Произошло в общем-то вполне знаменательное событие. Седьмое ноября, красный день календаря, стал будним днем. Один из фантомных символов советской власти почил тихо и незаметно, перед смертью успев сменить имя и с этим новым, маловыразительным именем проскрипев еще несколько лет. Второй символ пока еще лежит под стеклянным колпаком в историческом центре столицы. Может, и его, прежде чем тихо зарыть в землю, как-нибудь переименуют, чтобы из мавзолея вынимать не вождя мирового пролетариата и не основателя первого в мире государства рабочих и крестьян, а так, какого- нибудь неприметного дядьку.
Теперь красный день календаря перенесли на три дня назад, придумали для него какой-то невразумительный и мало кому понятный историко- информационный повод и назвали Днем народного единства. Ура.
Праздник удался на славу. Благостное телевидение показало нам духоподъемные торжества в Нижнем Новгороде. На торжествах по случаю присутствовали патриарх всея Руси Алексий, гражданин Минин, князь Пожарский и другие официальные лица. Вот видите, говорят, у нас с вами получился всенародный праздник. А что? Вот и раввин поддержал, и мулла, и лама, и шаман. Еще бы они не поддержали. А католики? Ну, католики. А что, собственно, католики? Католики — они и есть католики. Да и при чем тут католики, когда у нас тут народное единство — вы бы еще вудуистов вспомнили.
А в Москве в это время состоялся смотр патриотических сил, понявших слово «единство» так, как они привыкли его понимать. Легко представить себе, что началось бы в любой столице нормального государства, где проистекло бы что- нибудь подобное. На следующий день на улицы вышли бы огромные толпы людей, нормальных современных, цивилизованных людей, и показали бы, кто все-таки в стране хозяин. А у нас что? А у нас тут единство. Народное, между прочим.
Многие задаются сакраментальным вопросом: поощряется ли это властями? Мне кажется, безусловно. Разделяет ли власть думы и чаяния угрюмой толпы? Думаю, вряд ли. Нынешняя власть если и отягчена какими-либо из социальных идей, то вся совокупность этих идей легко описывается коротким словом «вертикаль». Но не называть же пустующую праздничную нишу «Днем вертикали», сами подумайте.
Нет, власти не разделяют этих дремучих страстей. Это они нас так пугают. «Вот видите, — намекают они не столько нам, сколько Западу, — не будет наших вертикалей и стабильностей, будет во как. Видели? То-то же. Народ у нас горячий. Чуть что — сразу вон чего. А ничего третьего нету и быть не может». Вроде как «будешь баловаться, придет дядя с мешком и заберет».
Но дело-то в том, что «дядя с мешком» вовсе не собирается мириться с ролью декоративного объекта чужих манипуляций. Он имеет все основания считать себя субъектом. Так что, глядишь, и придет. И заберет.
Недавно в каком-то журнале я прочитал результаты опроса разных ньюсмейкеров на предмет нынешнего состояния русского языка. Кто-то из них, помню, сказал, что не выносит слова «слоган»: «Есть ведь такое нормальное русское слово, как «лозунг». Не будем чистоплюями и не станем указывать на тот очевидный факт, что слово «лозунг» не совсем русское, а скорее немецкое. Это ладно — не в этом дело. А дело, как нам кажется, в том, что эти слова вряд ли взаимозаменимы, ибо означают совсем разные вещи. Допустим, «наслаждение вкусом» — это, разумеется, слоган. А вот «Россия для русских» — конечно же лозунг. Впрочем, нет. Лозунг — это «народ и партия едины». А «россия для русских» — это уже, видимо, «клич». А это уж точно местное слово. Не забудем, кстати, что и еще одно исконное наше слово прочно вошло в академические словари многих языков. Это слово (для пущей респектабельности обозначим его латиницей) — слово «pogrom».
И вот что еще интересно. Идиотский тыквенный Хеллоуин — у них, видите ли, чертовщина. А «Россия для русских» не чертовщина. Как, как вы сказали? «Ни эллина, ни иудея»? Правильно. Чтоб к завтрему не было тут ни эллина, ни иудея, ни прочих хачей, азерботов, нигеров и косоглазых. И это все никакая, разумеется, не чертовщина, а народное единство и есть.
Кто эти люди-от как бы респектабельного борца с нелегальной иммиграцией до юного придурка с башкой голой как снаружи, так и изнутри? Как назвать их одним словом?
Можно было бы — причем с полным основанием — назвать этих ребят фашистами. Да только вот беда: все термины и категории на нашем искривленном пространстве имеют несчастную склонность менять собственные значения до полной неузнаваемости. В нынешней языковой реальности такие слова, как «фашист» или же, например, «либеральный демократ», полностью утратили какие бы то ни было устойчивые значения.
Вот, например, партийно-правительственные «Наши» гордо именуют себя антифашистами. «А кто же тогда фашисты?» — спросит растерявшийся обыватель. Как кто? Тот, кому не нравятся «наши», — непонятно, что ли? Кстати, в том же самом опросе по поводу русского языка фигурировал и вождь «наших» господин-товарищ Якименко. Так он и вовсе заявил, что нет для него более ненавистных слов, чем «постмодернизм» и «интертекстуальный». Это курьезно, но это и симптоматично. Получается, что наш пламенный антифашист на дух не выносит всего того, что маркирует в его небогатом сознании космополитический интеллектуальный язык современности. Ну не антифашизм ли? Дадим бой фашистской интертекстуальности. Постмодернизм не пройдет!
Так что для обозначения того, что мы имели несчастье наблюдать в центре нашего любимого города, слово «фашизм» не подходит. «Фашизм» не пройдет. Не пройдет, потому что он ничего не значит, кроме того, что этим словом принято награждать без разбору всех тех, кто тебе по той или иной причине не нравится. И до тех пор, пока это сильное, но тотально обессмысленное слово не станет для большинства граждан означать именно то, что оно означает, обо всяком «единстве» придется забыть.
Когда-то, в советские годы, тоже были разные праздники, а не только Седьмое ноября. Для того чтобы было понятно, о чем речь, в эти дни в течение многих лет показывали ритуально-познавательные кинофильмы. На Седьмое ноября — «Ленин в Октябре». На День Конституции — «Член правительства» с Марецкой. В День Парижской коммуны шел «Гаврош», который, кстати, ни к какой Парижской коммуне отношения не имел, но кого это волновало. А теперь? Что за праздник? О чем речь? Что такого случилось после того, как примирение и согласие накрылись народным единством? Чем они вообще отличаются друг от друга? Какие такие Минины-Пожарские? Кино давай! Вот нам и показали кино — не очень новое, но, прямо скажем, интересное. И так каждый год теперь?
[Пропаганда]
Мегухуй за Пепсуева
Заголовок — не опечатка, как может показаться с первого взгляда. Просто на Садовом кольце висят рядом две рекламы — одна на щите, другая на растяжке во всю ширину улицы. Первая совсем непонятная. Там написано: «Запепсуй мегахит». Для того чтобы понять, что это загадочное словосочетание не является именем-фамилией какого-нибудь вождя одного из пуштунских племен, нужны некоторые интеллектуальные усилия. Потратив же некоторые интеллектуальные усилия, ты начинаешь понимать, что слово «запепсуй» является русским глаголом совершенного вида в повелительном наклонении. Глагол переходный, ибо при нем имеется объект. Объект, в свою очередь, выражен нарицательным неодушевленным существительным мужского рода второго склонения в винительном падеже. Начисто лишенное на первый взгляд плана содержания это причудливое словосочетание отсылает нас либо к «глокой куздре», либо к трудам поэтов-заумников 10-х годов ушедшего века. На второй же взгляд ты понимаешь, что перед тобой — очередное творение троечников- рекламоделов, на вымученной псевдомолодежной фене втюхивающих тебе какую-нибудь очередную туфту. Какую именно, тебе совершенно неинтересно. Оно и правильно: зачем человеку со здоровыми эстетическими рефлексами разбираться в этом — туфта она и сесть туфта.
Вторая реклама — та, что на растяжке, — тоже впаривает очевидную туфту, несмотря на то что там все слова по отдельности вполне понятны. Если первый слоган представляет собой императивно-побудительную словесную конструкцию, то второй является повествовательным предложением. Если первый побуждает нас к чему-то непонятному, но насущно важному для каждого из нас, то второй констатирует. Констатирует некий непреложный якобы факт, свидетельствующий о том, что «Москва голосует за Путина». Вот те раз! А я и не знал. Я-то думал, что предстоящие выборы являются не президентскими, а парламентскими. Я-то думал, что я тоже Москва и при этом ни за какого Путина не только не голосую, но даже и не собираюсь. Да и не один я такой, мягко говоря. Для кого эта реклама? Да понятно, для кого. Для тех, для кого вообще реклама.
Выдающиеся филологи Юрий Лотман и Борис Успенский в своей работе «Миф — имя — культура» предложили различать культуры, одна из которых ориентирована на сознание мифологическое, где ключевыми словами являются имена собственные, другая же, более современная, опирается на абстрактные понятия.
Понятно, что для достаточно архаизированного местного сознания имя — это работающий знак, а то или иное понятие — будь то хоть простая, хоть «суверенная» «демократия», будь это хоть «вертикаль», хоть «горизонталь» — суть лишь бледные тени какого-нибудь культурного героя. «Полная и окончательная победа социализма в одной отдельно взятой стране» — не очень понятно. «Сталин» — еще как понятно и еще как дано человеку и обществу в его непосредственных ощущениях.
Вот и наши кремлевские рекламщики не столько умом, сколько селезенкой поняли, на что здесь надо напирать.
А то, что в этих плакатах и слоганах что ни слово, что ни знак препинания — сплошные нарушения существующих законов, сплошные наглость и примитивный барачный нахрап, не говоря уже о полном отсутствии остатков здравого смысла, каковым все же наделен тот или иной индивид, то кому какое дело. Кому какое дело до того, что грядущие выборы вроде бы вовсе не президентские, а парламентские, и при чем тут, казалось бы, Путин. Да хоть бы и президентские. Из одного, что ли, прикажете выбирать. Ну, прикажете, понятно. Попробуете приказать. И кто-то этот приказ по привычке пойдет и выполнит не моргнув глазом. И даже, я уверен, многие. Но не все же все-таки. Не на всех же так действует магия имени. На кого-то эта магия не действует вовсе. На кого-то это имя действует, но вовсе не так, как этого хотелось бы кремлевским массовикам-затейникам.
Так что голосуй, Москва. Голосуй, мой родной город. Но сначала все же запепсуй мегахит. Потом подумай немножко. Потом замосквуй мегапутина. И снова подумай. Потом не забудь запутить Мегамоскву. Впрочем, она уж и без того запутена до краев. И опять подумай.
А если ничего путного (пардон за невольный каламбур) не надумаешь, то валяй — мегухуй за Пепсуева, Москва, и будет тебе Щассте.
