здесь.
Его виртуозная болтовня отдавала шулерским приемом. На зоне этот словесный понос называют «баламут», не успеешь моргнуть, как «вся семья Блиновых», все четыре туза, оказываются «в гостях» у кидалы. До отупения заболтанный Абадором, я с идиотическим восторгом соглашался со всем, что он мне предлагал, и даже высказался в том духе, что мечтал бы, как раньше, иметь собственную медицинскую практику.
– Судя по всему, вы любите животных. Я прав? О, здесь прекрасный зоосад. Пойдемте, я покажу вам зверей. Вы сразу понравились мне, Демид...
Мы шли по извилистым дорожкам меж английских газонов и альпийских лужаек к странному сооружению. Что-то вроде Диснейленда или Изумрудного города страны Оз. Трепетали на ветру флажки, помаргивали гирлянды разноцветных фонариков, изнутри доносился тоскливый рев и мычание.
– Им выпала трудная ночь. Звери волнуются. Здесь довольно редкое собрание зоологических уникумов. Как врачу и биологу вам будет очень интересно.
Клетки и вольеры были мягко подсвечены изнутри. Несмотря на глубокую ночь, звери не спали, они беспокойно метались по клеткам. Белый, в дымчатых пятнах гепард-альбинос гневно стучал хвостом. В корале постукивали копытами благородные олени. Вожак вскинул голову-цветок и пристально посмотрел на меня сквозь сетку. Он подошел ближе. Влажный нос его дрожал. Олень тянулся ко мне, с доверием и надеждой вглядываясь в мое лицо. Темные выпуклые глаза под густыми ресницами были печальны и разумны. Он все знал обо мне...
Олень был моим шаманским проводником, вернее, хранителем, но другой – северный олень, он казался бы коньком-горбунком рядом с этим грациозным красавцем. Я вспомнил кривые копыта, разбитые о мерзлую землю, темные мозоли на коленях, отвисшие, изрезанные льдом губы, и тяжелые обомшелые «короны» моих карибу. Но глаза, влажные, мерцающие глаза оленух-важенок были столь глубоки, словно они помнили рай и умели молиться.
Я зачарованно переходил от клетки к клетке. Здесь, в прозрачных стеклянных террариумах, вольерах, аквариумах и клетках, была собрана редчайшая коллекция фауны. Рептилии, пресмыкающиеся, тропические птицы, австралийские «двуутробки», парнокопытные, хищники, приматы – я словно путешествовал по коридорам дарвинской эволюции. В клетках произрастала роскошная растительность, соответствующая привычной среде обитания экспонатов. И лишь при близком взгляде можно было заметить подмену. Трава, цветы, деревья, папоротники, пальмы, кактусы, коряги и даже камни были мастерски изготовлены из прочной синтетики и тучно пропитаны ароматизаторами.
– Взгляните на эту птицу. Это луговой петушок или Купидон прерий. С середины прошлого века он считается исчезнувшим. Во всех зоологических справочниках он стоит рядом с Дронтом, страусом Моа и стеллеровой коровой. Ну, разве не чудо? Эта парочка была подарена Дионе одним монархом из Европы. Эта птица из королевских садов!
Разноцветный краснобровый петушок гарцевал вокруг своей подруги, скромной золушки-пеструшки. Он кланялся, подпрыгивал и скреб лапками белую пыль вольера, широко раздувая золотисто-оранжевые, похожие на крашеные пасхальные яйца, щеки.
– Курочка скоро сядет на яйца. Если нам удастся получить потомство, то, слегка изменив генетический код братьев и сестер, мы возродим род Купидонов прерий. Диона обожает их, – комментировал Абадор.
В конце зоологической аллеи верещали мелкие приматы. Рыжий предводитель, воспользовавшись замешательством в клетке, тут же вцепился в загривок сожительницы; животные не менее остро, чем люди, ощущают скоротечность праздника бытия.
В соседней клетке огромная мрачная горилла одной ручищей почесывала брюхо, а другой, вполне по-человечьи, поддерживала лысого детеныша-сосунка. Звери усердно выполняли первую божественную заповедь: охотно плодились и с энтузиазмом размножались. И, как показала дальнейшая экскурсия, не они одни...
– А вот и венец творения, – Абадор кивнул в сторону шалаша из пальмовых листьев. – Согласитесь, он по праву завершает эту галерею.
Управляющий похлопал в ладоши, как на детском празднике. По его знаку из шалаша выглянул некто лохматый, заросший рыжей бородищей. Увидев за стеной из прозрачного пластика посетителей, бородач торопливо вылез из своего укрытия и принялся ретиво остругивать дубину осколком кремня. На поясе его болтался обрывок лубяной пеньки с лоскутками меха на чреслах и ягодицах. Следом за самцом выбралась его заспанная подруга. Голая по пояс загорелая бабенка с усердием принялась толочь что-то в каменной ступке. Под юбочкой из пенькового мочала круглился живот. Вероятно, через полгода эта человекообразная чета ожидала пополнение.
– Вот и весь зоосад. Вам понравилось? – улыбка Абадора вышла узкой и кривоватой.
– Это мерзость. Ведь это же люди! Представьте, что вас раздели, вымазали и выставили в прозрачном ящике. Это подлость...
Абадор укоризненно покачал прилизанной головой.
– Клянусь яйцами Купидона, эти троглодиты благодарны тем, кто поместил их сюда; здесь им сытно, тепло и лениво. Через три месяца у них родится детеныш. Посмотрите, они выглядят совершенно счастливыми, у них есть все, включая право в любой момент покинуть зоопарк, но, вот незадача, райское местечко сейчас же займут другие. Поверьте, им здесь очень хорошо! Молодка целыми днями валяется в хижине и пялится в плоский экран спутникового телевизора, а ее супруг пользуется неограниченным кредитом у лучших пивоваров Германии. Даже сердобольная госпожа Денис не нашлась, что возразить, когда мои подопечные на коленях умоляли не выгонять их из пластикового рая.
Я молчал, понимая, что он испытывает меня этой провокацией.
– Простите, я не хотел задеть ваши чувства... Это всего лишь эксперимент. Если считать человека чьим-то неудавшимся экспериментом, то возвращение его на лоно природы к шалашу и первобытному костру будет расплатой за его конечное убожество.
– Хотите, я укажу вам на одну довольно грубую ошибку в проектировке зоопарка: клетки с шимпанзе и гориллами надо расположить после человеческих экземпляров...
– Вот как? Почему?
– Доказано, что все живые существа в процессе внутриутробного развития зародыша повторяют эволюционный путь своего вида. Так вот детеныши шимпанзе и горилл становятся обезьянами лишь на последнем этапе, а до этого они развиваются по людскому плану. Эти виды обезьян – бывшие люди.
– Неприятная новость... Это достоверно?
– Абсолютно... У приматов хромосом немного больше, чем у человека. Предки обезьян были людьми, но утратили признаки человека – речь, способность к труду, культуру, хотя у шимпанзе сохранились остатки дикарских обрядов. К тому же приглядитесь: гориллы – чернокожие. Они наверняка произошли от негроидов, а шимпанзе – белые.
– О, вы совершенно убедили меня. Я велю переставить клетки. Вот что, Демид... я предлагаю вам работу врача.
– Вы хотите сказать, ветеринара?
– Нет, уважаемый, берите выше – личного врача Денис. Она на редкость здорова. У вас будет мало работы, и вы сможете заниматься своими удивительными опытами. Но это еще не все. В дальнейшем...
– Я согласен, – слишком торопливо произнес я.
– Отлично! Я прикажу приготовить флигель. В случае успеха у вас будет собственный дом, прислуга, хороший автомобиль, яхта и тысяча мелочей, украшающих тусклое земное бытие. Ваш личный счет в банке будет открыт сегодня же весьма круглой суммой.
Этот день начался для меня с деревенской избы и пыльного сельского тракта, а закончился в имении нефтяного короля. Но я смертельно устал, поэтому предложение управляющего я воспринял с плебейской поспешностью.
Едва получив ключи от флигеля, я с облегчением покинул странный карнавал, пышностью напоминающий пир Валтасара.
Во флигеле оказалось три небольшие комнатки: кабинет, гостиная и спальня. Из спальни головокружительно пахнуло лавандой. Сквозь витражные двери теплился розовый ночник, белели высокие подушки. Не мешкая ни минуты, я переступил порог спальни и... споткнулся, как если бы под моей ногой внезапно раскрылась пропасть.
Я едва устоял на ногах: на полу лежало белое вафельное полотенце.
Такое же полотенце полетело мне в ноги семь лет назад, когда я впервые переступил порог общей камеры. К этому времени я уже прошел милицейский «аквариум», ИВС, но почти ничего не знал об обычаях тюремной «прописки».
После оформления «бирок», санобработки, досмотра, фотографирования и снятия «пальчиков» я оказался в помещении, напоминающим небольшой спортивный зал с лавочками вдоль стен. Это был сборный пункт, «вокзал» на тюремном жаргоне. Вокзал был набит под завязку. Атмосфера здесь была специфическая. «Ваньки», деланные психи, извращенцы со стремными статьями и те, кто уже успел «наломать дров» в общей камере, с особым сладострастием «выламывались» на сборке и корчили из себя невменяемых, чтобы избежать отправки по хатам.
Мой сосед по лавочке оказался неприметным человеком, но в движениях его сквозила неожиданная резкость и поджарая хищная собранность. Одет он был очень скромно, даже бедно, но как-то по-особому аккуратно. Я вспомнил, что уже видел его на досмотре. Когда конвоир заставил его поднять руки, он весь скривился от боли. Правую руку во время обыска он поддерживал под локоть левой.
После внезапного вечернего шмона обитатели сборки долго успокаивались, то там, то тут вспыхивали скандалы. Мне предстояло коротать ночь, скрючившись от холода, прямо на голом цементном полу. Меня взяли в предпоследний день мая. Наступил сентябрь, а на
