Риск.Молодинская битва.

Ответ этот весьма озадачил князя Воротынского. Уй­ди хан небитым, вновь придется выставлять новые сторо­жи, ладить новые засечные линии, возводить новые горо­да-крепости в Поле, ибо не дадут крымцы покоя ни ле­том, ни даже зимой, противясь продвижению русских в ничейные земли. И если ратники и посоха, подчиняясь повелению царя Ивана Васильевича, поедут в Поле, воз­можно, даже на смерть, то пахари, ремесленники, купцы и иной деловой люд не очень-то расхрабрятся — кому хо­чется оказаться на базаре рабов в Кафе.

«Не сложа руки сидеть, ожидаючи ханского хода! Не сложа! Упредить! Заставить штурмовать гуляй всеми си­лами! Заставить!»

Легко сказать — заставить. Но как?

Если, однако, очень хочется, то решение в конце кон­цов найдется. И оно нашлось.

«Объявлю о захвате Дивей-мурзы, лашкаркаши крымского войска. Радость-то великая. Пусть ликуют ратники. К хану же пошлю как перебежчика Селезня Николку, чтоб шум в стане моем объяснил, будто гонец государев прискакал, идет-де царь всей России с полка­ми. Поспешает. Послезавтра на исходе дня здесь будет».

Сказано — сделано. По гуляю и так уже расползся слух о пленении самого главного воеводы крымского, ра­достно будоража всех, но этому верилось и не верилось. Вот тут в самое время слово главного воеводы князя Михайла Воротынского. Подошел он всего лишь к одному костру, где в тесном кругу сидела десятка ратников вме­сте со своим десятником и пила крепкий травный чай.

— Ликуйте, соколы. У меня в руках сам Дивей-мурза. Без ратной головы остались крымцы-разбойники.

Спустя очень малое время уже весь гуляй-город пел песни, от души радуясь. Ахнула первая пушка, вторая, третья — началась канонада, словно встречали пушкари лезущих в крепость татар.

А князь Воротынский в это время вел беседу наедине с боярином своим Николаем Селезнем.

— Два хода нынче у хана крымского: дуром на нас пе­реть либо через Поле бежать к себе. Вот этого никак нехотелось бы. Сколько людишек, которые срубы сторож и городов повезут в Поле, на верную смерть посылать мы будем. Рати не хватит всех оборонить, ибо сохранит Девлетка свои тумены и станет противиться нам в Поле. Да и новый поход замыслит, тумены новые полча. Нам его в пух и прах сейчас разбить желательно. С Божьей помо­щью. Вот тогда без помех порубежье на ноги встанет. Ус­пеет оно и окрепнуть, пока Крым снова с духом соберет­ся. Вот этому делу тебе послужить придется.

— Повелевай, князь. Исполню все. Только дозволь слово свое сказать?

— Милости прошу.

— Рискуешь, князь. У тебя более чем вдвое меньше рати, чем у Девлетки. Пустил бы от греха подальше Девлетку в свои улусы. А засеки? Исподволь станем проби­ваться с Божьей помощью, да царевой волей…

— Рискую. Верно: либо пан, либо пропал. И еще одно меня мучит: как наше поражение на судьбе России ска­жется? Хоть и говорят исстари, будто мертвые сраму не имут, только неверно это. Проклянут нас потомки наши, как проклинают сербы нынешние тех воевод, которые не

смогли одолеть турок под Косово253 . Народ все помнит. Особенно — плохое. Доброе скорей забывается, когда мир и достаток. И все же я хочу сечи! Надеюсь победить!

— Что мне делать?

— Бежать к Девлетке. Так, мол, и так: в гуляе тысяч двадцать, не более, но весть пришла, что поспешает на выручку сам царь с великими полками. Передовые, мол, уже идут по Серпуховке. Стой на этом, ежели да­же пытать начнут, — и спросил тревожно: — Выдер­жишь?

— Не сумлевайся, князь. Поверит хан.

Все вроде бы верно сделали, даже погоню устроили, но не вдруг хан поверил перебежчику, хотя, казалось бы, говорит он правду. Что войска мало осталось, тут и га­дать нечего. Пусть не смог Теребердей-мурза посечь не­верных, но если он потерял половину из каждого тумена, то и гяуров побил достаточно. И то, что царь послал вой­ско, что ж тут удивительного, но вот, что сам ведет вой­ско — это сомнительно.

А боярин Николай Селезень смотрит в глаза преданно и убеждает:

— Разобьешь, великий хан, остатки и без того малой рати Воротынского, сядешь сам в гуляй-городе и встре­тишь царя как подобает. Когда же его пленишь, кто тебе поперек слово молвит? Престол российский твой. Кремль сам ворота отворит.

— Ты говоришь, в обозе мало войска, но почему тогда мой мурза Теребердей четырьмя туменами не смог сло­мить деревянную изгородь перед обозом?!

— Сам он виноват. В лоб пошел, а там пушки, там рушницы, туда все ратники сбежались со всех концов обоза. Да и рвом гуляй-город от покосного поля отгоро­дился. Начни бы он со всех сторон, взял бы гуляй как не­чего делать. И не стоял бы я перед тобой, великий хан. Нехочу класть голову за изверга Ивана. Был бы царь как царь, можно было бы не жалеть живота своего, а за из­верга… чести много…

Заманчиво, если не лукавит сбежавший от своего хо­зяина боярин. Хан для верности повелевает:

— Пусть повторит это под пыткой!

А Селезень, трусливо съежившись, затараторил за-хлебисто:

— Отчего не веришь верному рабу своему. Не корысти ради прибежал к тебе, а служить честью и правдой. Каз­нишь меня, кто больше к тебе побежит? В прошлом году не послушал серпуховитинов Русина и Кудеяра Тишкова, кто к тебе нынче побег? Никто. Я один осмелился.

В самом деле, не поверил в прошлом году перебежчи­кам хан, а говорили они правду: князь Иван был в Серпу­хове с малым войском. Боясь ловушки, протолкался воз­ле Тулы, упустил время, дал возможность князю Ивану сбежать. Кусал потом ногти, да толку от того никакого.

«Поверить без пытки? Заманчиво, но и очень опасно. Пусть его попугают как следует ».

Истуканом сидел крымский хан, не собираясь отме­нять своего приказа, и нукеры поняли: пора вытаскивать из шатра русского боярина.

А как только выволокли Николку Селезня из шатра, Девлет-Гирей сразу же заговорил:

— Мы считаем, что боярин-гяур сказал правду. Его слова схожи со словами первого перебежчика. Согласны ли с этим вы, мои нойоны и темники? Хочу послушать вас.

Первым склонил голову в низком поклоне темник но­гайского тумена, оставшийся главным воеводой ногай­ских туменов после гибели Теребердей- мурзы.

— Русских, мой повелитель, многое множество… Но его прервал резко нойон Челимбек:

— Ты, почтенный темник, говоришь так потому, что перебежавший боярин обвинил Теребердей-мурзу в не­ умении. Гяуров не может быть много. Перебежчик, как я считаю, прав. Если мы упустим время, подоспеет к гяу­рам помощь. Не придется ли нам тогда стегать камчой

коней, чтобы спасать свои тумены?

— Ты прав, Челимбек. Вот мое слово: готовьте тумены к сражению. С рассветом окружим обоз гяуров и сразу же пойдем в бой. Как делал это Чингисхан, как делал это хан Бату. Ошеломляющий удар всегда приносит успех.

Перед рассветом, однако же, Девлет-Гирей чуть было не изменил своего решения. Едва не случилось то, чего не хотел князь Михаил Воротынский, чего очень опасался, но сам же подталкивал к этому крымского хана. Не сле­довало бы Воротынскому торопиться с захватом обоза с мурзами.

Князь Воротынский исходил из того, что налет на обоз с последующим выходом на берег Пахры к переправе ты­сячи русских ратников заставит Девлет- Гирея обезопа­сить тыл, выслав к Пахре не менее половины тумена, а то и целый, и это окажется весьма ощутимым, когда нач­нется решительное сражение. Однако…

Впрочем, все по порядку. Косьма Двужил прибыл к Федору Шереметеву первым, и они втроем (Шереметев, тысяцкий и Косьма) начали обсуждать детали предстоя­щего налета.

— Тысячи две охраняют обоз. Мурзы разбили шат­ры. Отдельно каждый для себя. У шатров по два-три ну­кера, не больше. Охранная татарва в основном засадит дорогу со стороны Москвы. Но спустя рукава засадят. Даже костры жгут, кучась подле них. Почитай, на каж­дую десятку — костер, — докладывал сотник, вой кото­рого лазутили. — От Пахры почти никого. Лошади обо­зные, кони строевые и заводные совсем близко — сразу за перелеском. Стреножены. Охраняет их всего десяток коноводов.

— Беспечно. Уверовали, должно, что вся наша рать загуляями, а хан одолеет крепость.

— Что же не верить, коль и вы перестали их трево­жить. Думают, собрались все в один кулак, вот и рады-радешеньки.

Князь Федор Шереметев осадил пустомельство:

— Не о ротозействе их речь, о наших действиях давай­те глаголить.

— Ударим со стороны Пахры, где пусто. Повяжем мурз, охрану же ихнюю, когда она кинется спасать своих вельмож, — и в мечи.

— Не слишком разумно, — оценил предложенное ты­сяцким князь Шереметев. — Все одно что столярничать тупым топором.

— Дозволь, князь, мне слово сказать? — склонив поч­тительно голову, попросил Косьма. Он не посмел без со­гласия воеводы советовать, ибо был самым младшим из всех.

— Отчего же не дозволить? Говори.

— Сотню, а то и полторы пустить надобно по Серпуховке со стороны Москвы. Подступят поближе тихо и — пошел палить да болтами сечь. У костров-то светло. Лю­бо-дорого выцеливать. Думаю, крымцы в лес не сунутся, лишь сплотятся, изготовясь к рукопашке, а тогда еще ловчее станет прореживать их. Единственное, как мне думается, крымцы станут огрызаться стрелами. И пусть их. Считаю, все остальные сбегутся на тот край, опасаясь знатного удара. Вот в это время и ударить от Пахры. Рас­корячатся татары, а нам того и нужно.

— Мудро. Хоть и молод ты, боярин, однако с умом му­жа башковитого. Поступим по твоему совету.

—Тряпицы бы белые поверх кольчуг на руки повя­зать.

— Это само собой. И на левую, и на правую.

— К коноводам бы пару десятков отрядить. Побив ко­новодов, разогнали бы коней.

— Коноводов не тронем. Пусть скачут к Девлетке с ве­стью о мурзах, арканами повязанных. Кони же и нам сго­дятся. Еще как.

Вскоре одна сотня, обойдя стороной костры татарских стражей, ужами подползла к тем кострам почти вплот­ную. Остальные ратники из тысячи полка Правой руки затаились на опушке у поляны, где стояли шатры мурз, решив не подбираться к ним поближе даже по прибреж­ному кустарнику. Зачем рисковать? Успеется-. Сотня ог­нем рушниц и болтами надолго прикует к себе внимание стражников.

Все произошло именно так, как наметили военачаль­ники тысячи на своем совете: крымцы устремились туда, откуда невидимые им гяуры стреляли из самопалов и са­мострелов. В темноту полетели ответные стрелы, но они приносили мало вреда укрывшейся в темноте сотне.

Крымцы наверняка понимали это, но не решились бро­ситься в атаку на скрытых ночным мраком врагов, лишь готовились дать отпор, если те выскочат