— Ну, и что я по-вашему должен докладывать начальству? — Орал на контролеров капитан Быченко. — Что на вечерней проверке обнаружилось… то есть, не обнаружилось двух придурков? Может, вы считаете, что они сбежали?
— Федорыч, не кипятись. Сбежать-то, может, и не сбежали, но только нету их нигде.
— Да бросьте вы мне эти сказки рассказывать! — Не успокаивался капитан. — Искать просто не хотите, лазать по всему заводу. А они наверняка водки обожрались или обкурились до одури и спят беспрпобудным сном где-нибудь… Кого нету?
— Рогова и Рослякова из шестого отряда.
— Все облазали, Федорыч, — исступленно округлил глаза Еремеев. — Даже на крышах цехов… Нигде нет!
— А у зэков спрашивали? У «кумовских»? Может, видел кто? Или знает что-нибудь.
— Спрашивали, конечно. Ничего!
— Тогда и я знать ничего не хочу, — отмахнулся Быченко. — Ищите… Где угодно ищите, но чтоб нашли! Начальнику я ничего докладывать не стану. Надоело мне вместо вас зад свой подставлять.
Контролеры повздыхали для порядка, но отправились на дальнейшие поиски осужденных.
Короткий зимний день как-то внезапно, не обременяясь сумерками, перешел в безветренную звездную ночь. Мороз, как обычно, окреп и ближе к полуночи укутал все вокруг синеватым туманом. В отрядах гасили электричество, и хотя кое-кто ещё шаркал по коридорам в домашних шлепанцах, большинство зэков, зевая, успокоилось до утра по кроватям. Из воспитательных комнат потянуло специфическим запахом «травки»…
— Черти бы их разодрали, — ворчал себе под нос пожилой контролер Иваныч, перелезая через заснеженный, заиндевелый штабель досок. — Куда могли запропасть эти ублюдки?
Дверь строительного модуля-вагончика приоткрылась, выпустив на улицу густые, подсвеченные фонарем клубы тепла. Затем появилась заспанная физиономия рабочего ночной смены:
— Кто тута? Кто?
— Хрен в драповом пальто! — Сьязвил Иваныч. — Закройся там и дрыхни… Хотя нет, погоди! Погоди-ка. Ты Рогова и Рослякова из шестого отряда не видел?
— Не-а, — зевнул во всю рожу зэк. Поежился с морозца, притопнул валенком и добавил:
— Плющева я видал.
— Да на хрена мне твой Плющев-то?
— Не знаю, — рабочий пожал плечами.
— А зачем ты мне про него талдычишь?
— Так. Может, на что сгодится.
— Пьяный, небось?
— Кто, я? — Встрепенулся зэк. — Ни в одном глазе, ты чего!
— Я о Плющеве спрашиваю, — вздохнул Иваныч. Потом протянул собеседнику пачку сигарет:
— Закуривай!
— Кажись, трезвый… Спасибо.
— А чего он тут делал?
— Крутился, — зэк выпустил в небо струйку дыма.
— Понятно, что не сидел! Куда пошел, спрашиваю?
— Так это… прямиком к литейке и пошел! Точно, прямиком. Я ему: здрас-сте, гражданин начальник! А он — ни гу-гу… Прямиком к литейке.
Иваныч отер ладонями намерзший на ресницах иней и нехотя выволокся на бетонную, сплошь покрытую льдом дорожку.
— Чего он туда поперся? — Размышлял контролер, бредя в направлении развалин. — Время позднее, мороз… Сидел бы себе на печи, кашу гречневую уплетал за обе щеки. С молоком… Или с подливой? С печенкой жареной, говяжьей? Красота… Нет. Все-таки, с молоком лучше. А он шныряет тут, как дурень, шатается туда-сюда, как псина бродячая. Все высматривает, вынюхивает, выслужиться хочет! Можно подумать, если он показательно бдит, то повышение получит, с последующим переводом куда-нибудь в более цивильное место…
Иваныч на удивление бодренько прыгнул и замер в позе начинающего каратиста. Он шумно, резко выдохнул, выбрасывая перед собой, в темноту увесистый кукиш:
— Н-на тебе! Не дождешься… Где, милок, родился — там и пригодился. Здесь тебе век коротать, здесь на пенсию — и окочуришься тоже здесь. А мы, соратники и коллеги, тебя в сыру землю с почестями прикопаем.
Так, порой громко вскрикивая, а порой бормоча под нос себе всякую ерунду, контролер добрался до развалин литейного цеха.
— Во, дела! — Выразил он удивление струями пара, исходящими из-под земли к небу. — Как на Камчатке, ей-Богу… Кругом снега, а посередине гейзер.
Иваныч даже чуть-чуть прищурил глаз и отшатнулся в ожидании взрыва и устремленного ввысь фонтана кипятка.
Но — нет, обошлось…
Совершенно случайно, блуждая рассеянным взглядом по сторонам, контролер вдруг заметил ползущего на карачках среди развалин Плющева.
— Эй, паря! Вчерашний день потерял? Или нализался?
— Здесь они, — приглушенно ответил оперативник. — Точно здесь!
— Да ты что? — Удивился иваныч. — Где ж им тут быть?
— Под плитами, — почему-то ещё тише пояснил Плющев. — Я ж говорил, что усек, как они сюда шастали. Думал, ссать бегают, но нет — мочи нигде не видно. Что-то удумали стервецы, затеяли, но… Похоже, завалило их.
— Да иди ты! — Всплеснул руками Иваныч.
— Грунт, видать, оттаял. И осел.
— А как теперь этих придурков доставать?
— Автокран надо, плиту поднять. Там, вроде, вход был раньше.
— Какой же сейчас автокран? На дворе ночь глухая.
— Кто сказал, что сейчас? — Плющев встал и отряхнулся с недоброй ухмылкой. — Завтра! Рассветет, и начнем. Если живы — потерпят, а нет, то тем более нечего торопиться…
… Огарок церковной свечи давно кончился, оставив после себя лишь лужицу теплого, расплавленного парафина.
Васька безразлично, за ненадобностью, отбросил кружку в сторону. Плюхнувшись в воду, она моментально утонула.
Несколько часов назад друзья наощупь, по памяти нашли в стене, под самым потолком нишу — выступ бетонного блока. И теперь они сидели в ней смирно, в ожидании то ли своей участи, то ли просто так.
В общем, ничего не поделаешь… Оставалось только прижиматься покрепче друг к другу в тщетной надежде сберечь тепло. Холод в подвале был жуткий очевидно, подачу воды по трубопроводу прекратили.
К тому же и воздух оказался с какими-то примесями, отчего у Виктора начались галолюцинации. Он вдруг почувствовал себя уютно расположившимся в кресле сверхзвукового пассажирского самолета, а далеко внизу, озаренные солнечными лучами, проплывали хребты Урала, узкие ленточки рек, озера…
Рогов, тряхнув головой, очнулся:
— Эй, Васька! Ты живой?
— Живой, — без особой уверенности отозвался Росляков.
— Как думаешь, откопают нас?
— Не-а. Не откопают.
— Отчего такая меланхолия?
— А никто не в курсе, что мы здесь. Надо было все-таки Дяде рассказать. Глядишь, он бы ещё кому- нибудь трепанул…
