены крымский хан к Оке мимо Зарайска, оставив под городом малую часть своих сил. Времени у князей Воро­тынских поэтому оказалось достаточно, чтобы собрать все верхнеокские дружины в один кулак, поставив над ними воеводою Никифора Двужила.

Время шло. Крымцы не появлялись, ни ископоти не встречались, ни сакмы не прорывались через засечные линии; уже казалось братьям, что все обойдется, а это и радовало, и огорчало: тишь да благодать — хорошо, ко­нечно, только видна ли станет при этом их радивость, ста­нет ли царю известно их воеводское мастерство? Самое лучшее, как они мыслили, появился бы небольшой отряд крымцев, разбить который оказалось бы легко и славно, но похоже было, так и простоят они со своими дружинами и частью сторожи, в кулак собранными, в полном безде-лии. Михаил даже намеревался в ближайшие дни разо­слать казаков, детей боярских и стрельцов-порубежников по сторожам, чтобы бдели да слали бы дополнительные станицы в Поле, только Двужил отговорил.

— Когда лазутчики весть дадут, что Саипка побег вос­вояси, тогда и рассупонимся. Иль взашей нас кто тычет?

Послушал Двужила, оставил на время все как есть и не пожалел. От Челимбека, который хотя и узнал, что князь Иван Воротынский, державший его у своего сердца, по­чил в бозе, поклялся всячески помогать его сыновьям и слово свое держал, в Воротынск прибыл тайный посла­нец, оттуда быстро доставили его в стан братьев Воротын­ских. Принес тот посланец важную весть: Сагиб-Гирей повернул от Оки, увидавши великое войско московское, и пошел на Пронск, чтобы не совсем с пустыми руками воз­вращаться. Возьмет город, тогда уж — за Поле в Тавриду. И еще посылает тумен во главе с царевичем Иминем149 вверх по Оке. В том тумене нойоном Челимбек. Ни Одоев, ни Белев, ни тем более Воротынск брать тумен не будет, только осадят для того, чтобы сковать дружины, а каждо­го третьего отрядят для грабежа и захвата пленников. Как только награбят достаточно, тут же снимутся и убе­гут в свои улусы. Челимбек предлагал не ждать тумен, за­першись в крепостях, а выйти ему навстречу.

Михаил, задержав на малое время посланца Челимбе-ка, собрал совет. На нем, помозговав, решили ополчение, белёвскую дружину и стрельцов оставить на переправе через Упу, дружинам же Воротынска, Одоева, детям бо­ярским и казакам-порубежникам переправиться через реку и укрыться там, в чащобе, а как бой на переправе за­вяжется, ударить по крымцам с тыла. Определили и пе­реправу, на какую Челимбек посоветует царевичу Ими-ню вести