доктор Келлер стал клошаром. Если бы его жена не стала в одночасье богатой женщиной и если бы они продолжали проживать на улице Соваж, то… Чувствуешь, что я хочу сказать? Разве, по-твоему, он не остался бы в Мюлузе?
— Возможно.
— У меня есть информация и о ней, но сразу предупреждаю, что это сплетни, и моя сестра не несет ответственности за их достоверность.
— Ладно, говори.
— Мадам Келлер — энергичная, маленького роста женщина, которая не может усидеть на одном месте, обожает светскую жизнь и в буквальном смысле слова охотится за всеми важными лицами. Как только муж уехал, она развернулась во всю, несколько раз в неделю организуя пышные вечерние застолья. Она стала таким образом тайной советницей, своеобразной Эгерией[24], префекта Бадэ, чья жена была больна, а к настоящему времени вообще отошла в другой мир. Злые языки утверждают, что она стала его любовницей, а после него у мадам Келлер появились и другие, в том числе некий генерал, фамилию которого я позабыла.
— Я виделся с нею.
Была ли разочарована мадам Мегрэ этим известием? Во всяком случае виду она не подала.
— Ну и как же ты её нашел?
— Такой, как ты только что описала. Маленькая, нервная, очень ухоженная дама, выглядит моложе своего возраста и без ума от попугайчиков.
— Почему ты их упомянул?
— Потому что их там полно, в её апартаментах.
— Она живет в Париже?
— На острове Сен-Луи, в трехстах метрах от моста Мари, под которым спал её муж. Кстати, он курил трубку.
В перерыве между макаронами и зеленым салатом он достало из кармана стеклянный шарик и принялся его по скатерти.
— Это ещё что такое?
— Шарик. У Тубиба их было целых три.
Она внимательно посмотрела на мужа.
— Тебе он пришелся по душе, так ведь?
— Думаю, что начинаю его постигать.
— То есть догадываешься, почему такой человек, как он, стал вдруг клошаром?
— Может быть. Он провел несколько лет в Африке, был единственным белым человеком в медпункте, удаленном от городов и больших дорог. Но и там он разочаровался.
— С чего бы?
Ну как в нескольких простых словах объяснить это мадам Мегрэ, которая провела всю свою жизнь в порядке и опрятности?
— Я стараюсь разобраться, — продолжал он легким тоном, — в чем он все же провинился.
— Что ты хочешь этим сказать? Разве не его оглушили и зашвырнули в Сену?
— Так-то оно так, он жертва.
— Ну и в чем же дело? Почему ты утверждаешь…
— Видишь ли, криминалисты, в частности американские, разработали в этой связи целую теорию, и я допускаю, что её выводы не так уж и грешат крайностями, как это кажется на первый взгляд.
— И чего они там насочиняли?
— А то, что из десяти преступлений, по меньшей мере в восьми случаях жертва в значительной мере разделяет ответственность с убийцей.
— Не понимаю…
Он посмотрел на стеклянный шарик, который словно зачаровывал его.
— Возьмем, к примеру, жену и ревнивого мужа, которые ссорятся между собой. Мужчина бросает упреки в адрес женщины, а та ведет себя вызывающе.
— Такое, должно быть, случается.
— Предположим, что у него нож в руке и он бросает ей: «Смотри у меня. В следующий раз зарежу…»
— И так бывает, наверное, тоже…
Но не в том мире, где живет мадам Мегрэ!
— А теперь представь себе, что она в ответ ему дерзит: «Ха, да ты не решишься. Просто неспособен на это».
— Поняла.
— Так вот, во многих житейских драмах происходит нечто подобное. Ты только что говорила мне о Лемке, который сколотил состояние наполовину на ростовщичестве, загоняя в отчаяние своих клиентов, наполовину на сделках с немцами. Удивилась ли бы ты, узнав, что его убили?
— Доктор…
— Внешне он вроде бы никому зла не причинял. Жил себе под мостами, попивал красное винцо из бутылки и расхаживал по улицам с рекламным щитом на спине.
— Вот видишь!
— И тем не менее кто-то спустился ночью на нижнюю набережную и, воспользовавшись тем, что он спал, нанес ему по голове удар, который вполне мог бы оказаться смертельным, после чего волоком дотащил его до Сены, откуда его вытащили лишь чудом. И этот некто имел мотив. Говоря иначе, сознательно или нет, но Тубиб породил в нем стимул устранить его.
— Он все ещё в коме?
— Да.
— Надеешься что-нибудь вытянуть из него, когда он сможет говорить?
Мегрэ пожал плечами и начал набивать трубку. Чуть позже они потушили свет и уселись у открытого окна.
То был спокойный и полный неги вечер, когда между фразами провисала длительная пауза, что совсем не мешало им чувствовать себя очень близкими друг другу.
Когда на следующий день утром Мегрэ пришел на службу, погода по-прежнему оставалась великолепной, столь по весеннему ясная и радостная, что и накануне, а вчерашние зеленые точки на деревьях уже сменились настоящими листочками, пусть даже совсем ещё тонкими и нежными.
Едва комиссар присел за свой стол, как появился Лапуэнт, не скрывавший своего игривого настроения.
— К вам пара клиентов, патрон.
Он, не менее, чем мадам Мегрэ вчера вечером, был горд собой и выказывал нетерпение.
— Где они?
— В зале ожидания.
— Кто такие?
— Хозяин красного «пежо» и друг, сопровождавший его вечером в понедельник. Моей заслуги в том, что владельца машины так быстро отыскали, не так уж много. Вопреки тому, что можно было бы предположить, в Париже автомобилей такого типа мало, а тех, у кого в номере имеются две девятки, и того меньше — всего три. Одна из них уже неделю, как в ремонте, вторая вместе с хозяином сейчас в Каннах.
— Ты допросил этих двоих?
— Задал всего два-три вопроса. Предпочитаю, чтобы вы сами с ними встретились. Позвать?
В поведении Лапуэнта проскальзывала некая таинственность, будто он подготовил Мегрэ какой-то сюрприз.
— Валяй…
Он ждал, сидя на стуле, и в кармане у комиссара, словно талисман, покоился разноцветный стеклянный шарик.
— Месье Жан Гийо, — возвестил инспектор, впуская первого посетителя.
