глаза оставались сухими.
— Ваша тётя в самом деле существует?
Вместо ответа он бросил на Донадьё взгляд, в котором блеснула ненависть.
— Я согласен поверить, что она существует! Но только вы не уверены, что она даст вам то, что вы у неё попросите.
Гюре, весь напряжённый, не шевелясь, смотрел в пол и мял свою чековую книжку, влажную от его потных рук.
— Я всё-таки одолжу вам тысячу франков.
Гюре поднял голову и недоверчиво посмотрел на Донадьё, пока тот открывал ящик, в котором хранил свои деньги.
В эту минуту Гюре, кажется, соблазняла мысль отказаться. Он смотрел на дверь, колебался. Донадьё отсчитывал ассигнации по сто франков и клал их на стол.
— Подпишите мне всё-таки чек… — И он встал, чтобы оставить место за столом своему собеседнику, снял колпачок с авторучки.
Гюре послушно сел туда, куда ему показали, и обернулся к Донадьё.
— На имя кого? — И добавил с бледной улыбкой: — Я даже не знаю вашей фамилии.
— Донадьё. Пишется, как «дай богу»[4].
Перо заскрипело. Возле подписи Гюре посадил кляксу. И он всё ещё не решался взять деньги.
— Благодарю вас, — пробормотал он. — Простите меня… Вам не понять…
— Я прекрасно понимаю…
— Нет, вы не можете понять. Сегодня утром я хотел покончить с собой.
Он плакал, жалея себя самого. Стюард обходил палубу и бил в гонг, оповещая о завтраке.
— Спасибо!
Он колебался, протянуть ему руку или нет, и так как Донадьё стоял неподвижно, он пятясь отошёл к двери, всхлипнул, вытер глаза и стремительно вышел.
Он с опозданием явился в ресторан. Из-за праздника разговоры были оживлённее, чем обычно. Обсуждали вопрос о том, будут обедать в маскарадных костюмах или нет. Те, у кого было во что переодеться, стояли за это; другие колебались и думали о том, как нарядиться, используя то, что имелось у них под рукой.
— Да нет же! Уверяю вас, вы найдёте у парикмахера всё, что вам понадобится.
Днём никто не отдыхал, и Донадьё спал плохо, потому что пассажиры ходили взад и вперёд по палубе, над его головой.
Барбарен согласился быть председателем комитета, и казалось, что он всю жизнь только этим и занимался. С первого взгляда чувствовалось, что он важная персона. На нём были брюки из бежевой хлопчатобумажной ткани, белая рубашка с засученными рукавами, голубая повязка на руке — он делал вид, что смеётся над ней, — и кроме того, он потребовал свисток и в четыре часа подал сигнал, оповещая, что начинаются игры.
В течение получаса слышались только крики детей, потому что они начали тянуть канат, бегать с яйцом, лежащим на ложке, которую они держали в зубах, сражаться подушками.
Капитан должен был присутствовать при играх. Его строгая фигура контрастировала с пёстро наряженной толпой и, чувствуя это, он пытался улыбаться, рассеянно поглаживая рукой свою бороду.
— А вы не играете? — спросил он у мадам Дассонвиль, которую заметил в уединённом уголке палубы.
— Спасибо! У меня нет настроения.
Он решил, что должен настаивать, делал это неловко, и молодая женщина смотрела на него с досадой. Её плохое настроение было настолько заметно, что Барбарен в свою очередь тоже подошёл к ней.
— Простите, что я надоедаю вам. Нет сомнения в том, что Лашо — скотина. Он заслужил, чтобы его проучили. Но зачем же наказывать всех нас? Праздник будет не полным, если самая очаровательная из пассажирок не примет в нём участия…
Она улыбнулась, но настояла на своём и, облокотившись на фальшборт, снова устремила взгляд на море.
Донадьё стал искать Гюре и обнаружил его в группе, подготовлявшей турнир игры в белот в пользу кассы моряков. Гюре, несомненно, казался немного нервным, но от утреннего волнения в нём не осталось и следа.
Его огорчало отсутствие мадам Дассонвиль. Он издали наблюдал за нею.
Ему предложили быть четвёртым в игре, и он не знал, что ответить.
— Сейчас…
— Пора составлять партии…
— Найдите другого партнёра…
Офицеры были очень веселы. Вместо того чтобы отдохнуть днём, они выпили по несколько рюмок ликёра и теперь уже принялись за шампанское. Из-за отсутствия мадам Дассонвиль королевой праздника стала мадам Бассо, и она играла эту роль так же рьяно, как продавала билеты вещевой лотереи.
После детей за традиционные игры принялись взрослые, и начался бег в мешках. Гюре воспользовался тем, что внимание всех было сосредоточено на комическом старте участников, чтобы подойти к мадам Дассонвиль.
С тех пор их видели только вместе; они не принимали участия в общем оживлении. Сначала они долго шептались, глядя на море, а теперь прогуливались, как будто не произошло ничего особенного.
Мадам Дассонвиль смотрела вокруг себя вызывающе. Гюре пытался не подавать вида, но чувствовал, что ему не по себе. Разве его спутница не старалась нарочно проходить взад и вперёд мимо террасы, которая была центром всех аттракционов? В их сторону оборачивались. Новые пассажиры, севшие на корабль в Дакаре, не понимали, почему эта пара так подчёркнуто держится особняком. Одна женщина подумала даже, что это молодожёны.
Барбарен был в весёлом настроении, какое обычно царит на Монмартре. Он суетился.
— Послушайте, мадам, — говорил он какой-то сорокапятилетней даме. — Не хватает одного участника в беге с яйцами. Чего вы боитесь?
Все смеялись. Ей насильно сунули в руку ложку с яйцом. Женщина, краснея, оглядывалась вокруг, словно извиняясь за то, что она смешна.
— Слушайте свисток!.. Первый приз — механическая бритва…
Мадам Дассонвиль и Гюре обходили палубу с такой же точностью, с какой Донадьё каждый вечер совершал свою обычную прогулку.
Сначала Гюре удавалось избегать взгляда доктора, потому что он знал, где тот находится, и выбирал путь так, чтобы не столкнуться с ним.
Немного позже это уже стало невозможно: путь загораживали участники игр, и Гюре нос к носу столкнулся с Донадьё.
Тогда он улыбнулся застенчивой и смущённой, даже немного страдальческой улыбкой. Казалось, он говорил: «Вы же видите, что я не виноват».
Немного погодя эта пара исчезла, и помощник капитана подошёл к доктору.
— Сегодня вечером лучше отменить прогулку вашего безумца. Пассажиры третьего класса сильно выпили и слишком развеселились. Как бы чего не вышло…
Нельзя было помешать китайцу умереть, но никто, кроме Матиаса, не узнал об этом, и в восемь часов пассажиры в своих слишком узких каютах лихорадочно примеряли маскарадные костюмы, в то время как в трюм корабля вызвали главного механика.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
В полночь праздник, казалось, уже закончился. Правда, на палубе первого класса по-прежнему играл
